И вот дочь этого человека, успевшая снискать себе не менее скандальную славу, просила принять ее в Лондонское миссионерское общество на работу.
На помощь вновь пришел дядя Уильям, старый добрый ворчун в очках с толстыми стеклами и с копной непокорных седых волос. Представ вместе с Робин перед советом директоров, он напомнил им про ее деда, Роберта Моффата, одного из самых известных африканских миссионеров со списком новообращенных в несколько десятков тысяч. Старик все еще работал в Курумане и совсем недавно составил словарь языка сечуана. Робин набожна и предана делу, получила медицинское образование и хорошо владеет туземными языками, которым ее выучила покойная мать, дочь того самого Роберта Моффата. Почтение, с которым к упомянутому Роберту Моффату относился даже самый воинственный из африканских королей Мзиликази, правящий народом ндебеле, или, как его иногда называли, матабеле, несомненно, заставило бы туземцев охотно принять его внучку.
Лица директоров оставались непроницаемыми. Дядя Уильям продолжил речь, намекнув, что Оливер Уикс, главный редактор газеты «Стандард», защитивший девушку от попыток руководства больницы Сент-Мэтью лишить ее права на медицинскую практику, наверняка заинтересуется причинами, по которым ее не приняли в миссионеры. Только тогда директора зашевелились, переглянулись и, тихо посовещавшись, одобрили прошение. Робин откомандировали в другую миссионерскую организацию, которая, в свою очередь, отправила ее работать в промышленные трущобы северной Англии.
Как вернуться в Африку, придумал брат. Зуга прибыл из Индии в отпуск с отличными рекомендациями: майор индийской армии, он заслужил повышение на поле боя и приобрел репутацию хорошего солдата и талантливого командира с большим будущим.
Несмотря на все успехи, брат оставался столь же неудовлетворенным своей жизнью, как и Робин. Волки-одиночки по характеру, они, подобно отцу, не любили подчиняться авторитетам и уставам. Многообещающий старт военной карьеры не помешал Зуге нажить в Индии сильных врагов, что ставило под сомнение его будущее в тех краях. Подобно Робин, он все еще искал себя, и, встретившись после долгих лет разлуки, брат с сестрой приветствовали друг друга с теплотой, какую редко выказывали в детстве.
В «Золотом вепре», куда Зуга повел сестру ужинать, она, в восторге от такой перемены в ежедневной рутине, решилась на второй бокал кларета и заметно воспрянула духом.
– Черт возьми, сестренка, ты похорошела, – заметил брат, подмигнув.
Армейская развязность поначалу шокировала Робин, но она быстро привыкла. В нищих кварталах, где приходилось работать, звучало и не такое.
– Ты слишком хороша, чтобы проводить жизнь среди этих жутких старух.
Настроение беседы мгновенно изменилось, и Робин наконец доверилась брату, излив свои переживания. Он слушал сочувственно, взяв ее за руку, и она, тихо, но с отчаянной решимостью продолжала:
– Зуга, я должна вернуться в Африку. Я умру, если останусь здесь. Да-да, засохну и умру!
– Боже мой, почему именно в Африку?
– Я там родилась, там моя судьба… и потому, что там папа, где-то там.
– Я тоже там родился. – Улыбка смягчила резкие черты его лица. – Насчет судьбы – не уверен… Конечно, я не прочь бы отправиться туда поохотиться, но что касается отца… Тебе не кажется, что главной его заботой был всегда Фуллер Баллантайн? Не могу представить, что ты до сих пор питаешь к нему столь горячие родственные чувства.
– Он не такой, как другие, Зуга, его нельзя судить по обычным меркам.
– С тобой многие согласились бы, – хмыкнул брат, – в миссионерском обществе или министерстве иностранных дел… Но как отец он…
– Я люблю его! – с вызовом воскликнула Робин. – Сильнее – разве что Бога.
– Он погубил мать, ты ведь знаешь. – Губы брата сжались в привычную жесткую линию. – Взял на Замбези в сезон лихорадки и этим убил так же верно, как если бы приставил ей пистолет к виску.
Помолчав, Робин с грустью промолвила:
– Да, пожалуй, его нельзя назвать ни хорошим отцом, ни любящим мужем, зато как мечтатель, первооткрыватель, просветитель…
Зуга крепко сжал ее руку.
– Верно, сестренка!
– Я читала его книги, письма, все, что он писал маме или нам, и знаю точно, что мое место там, в Африке, с ним!
Зуга задумчиво погладил густые бакенбарды.
– Ты всегда умела меня вдохновить… – Неожиданно он сменил тему. – Слышала, что на Оранжевой реке нашли алмазы? – Зуга поднял бокал, внимательно разглядывая осадок на дне. – Ты и я, мы с тобой такие разные, и в то же время очень похожие.
Долив еще вина, он небрежно заметил:
– Я по уши в долгах, сестренка.
Робин похолодела, она с детства боялась этих слов.
– Сколько? – тихо спросила она наконец.
– Двести фунтов.
– Так много! – выдохнула Робин. – Зуга, неужели ты… играл? – Еще одно ужасное слово. – Играл, да?
– Ну, вообще-то играл, – усмехнулся он, – и слава Богу, что играл, а то был бы должен на тысячу больше.
– Ты хочешь сказать… что играешь и выигрываешь? – Первоначальный ужас девушки несколько улегся, сменяясь оживленным интересом.
– Не всегда, но большей частью.
Робин внимательно посмотрела на брата, словно увидев его впервые. Двадцатишестилетний, но его самоуверенность придавала солидности – он выглядел лет на десять старше. Суровый профессиональный солдат, закаленный в схватках на афганской границе, где провел в полку четыре года. Робин знала, как жестоки были бои со свирепыми горцами, и догадывалась, что Зуга в них отличился, иначе не продвинулся бы по службе так быстро.
– Как ты оказался в долгах?
– У большинства моих сослуживцев, даже младших по званию, есть личные состояния, а я майор и должен держать марку. – Он снова пожал плечами. – Охота, обеды и ужины для друзей, поло…
– Как же ты расплатишься?
– Можно выгодно жениться, – улыбнулся Зуга, – или найти алмазы. – Он отхлебнул вина и сгорбился в кресле, глядя в сторону. – Я как-то читал Корнуоллиса Харриса… Помнишь, каких мы видели зверей, когда жили в Колоберге?
Робин молча покачала головой.
– Ну да, ты же была еще маленькая, – кивнул Зуга. – А я вот помню. Газели, антилопы гну – целые стада на пути в Кейптаун. Однажды ночью видел даже льва в свете походного костра. Харрис в своей книге описывает охотничьи экспедиции до самой Лимпопо – так далеко еще никто не заходил… кроме отца, конечно. Черт возьми, это куда занятнее, чем бить черных антилоп или фазанов. Знаешь, сколько Харрис отхватил за свои рассказы? Почти пять тысяч!
Зуга отставил бокал, выпрямился и достал из серебряного футляра сигару. Закуривая, он задумчиво нахмурил брови.
– Ты вот хочешь ехать в Африку по высоким соображениям… Мне, наверное, тоже стоит туда отправиться, но по более серьезной причине – за кровью и золотом. У меня есть предложение. – Он лихо отсалютовал бокалом. – Экспедиция Баллантайнов!
Робин неуверенно рассмеялась, приняв это за шутку, однако послушно подняла бокал, все еще почти полный.
– За экспедицию! Но каким образом? Как мы туда доберемся, Зуга?
– Как зовут того типа из газеты? – поинтересовался брат, не ответив.
– Уикс, Оливер Уикс. Только с какой стати он станет нам помогать?
– Я придумаю вескую причину, – пообещал брат.
Робин припомнила, что даже в детстве Зуга обладал недюжинным красноречием и даром убеждения.
– Ты знаешь, пожалуй, я тебе верю, – улыбнулась она.
Они выпили вино, и, опустив бокал, Робин почувствовала, что счастлива как никогда.
Снова они увиделись лишь через полтора месяца. Робин выходила из вагона, а Зуга пробирался к ней сквозь сутолоку вокзала Лондон-Бридж, возвышаясь над толпой в цилиндре и широком пальто-накидке.
– Сестренка! – радостно воскликнул он, обнял сестру и приподнял. – Мы едем, на самом деле едем!
Нанятый кеб стоял наготове, и едва они сели, возница хлестнул лошадей.
– От Лондонского миссионерского общества не оказалось никакого проку, – начал Зуга, все еще придерживая Робин за плечи. Кеб покачивался, грохоча по неровным булыжникам. – Я внес общество в список на пятьсот монет, так их чуть удар не хватил. Пожалуй, они предпочли бы навсегда оставить отца в Черной Африке, да еще приплатили бы пять сотен, чтобы он никогда не возвращался.
– Так ты и к совету директоров ходил? – удивилась сестра.
– Оставил козыри напоследок, – улыбнулся Зуга. – Следующим номером был Уайтхолл – я встретился с первым секретарем. Он был очень любезен, пригласил меня на обед в «Травеллерс» и очень сокрушался, что не может оказать финансовое содействие. Они слишком хорошо помнят отцовское фиаско с Замбези… Однако я получил от него рекомендательные письма – не меньше дюжины, ко всем важным лицам – к губернатору колонии, адмиралу Кемпу в Кейптауне и прочим.
– На письмах далеко не уедешь, – вздохнула Робин.
– Потом я направился к твоему газетному приятелю, – продолжал брат. – Удивительный коротышка, подметки на ходу рвет! Едва я заикнулся, что мы собрались в Африку искать отца, как он подскочил и захлопал в ладоши, как мальчишка на кукольном представлении про Панча и Джуди. – Зуга крепче обнял сестру. – Признаюсь, твое имя я использовал вовсю, и это сработало. Малыш получит все права на издание наших путевых журналов и дневников и на обе книги в придачу…
– Обе книги? – Робин испуганно отшатнулась.
– Ну да, обе, – усмехнулся он, – твою и мою.
– Я должна написать книгу?
– А как же! Экспедиция глазами женщины. Я уже подписал договор от твоего имени.
Робин рассмеялась, с трудом переводя дух.
– Не слишком ли ты торопишься?
– Коротышка Уикс подписался на пять сотен, – деловито продолжал брат, – а следующим в списке было Общество борьбы с работорговлей, тут все пошло как по маслу. В патронах у них его королевское высочество, а он читал отцовские книги. Мы должны доложить о положении дел во внутренних районах к северу от тропика Козерога, и получаем за это еще пятьсот гиней.