— Михаил Иванович, готовьте проект приказа о зачислении господ Бааде и Бурхольда консультантами в инженерно-техническую группу. Размер оклада, положенные надбавки, вид продовольственного и вещевого довольствия согласуете со мной отдельно. Да, и закрепите за ними легковую машину с водителем. Забирайте их сейчас к себе и скажите майору Бурляеву, чтобы тот с переводчиком помогли немцам заполнить анкеты и написать заявления.
Кубацкий переступил с ноги на ногу, но с места не сдвинулся. Савельев поднял на него глаза. Зампотылу неуверенно спросил:
— Товарищ подполковник, может, сами Бурляеву позвоните?
— Ладно, Михаил Иванович, иди, — недовольно пробурчал Савельев, — я сам поручу Бурляеву.
После ухода Кубацкого и Бааде Снигирев заметил начальнику:
— Ты бы, Александр Васильевич, серьезно поговорил с Бурляевым. Хамит он людям, пугает их. Раньше только технарей гнобил, теперь и оперсостав, и военных.
— Собери факты, опроси людей и представь мне без подписи. Да, установи наружку за Бааде, Бурхольдом и всеми ведущими специалистами, которые дадут согласие на сотрудничество с нами. Нужно проверить, не ведут ли они двойную игру.
Летчики доставили спецпочту. В пакете из Центра Савельев обнаружил несколько секретных документов. Первым была копия письма наркома авиационной промышленности СССР А.И. Шахурина в ЦК ВКП(б) от 24 июня 1945 года Нарком писал:
«С нашей точки зрения, было бы целесообразно иметь на территории оккупированной нами зоны Германии специального типа организации с особым режимом (под наблюдением НКВД), где немецкие ученые могли бы вести научно-исследовательскую работу по нашим заданиям».
Далее Шахурин предлагал прекратить демонтаж крупных немецких предприятий, занимавшихся в годы войны выпуском самолетов и двигателей. В списке значились опытный завод фирмы «Юнкерс» в Дессау, опытный завод фирмы «Зибель» в Галле, центры по производству авиадвигателей фирмы «БМВ» в Штасфурте и Унзебурге, опытный завод «Хейнкель» в Ростоке, авиационный институт DVL, всегерманский институт испытания материалов, завод «Лангбейн — Пофангаузер», завод «Зюд И.Г. Фарбениндустри» в Лейпциге.
Заводы в Дессау и Лейпциге были объектами ответственности опергруппы Савельева.
Сталин, видимо, быстро согласился с наркомом авиапрома, так как уже 30 июня состоялось совместное постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР, которое обязывало гражданские и военные власти в срок до 1 января 1946 года на базе указанных выше бывших немецких авиапредприятий создать научно-производственные организации системы Наркомата авиационной промышленности СССР, сконцентрировав в них все конструкторские и инженерные силы из немцев, добровольно согласившихся сотрудничать с органами советской власти либо выявленных в лагерях военнопленных и интернированных. Постановлением запрещалась эвакуация в СССР материалов, станков и оборудования этих заводов, а также изделий любой степени готовности.
Прочитав документ, Савельев недоумевал: «Как же так? Ведь это же грубейшее нарушение договоренностей с союзниками. Если они узнают, а они рано или поздно узнают, скандал разгорится нешуточный!» Он хорошо помнил, что в конце мая на заседании Союзного контрольного совета в Берлине по предложению американской стороны четырьмя командующими союзных войск в Германии был принят и подписан закон № 25 для оккупированной территории Германии «О контроле над научными исследованиями», согласно которому все военные исследовательские организации должны быть распущены, а постройки военного характера уничтожены или вывезены.
В конверте оказалось сопроводительное письмо, которым Савельеву вменялось в обязанность неукоснительно исполнять постановление ЦК и советского правительства. Савельев немедленно запросил шифровкой Центр: так выполнять или не выполнять? Вскоре пришел ответ, подписанный генералом Барышниковым: «Выполнять! И не умничать!»
«Конечно, с одной стороны, — думал Савельев, — работа теперь несколько упрощается. С опергруппы снимается забота о транспортировке в Союз обнаруженных машин, оборудования и материалов. На Наркомат авиационной промышленности возлагаются задачи производственного характера и материально-технического обеспечения авиапредприятий, которые должны быть организованы в Германии. Да и охрану, скорее всего, передадут НКВД. Но, с другой стороны, появится, как пить дать, куча начальников из Наркомавиапрома, НКВД и на кухне, как водится в коммунальной квартире, начнется толкотня и неразбериха».
Раздумья Савельева прервал шифровальщик:
— Товарищ подполковник, — он протянул расшифрованный текст, — только что из Центра.
Савельева вызывали на совещание в главк.
На следующий день перед отлетом он поручил Снигиреву провести совещание с инженерно-техническими работниками и познакомить наших спецов с немцами. Еще раз уточнить главную задачу: поиск авиационных реактивных двигателей и реактивного бомбардировщика.
Зебурха из Москвы так и не дождались. Запрашивать Центр было нельзя, намылят шею. В кабинет вновь заглянул зампотылу Кубацкий.
— Тебе чего, Михаил Иванович? — спросил Савельев, укладывая в портфель документы для центра.
— Товарищ подполковник, пошли ко мне на минутку, вам ведь с собой что-то нужно прихватить из трофейного, гостинцы родным, так сказать.
— Нет, не буду я ничего брать. Не могу, Михаил Иванович, стыдно. Понимаешь, каким-то мародерством несет от всего этого.
— Я тебя, командир, понимаю. Очень хорошо понимаю. Но имей в виду, есть приказ наркома[31], и его нужно исполнять. Раз не возьмешь, другой, а в третий в Центр пойдет письмо от какого-нибудь Бурляева. Так, мол, и так, подполковник Савельев, злостно нарушая приказ товарища Сталина, добиваясь среди подчиненных дешевого авторитета, наносит вред… и т. п. и т. д. Последствия, надеюсь, вам, подполковнику военной контрразведки, известны?
— Известны, — с грустью выдавил Савельев. — Ладно, пошли.
Кубацкий, зная характер командира, заранее упаковал на складе в два ящика трофейные «гостинцы». В одном, продуктовом, он плотно сложил пачки риса, сахара, зерен жареного кофе, чая, специй, коробки с плитками шоколада, целлофановые пакеты с палками сырокопченой колбасы, копченые окорока, банки консервированного свиного языка, сердца, паштетов из гусиной печени и мяса птицы. В другом, вещевом, — несколько отрезов материи, две женских шубы, коробки с обувью, десятки пакетов с чулками, шелковыми платками и кожаными перчатками, махровые халаты и полотенца, несколько коробок с женскими и мужскими часами, упаковки мыла, шампуня, духов и туалетной воды, различных косметических кремов, мужские несессеры и женские косметички с различными инструментами и еще много чего. В каждом из ящиков лежала опись содержимого, заверенная подписью Кубацкого.
Савельев не стал ничего смотреть, только поморщился и передал зампотылу московский адрес Лены и тещи.
— Ты, Александр Васильевич, ни о чем не беспокойся. Ящики из самолета летуны выгрузят и на машине доставят точно по адресу. Я ведь и свои «гостинцы» отправляю, и Снигирева, и других наших офицеров. — Майор потупил глаза. — Жизнь есть жизнь, командир, и никуда от нее не деться. Мы не грабим, а возвращаем награбленное фрицами у нас. Главное, не переборщить в этом.
Глава 26
Прошло несколько дней после допроса. Баур переживал о возможных последствиях своего упорства перед майором НКВД, каждый день ожидал санкций, ограничений в питании и медицинском обслуживании, даже побоев. Но все шло по-прежнему. Утром приходил Миш с тазом и кувшином с водой, умывал Баура, уносил утку, прибирал в палате, шел за завтраком, вместе ели. Потом — врачебный осмотр, перевязка, свежие сплетни и слухи от Миша. Денщик, слегка поднаторевший в русском, умудрялся доставать советские газеты и пересказывал их содержание. Так Баур узнал о вступлении американских и английских войск в Берлин в соответствии с соглашением о разделе Большого Берлина на зоны союзной оккупации, о Потсдамской конференции глав СССР, США и Великобритании, об официальном присоединении СССР к резолюции Потсдамской конференции по Японии, объявлении войны Японии и начале военных действий, о Курильской военной операции советских войск и Тихоокеанского флота, о высадке американских войск на Японских островах, о формировании в Польше Правительства национального единства и его признании властями СССР, США и Великобритании, об отходе к Польше немецких земель к востоку от Одера и Нейсе и о договоре между СССР и Польшей о признании новой советско-польской границы, о восстановлении дипломатических отношений СССР с Румынией и Финляндией, о том, что во Франции генерал Петен приговорен к смертной казни за сотрудничество с немцами, о военных трибуналах над фашистскими преступниками на Украине, в Белоруссии, Псковской, Смоленской, Новгородской и других областях СССР, о смертных приговорах карателям, гауляйтерам, высшим офицерам СС и СД.
О Германии информации было мало. Но и из той скудной, что просачивалась на страницы советской прессы, было ясно, что на территории Восточной Германии, оккупированной советскими войсками, идет восстановление городов и сел, дорог и мостов, промышленных предприятий и коммуникаций, школ и медицинских учреждений. Баур был удивлен отсутствию голода среди населения, эпидемий, разгула уголовщины. Русские действовали неспешно, но организовано, последовательно, методично и, видимо, в целом гуманно.
От всей этой информации кружилась голова, было тошно и противно. Баур понимал, что абсолютно ничего не понимал в происходящем. Он привык четверть века жить в простой системе координат: хорошая техника — плохая, опасно — безопасно, выгодно — невыгодно, свой — чужой, друг — враг, белое — черное. Никаких оттенков, полутонов, нюансов, усредненных позиций и тонких материй, только да или нет. Так было просто жить, служить, любить и ненавидеть. Большинство немцев существовали в этой системе координат двенадцать лет, с тридцать третьего по сорок пятый год. И ничего, завоевали Европу, пол-России, да и приличный потенциал сохранили.