Plut. Agis, 19–20)[6] (241 г.).
После Агиса осталась вдова Агиатида, совсем еще юная красавица. Она сразу привлекла внимание Леонида. Впрочем, его пленила не красота несчастной женщины, а ее богатство. Поэтому, пользуясь ее полнейшей беззащитностью, он решил женить на ней своего юного сына Клеомена. Ни слезы, ни мольбы не помогли, и брак был заключен. Клеомен страстно полюбил эту женщину, не мог жить без нее, возвращался из походов хотя бы на час, чтобы только ее увидеть (Plut. Cleom. 1; 22). Агиатида же, оставшись совершенно одна среди убийц мужа, естественно, всей душой привязалась к своему единственному защитнику Клеомену, ни в чем перед ней не виновному и любившему ее без памяти. От нее-то Клеомен впервые услыхал об Агисе. Рассказ был восторженным, но довольно сбивчивым и неясным. Клеомен начал тогда расспрашивать друзей. Но вскоре он понял, что это запретная тема. Едва он произносил имя Агиса, приятели его хмурились, умолкали на полуслове и поскорее обрывали разговор. Но Клеомен был очень умен и настойчив. Вскоре он узнал правду о несчастном реформаторе. Рассказывают, что он тогда же загорелся желанием продолжить его дело и воскресить Спарту. Но он решил, что пойдет иным путем. Пока же он молчал и терпеливо ждал своего часа (Plut. Cleom. 3).
Прошло шесть лет со времени гибели Агиса, и Клеомен взошел на престол (235 г.). Впрочем, царем он был только по имени. Всем заправляли эфоры. Эфорат — это совет из пяти человек, который должен был наблюдать за царями и быть между ними третейским судьей. Сейчас эфоры забрали всю власть, цари были лишь пешками в их руках. Притом все это были люди очень богатые и ни о каком Ликурге, разумеется, и слышать не хотели. Клеомен был с ними в отличных отношениях. Рассудив, что лучше действовать во время войны, он дал эфорам взятку и получил от них назначение в поход. Клеомен сразу же показал себя исключительным полководцем. После очередной блестящей победы он воротился в Спарту и вошел в здание эфората. Эфоры в то время обедали. Они встали из-за стола и, продолжая жевать, обступили молодого победителя, шумно его поздравляя и приветствуя. Клеомен кивнул воинам. Те набросились на эфоров и прикончили их на месте. После этого, не давая врагам опомниться, Клеомен объявил об изгнании 80 человек, а эфорат упразднил вовсе (Plut. Cleom. 8–11).
Искони Спартой управляли два царя. Но второй царь Архидам, брат Агиса, бежал, напуганный самовластьем Клеомена, и укрылся у своего гостеприимца в Мессене[7]. Клеомен писал ему очень ласковые письма и умолял вернуться, ибо он так нуждается в друге и помощнике, чтобы управлять страной. Архидам поверил и вернулся. Клеомен встретил его с отрядом и умертвил (Polyb. VIII, 5–6). Став единоличным правителем, Клеомен объявил народу, что Спарта возвращается к строю Ликурга. Он первый сдал свое имущество. Богачи, охваченные ужасом, последовали его примеру. После этого были введены общие трапезы и спартанское воспитание. Сам царь в простом плаще председательствовал на обедах. Любезный, обаятельный, он пленял все сердца. Иностранцы были от него в восторге, подданные на него молились. «Спартанец Клеомен, — говорит Полибий, — …был и прекраснейшим царем, и жесточайшим тираном, и, наконец, обходительнейшим и приветливейшим человеком» (IX, 23, 3).
Теперь Клеомен мог приступить ко второй части своей программы. Обновленная Спарта должна была вновь стать владычицей Пелопоннеса. Клеомен реорганизовал армию, нанял наемников, научил спартанцев, которые все еще по старинке орудовали копьями, сражаться сариссами и строиться в фалангу. Теперь он был готов к завоеванию Пелопоннеса. Но почти весь полуостров принадлежал Ахейскому союзу. Война между ними стала неизбежной. Рассказывают, что, когда Клеомен еще не совершил всех описанных нами блестящих дел, Арат как-то столкнулся с ним в одной небольшой кампании. В открытом бою спартанцы, разумеется, его одолели, но ночью Арат, как обычно, вышел, чтобы захватить у них город. Однако тамошние приятели его оробели, и Арат воротился ни с чем. Он был уверен, что никто не знает о его ночных приключениях. Но утром он неожиданно получил письмо от спартанского царя. Клеомен очень любезно осведомлялся у него, «словно бы у приятеля, куда это он ходил ночью». Арат немедленно придумал какое-то очень правдоподобное и убедительное объяснение, которое должно было удовлетворить самого недоверчивого человека. «Клеомен еще одним письмом заверил Арата, что нисколько не сомневается в его словах, но только, если это не составит для начальника ахейцев особого труда, просит объяснить, зачем он брал с собой факелы и лестницы». Прочитав письмо, Арат расхохотался и спросил у одного спартанского изгнанника, находившегося в войске, что за человек этот Клеомен. На это спартанец отвечал:
— Тебе надо торопиться, пока у этого петушка не отросли шпоры (Plut. Cleom. 4).
Теперь шпоры, увы, уже отросли. Исход войны был предрешен. Арат был дурным полководцем, Клеомен великолепным. Легко, играючи он наносил ахейцам поражение за поражением. Но этого мало. Клеомен выбросил знамя социальной революции. И Пелопоннес пришел в смятение. «Среди ахейцев началось брожение, и в городах пошли речи о выходе из союза, ибо народ мечтал о разделе земли и отмене долговых обязательств» (Ibid. 17). Революция, как пламя, летела по всему Пелопоннесу. Города открывали ворота Клеомену. Почва уходила из-под ног Арата. На глазах его рушилось дело его жизни, тот свободный Пелопоннес, который он терпеливо год за годом строил. «После тридцати трех лет, проведенных на государственном поприще во главе Ахейского союза, после того, как славой и силой этот человек превзошел всех в Греции, он остался один, сокрушенный и беспомощный» (Plut. Arat. 41).
Подавленные всеми обрушившимися на них бедами, ахейцы готовы были подчиниться Клеомену. Но Арат с обычной своей ловкостью срывал все попытки договориться. Он знал, что ему невозможно мириться со спартанским царем. Клеомен воплощал в себе все то, что всю жизнь ненавидел Арат. Более всего Арат ненавидел тиранию, а Клеомен был в его глазах тиран, уничтоживший законное правительство и узурпировавший власть. Арат ненавидел гражданские смуты, а Клеомен раздул революцию. Сам этот строй Ликурга и общность имущества внушали Арату глубокое отвращение. Арат всю жизнь строил свободный Пелопоннес, Клеомен же хотел безраздельного владычества Спарты. А все пелопоннесцы помнили, что это было за владычество. Правда, сейчас Клеомен давал самые соблазнительные обещания и уверял, что не посягнет на свободу городов и сохранит Ахейский союз. Но мог ли Арат хоть на минуту верить этим обещаниям? Он не был так наивен, как покойный царь Архидам, и знал, чего стоит честное слово Клеомена. Он знал, что, как истый спартанец, царь соединяет храбрость льва с коварством лисицы и хладнокровно устранит любые препятствия, которые стоят на пути Спарты. Демократическая федерация должна была умереть: место избранного стратега займет наследственный царь Спарты. Притом царь, который уже уничтожил у себя на родине прежнюю конституцию и установил диктатуру.
Меж тем Клеомену предались коринфяне (225 г.). Арат постоянно жил в их городе, и Клеомен велел доставить ему ахейского стратега пленником. Коринфяне собрались на площади и стали требовать Арата. Он пришел, ведя в поводу коня, словно только что вернулся с прогулки. Вид у него был недоуменный, очевидно, он ни о чем не догадывался. Коринфяне обступили его с криками, бранью, упреками. Казалось, они готовы разорвать его в клочья. Арат, нисколько не изменившись в лице, ровным, спокойным голосом просил их не вопить, как дикари. Если у них есть к нему претензии, он ответит на них на собрании. Тут он, видимо, заметил, что надо кому-то передать коня. Он двинулся назад, оглядываясь, в поисках слуги. Всех встречных он останавливал и просил идти на площадь на собрание. Так дошел он до ворот. Здесь он вдруг вскочил на коня и во мгновение ока скрылся из виду, оправдав — в который уже раз! — свою славу неуловимого. Коринфяне явились к Клеомену и торжественно преподнесли ключи от своего города, которые 18 лет назад получили от Арата. Но Клеомен даже не взглянул на ключи, а нетерпеливо воскликнул: «Где Арат?» Коринфяне только смущенно развели руками. Клеомен осыпал их упреками, и, казалось, не рад был самим ключам (Plut. Arat. 40).
Много раз Клеомен пытался перетянуть на свою сторону Арата или хотя бы добиться его нейтралитета. Арат в своих мемуарах рассказывает, что после взятия Коринфа к нему явился собственной персоной отчим Клеомена и его правая рука. Он предложил за большие деньги продать спартанцам Акрокоринф. Кроме того, обещал ему ежегодное содержание, вдвое больше того, что он получал от Птолемея. Но Арат ответил отказом. Тогда Клеомен три месяца разорял окрестности его родного Сикиона. Имущество же Арата коринфяне подарили Клеомену (Plut. Arat. 41; Cleom. 19).
Арат умел найти выход из любого положения. И он знал средство уничтожить Клеомена. Но это было поистине ужасное средство. Лекарство могло оказаться хуже самой болезни. И Арат снова вышел на бой. Он заклинал товарищей сделать все для победы. Напрасно. Новая битва и новое тяжкое поражение. И тогда Арат, «видя, как неумолимы обстоятельства… решился на этот тяжкий шаг» (Plut. Arat. 43). Он задумал обратиться за помощью к своему смертельному врагу, царю Македонии!.. Какой нежданный удар для Греции! Арат просит дружбы македонцев! У многих это не укладывалось в голове. Но Арат все обдумал, все взвесил. «Он знал, что цари не имеют ни друзей, ни врагов по природной склонности, но вражду и дружбу соизмеряют с выгодами» (Polyb. II, 47, 5). Поэтому в успехе он не сомневался. И все-таки то был поистине «тяжкий шаг». Всю свою жизнь Арат положил на то, чтобы изгнать македонцев из Греции. А теперь он сам призывает их назад в Элладу! Он даже точно знал, что у него потребуют за помощь. И он не ошибся. Царь потребовал Акрокоринф. В Пелопоннес вступила македонская армия во главе с македонским царем Антигоном.