дисков. На берегу океана их будут ждать друзья. Приморские сосны и Далида. Диастола и систола. Они поедут в отпуск к морю. Трое друзей – вот кем они будут казаться. Никому даже в голову не придет, что они из полиции.
Справа, перед мостом через железную дорогу, вырастает магазин «Диа». Вывеска дисконт-супермаркета и виднеющийся из-под подголовника крепкий затылок Аристида воскрешают в памяти его квартиру.
Виржини не понимает, как он мог пригласить ее туда, ни о чем не предупредив. Ей стало за него стыдно, она тут же поняла, что зря согласилась, хотела развернуться и уйти – словно уже сама обстановка в его жилище громко кричала ей о том, что сейчас случится. Обыденность и пошлость измены поглотили ее с головой. Она в жизни не видела более печальной, необжитой квартиры. Надо было насторожиться еще в вестибюле здания, украшенном талисманом фэн-шуй из черной гальки, в обшитом звуконепроницаемыми панелями коридоре, где свет загорался автоматически – как порой бывает в гостиницах. Аристид жил в новом доме, высота потолков была рассчитана строго по нормам до сантиметра.
Квартира Аристида: две комнаты с плиточным полом, обставленные случайной мебелью, – ящики с меламиновым покрытием, полки из «Икеи», африканские барабаны, небольшой музыкальный центр, черная пластиковая стойка для компакт-дисков. Кухонная мебель с отделкой под дерево – здесь явно никто не готовил: электроплитка, холодильник, рыбные палочки. В ванной душевая кабина с синтетической шторкой, где Аристид мылся шампунем, когда заканчивалось мыло, – как раз пора было пополнить запасы. Тут и там в свете энергосберегающих лампочек уже второй год пылились неразобранные после переезда коробки. В шкафчиках на кухне никогда не было ни чая, ни кофе. Новая, плохо проветриваемая квартира с отличной звукоизоляцией: соседей словно вообще не существует.
Перешагнув через порог, Виржини почувствовала себя такой бестактной, словно пролезла Аристиду прямо в душу. Она обнаружила его слабое место: он явно не знал, кто он такой. Его квартира обозначила непреодолимую пропасть, разделившую их раз и навсегда, – такой же пропастью стали бы противоположные политические взгляды или слишком явная разница в возрасте. Тогда-то она осознала, что они никогда не будут вместе, что она никогда не сможет по-настоящему его полюбить, что пропасть слишком велика. Она наблюдала за ним со спокойствием энтомолога, желая контролировать ситуацию, оставаться собой, не позволять себе лишнего. Это было глупо – ведь она прекрасно знала, что произойдет, но не могла расслабиться, смириться с тем, что уже оказалась здесь, решила пойти за ним. Она все еще внутренне сопротивлялась, как всегда портила себе все удовольствие.
Но едва Аристид разделся, как квартира преобразилась, заиграла всеми красками. Его сияющая мужественность давала больше света, чем энергосберегающие лампочки 18Вт = 75Вт. Она расхохоталась, когда он появился в комнате совершенно голый вслед за своим торчащим членом, опередившим его на долю секунды. Он вдруг заговорил с ней о чем-то отвлеченном, с невинным видом стал показывать мастерскую, не обращая внимания на свою очевидную, стойкую эрекцию: его пенис напоминал ручку чемодана, за которую ей так и хотелось ухватиться. Он сменил тему, и от одного взгляда на его тело у Виржини потемнело в глазах. Она рассмеялась его непринужденности, наконец сдалась, позволила себе разглядывать этого красавца, словно сошедшего с картинки в учебнике анатомии, – с лепным торсом и крепкими мышцами, которые она могла изучать и перечислять до бесконечности. Вот большая грудная и большая спинная мышцы. Вот дельтовидные мышцы, охватывающие плечо и помогающие ему вращаться. Ниже – ягодичные мышцы, вид которых ее совершенно одурманил. Бедра и икры окончательно свели ее с ума. Ее потрясли даже его ступни, крепкие, широкие, с выступающими венами. Он был слишком красив для реального человека. Она никогда не смогла бы насмотреться на это тело – и не была уверена, что заслужила его. Но он не дал ей времени на размышления. Тебе от меня не уйти, словно сказал он и обхватил ее за талию, принялся ласкать ей грудь. И в тот же миг Аристид перестал быть безжизненной фотографией, красавцем со страниц модного журнала: у Аристида был запах, Аристид обрел плоть, она увидела вблизи его кожу, тонкую, со множеством мелких изъянов. Он сжал ее в объятиях, и она растаяла, она готова была принять его таким, какой он есть, со всеми его глупостями, с его незрелостью, наглостью, с его стремлением выдать себя за того, кем он не является. Его широкие ладони сминали, отталкивали, доводили до безумия. Вцепившись ему в волосы, до боли кусая губы, она изучала саму себя, пока они занимались любовью, заставляла себя смотреть на происходящее со стороны, чтобы потом знать, что это действительно случилось. А затем, наконец, она забывалась, и он доводил ее до ослепляющих оргазмов, она хватала ртом воздух, а он падал рядом с ней, и она, словно тряпичная кукла в его руках, смеясь, угрожала, что подаст иск за надругательство над представителем сил правопорядка.
На въезде в Ле Перё-сюр-Марн, в районе ресторана «Мэриленд», Аристид снова пытается нарушить царящую в машине тишину, поправляет зеркало заднего вида, пытается поймать ее взгляд.
– Все в порядке?
– Все в порядке.
– Звучит неуверенно.
– Я устала.
– Тебе надо принимать медь.
Он не осмелился бы давать ей советов по части здоровья, будь они одни в машине. Он притворяется, что тоже страшно устал, кривится, делает вид, что заснет, если его не отвлекут разговорами.
– Расскажи, как прошел твой день, – вымучивает он.
Она мрачно смотрит на него в зеркало. Она так раздражена, что ей сложно даже рот раскрыть. Додумался спросить, как у нее дела, и день выбрал самый подходящий.
– Не хочешь?
Он требует хоть показного, но уважения: ему нужно, чтобы она обратила на него внимание.
– День был отвратительный. Эрик подтвердит.
– Не говори плохого про день, который еще не закончился.
Он что, может быть жестоким? Она и не подозревала.
– Неужели ты можешь делать две вещи одновременно? Можешь ехать и при этом слушать меня?
– Я не еду, я веду машину.
Она замолкает, но затем заставляет себя говорить, надеясь ввести его в заблуждение. Через четверть километра ей удается наконец раскрыть рот.
– Нас вызвали на потасовку в районе стадиона «Лео Лагранж», – с деланой беззаботностью сообщает она.
Он точно слышал об этом по радио: два десятка человек устроили серьезную драку неподалеку от стадиона, на краю Венсенского леса. Она испытывает злорадство, рассказывая ему о заданиях вроде этого: беременных женщин на такие вызовы никогда не отправляют. Дружеский футбольный матч закончился скандалом, участников драки было так много, что сразу и не сосчитать. На поле смешалось все: жесты и крики, яростные схватки без правил, случайные и прицельные удары. Взгляд не мог ни на чем задержаться и метался от одной детали картины к другой. Парень с окровавленным лицом резко бьет другого в живот, словно перед ним боксерская груша / футболист в синтетических шортах стоит на четвереньках и, тряся головой, выплевывает кровавые сгустки / еще один мчится за какой-то девушкой, на бегу выбрасывает вперед ногу, чтобы свалить ее на землю / мальчишка с криками катается по земле, держась за нос. Дерущиеся внезапно рассредоточились по всему полю, затем снова стянулись к центру: потасовка пульсировала, жила своей жизнью. Стычки заканчивались на земле, где дерущиеся, разделившись на пары, отвешивали друг другу точные удары. Все это освещало сверху яркое, беспощадное солнце, не дававшее никакой тени.
– Не вздумай снова так себя вести, – напоминает Эрик.
– Что у вас случилось? – спрашивает Аристид.
– Да она в начале просто стояла и смотрела, как парни дерутся. Будто бы не собиралась вмешиваться, а, Виржини?
– Боялась колготки порвать?
Эрик считает ее предательницей. Она и правда не знала, с чего начать. Нерешительно замерла на краю поля, парализованная зрелищем, не понимала, как определить, кто тут жертва, а кто обидчик, не хотела валить на землю невинных. Ее наряд прибыл не один: в качестве подкрепления вызвали еще два, и все же она на несколько секунд застыла вне пределов этой первобытной драки, не двигалась, вдыхала запахи скошенной травы и горячего асфальта, словно собираясь простоять так всю жизнь: возможно, ее удерживал инстинкт самосохранения, и она бездумно ждала, оттягивала миг, когда ей придется броситься в гущу событий. Казалось, что из-за жары дерущиеся двигаются медленнее, чем могли бы. Она с удивлением рассматривала футболки в пятнах соли, брызги пота, разлетающиеся от волос резко дернувшего головой парня. Ее коллеги сразу кинулись в самое пекло. Конечно, они были правы: для начала надо остановить дерущихся, все разговоры потом. Она запомнила, как Эрик вдруг поднял на нее глаза, локтем держа одного из зачинщиков под горло, на миг замер и аккуратно спросил:
– Ты собираешься нам помочь?
Она глупо кивнула. Его тон тут же сменился, мигом вернул ее к реальной жизни:
– Всех в наручники! Тех, кто сопротивляется, на землю!
Она напрягла мышцы рук, на секунду сжала кулаки, чтобы напомнить себе, какая она сильная, а затем тоже бросилась вперед, выставив локоть, чтобы прикрыть лицо, тяжело дыша, с трудом разнимая дерущихся, рубя рукой воздух, чувствуя, как со всех сторон ей на плечи, на ноги посыпались удары. Она схватила какого-то юношу и едва не вывихнула ему запястье, чтобы застегнуть наручники. Тут же развернулась к парню килограммов на тридцать тяжелее нее, пригнула голову, выставила вперед обе руки, чтобы прикрыться.
Когда все закончилось, она задумалась. Ей не понравилось охватившее ее замешательство. Она вспомнила, как в школе полиции в Ниме один из преподавателей говорил им в коридоре после занятия в тире:
– Самые опасные люди в армии – новички: их еще терзают сомнения, они еще не на все готовы, в самом начале они еще не могут убивать. Когда им приходится впервые по-настоящему стрелять, для самозащиты или чтобы прикрыть коллег, они колеблются лишние полсекунды.