Какая возня стихий!
Тёплые небоскрёбы
Солнечная благодать
Бродяга спит гололобый
И Будду ему видать…
«Помню жили мы в отеле…»
Помню жили мы в отеле
Мучил нас Толстовский фонд
За деньгами на неделю
Я ходил к ним как на фронт
Было душно в Нью-Йорке
Влажно плавали стада
Туч. Как будто Арчил Горки
Взял и вылил их туда
И красиво с запятыми
Жизнь стояла не текла
И Америка святыми
Переполненной была
Мы боролись упирались
Не хотели до стыда
И физически боялись
Клочьев мира и труда
Лучше биться бы в России
Лучше бы сидеть в тюрьме
Мы славянские мессии
Бледнолицые в уме
Пусть назавтра будет голод
Проживу последний день
Только Боже я ведь молод
Мне оковы не надень!
Ваша утварь. Ваша пища
Ваше рабское лицо
Наш сюда не писчи ищет
Нас сюда в конце концов
«Вид музыки меня ошеломляет…»
Вид музыки меня ошеломляет
Я музыку поскольку ненавижу
Меня её звучание швыряет
Лишаюсь я отдельности бесстыжей
Вид музыки меня связал со всеми
Какая ширь в кретине музыканте
Я ненавижу. я теряю время.
О музыкант в тоскливо-пошлом банте!
И новый в окружении волос
Мне одинаково невыносимы
Я посмотрел в Ти-Ви – один был бос
Угри прыщи повсюду разносимы
У их поклонниц – жирненьких девиц
Или девиц с преступными очками
Я видел ряд постыдно-тусклых лиц
вихляющих нелепыми чертами
Мне этот потный юноша уго́рь
Далёк фабрично-заводской ухмылкой
Орущий что-то с микрофонной вилкой
Американских для Витьков и Борь.
«Быть в мире лично свободным…»
Быть в мире лично свободным
С большими моими деньгами
Так учит мечтам народным
В окне телевизоров пламя
Так учат меня герои
Со вздутыми пиджаками
И учат меня другие
С длинными волосами
Интрига. Преступные тени
Улыбка в губах холодных
И я вне российской лени
Вдруг очнулся в толпе свободных
«Я дрожу. желаю я зайти…»
Я дрожу. желаю я зайти
В магазин индийский по пути
Я еду желаю изменить
И индийской пищи накупить
Я варить заставлю рис. пшено
Я индийцем стану всё равно
Это по прибытии в Америку
Я упал в едоцкую истерику
Ненавистен русский мне обед
И его проклятье – сон вослед
Пусть все мышцы у меня чисты
Будут. И покинут их мясы
Сполоснёт рисы китайский чай
И тогда бумагу подавай
Сытый но внутри пустой Лимонов
Поприжмёт Квебеков и Ньютонов
Сытый но без лени и без сна
Станет он работать дотемна
И напоминать его фигура
Будет и даоса и авгура
Йога и факира на стене
А «Индиа спайс» лишь средство мне
«Бедный мальчик Игорь или Женя…»
Бедный мальчик Игорь или Женя
Избежав ненужных сообщений
– В феврале мы прибыли в Нью-Йорк
Я увидел длинные машины
Был туман и цвет всего мышиный
Город спал. уныл сгорел. прогорк.
Да тогда мы грелись утюгами
Одеялами. кастрюлями. огнями
Даже спички не ища меж рук
И во вторник первая неделя
Грохнулась и я поднялся еле
Но зато Нью-Йорк отныне друг
Нож во рту. Подруга. Рай. Аптека
Испытанье силы человека
И безумная утечка вин
В магазине чёрного еврея
Я хотел сказать, что «бакалея»
«Ликерс» о простите – это сплин
И теперь уже как месяц пятый
Глупый влажный милый и проклятый
Глупый влажный нервный глупый злой
Я могу сказать с гримасой стали
«Знаете – другими мы не стали
Но Нью-Йорк – он непременно мой»
К положению в Нью-Йорке (1976)
Дневная передача Нью-Йоркского радио
Жалкая буржуазная оборона! Баррикады на Пятой авеню!
Со стороны Бруклина наступает 3-я пуэрториканская имени товарища Дионисия дивизия.
Сегодня в три часа дня по Бруклинскому мосту моторизованный корпус 8-й интернациональной имени товарища Будённого бригады вступил в Манхэттен!
На Парк Авеню пожары и погромы!
Герой мира – генеральный главнокомандующий Лимонов проехал вчера ночью на 62-ю улицу и лично арестовал «рашен мадэл» Елену.
Попутно был учинён разгром в этом буржуазном гнезде.
Остальных моделей господина Золи, его самого и челядь добивали лимоновские ребята, разыскивая по углам.
Здание «Нью-Йорк Таймз» в огне. Продажные журналисты рассыпались как крысы. Их вылавливали и загоняли в огонь.
Огромная буржуазная газета горит хорошо. Продажная бумага и краска – всё весело пылает. Взятие здания «Нью-Йорк Таймз» – личный подарок 5-й дивизии главнокомандующему.
Товарищ командующий Лимонов лично 17 минут лицезрел пожар.
Командующий отомстил «Нью-Йорк Таймз» за 27 мая 1976 года, когда он и его друзья четыре часа демонстрировали против этой мерзкой газеты, но их игнорировали. Наши ребята – знающие каждый факт из жизни главнокомандующего и учителя – отомстили за него.
женский голос:
Сегодня по приказанию генерального вождя Лимонова семейные отряды приступили к ликвидации высшего сословия. Были расстреляны, заколоты, забиты насмерть все или почти все представители первых 200 богатейших семейств Америки. Приговоры приводились в исполнение в основном желающими – детьми – подростками – т. е. младшими членами семейных отрядов.
Фамилии подлежащих ликвидации были взяты из экономического ежегодника «Америкэн бизнес экономик» за прошлый год.
В 2 часа 14 минут главнокомандующий имел речь перед 3-й дивизией имени товарища Дионисия.
Речь была произнесена по-испански.
«Не останавливайтесь, разрушайте старательно и упорно эту мерзкую цивилизацию. До сих пор ни одна революция в истории нашей планеты не имела права называться революцией. Они ничего не уничтожали. Разрушить цивилизацию, изуродовавшую мир, очень нелегко. Безжалостно подавляйте в себе желание пощадить что-либо из ценностей этой цивилизации. Человечество будет счастливо в будущем только при условии полного разрушения. ПОЛНОГО РАЗРУШЕНИЯ требую от вас я – ваш учитель!»
Один из солдат 3-й дивизии спросил главнокомандующего:
«Против каких государств следует бороться больше – против коммунистических или капиталистических?»
Командующий терпеливо объяснил:
«С самого основания нашего движения мы не делали разницы между капитализмом и коммунизмом. Для нас это представители одной цивилизации – эти разные строи в сущности стоят на одной основе. Русская революция, к примеру, была ужасающе стара и буржуазна. Менее нереволюционную революцию трудно себе представить. Почему так произошло? Потому что она не сумела разрушить прошлое. Мы должны суметь».
Дорогой буржуазный магазин Теда Лапидуса разгромлен.
Мягкие белые пиджаки разорваны в клочья и выпачканы в грязи. Мебель опрокинута – и большая её часть выброшена через витринные стёкла и валяется на тротуаре. Бесчисленные осколки стекла. Ветер колышет клочья тряпок, причудливо повисшие среди обломков мебели. Никто в армии не зарится на буржуазное дерьмо, никто не подбирает ничего – будь то одежда или картины.
Армия презирает «их» одежду. Обычная форма армии – джинсы и куртки всех фасонов и типов – преобладают поношенные и заплатанные. Кое-кто носит белые бурнусы – но это честь – её нужно заслужить – она выпадает только самым бесстрашным и первым в бою.
– Лучшие витрины в Нью-Йорке – самые «европейские», утонченные и изнеженные – были, конечно, у Генри Бенделя, – говорит главнокомандующий, обращаясь к Мэрэлин Вогт, – одному из членов революционного Верховного Суда, в прошлом члену троцкистской «Сошиал Воркерс Партии». Полюбив и поняв идеи учителя, Мэрэлин однажды ушла из этого узкого неэнергичного кружка интеллигентов и стала активным участником борьбы учителя.
– Да, витрины Генри Бенделя я видел всякий вечер, у меня отваливались ноги от этого города, я возвращался домой, увидав витрины Бенделя, знал, что мой отель близко. Я по-своему любил этого Бенделя и его витрины. Наши ребята сделали с ним то же, что и с остальными. А манекены были у него прелестные – полное выражение буржуазной извращённой сексуальности – утончённые, изломанные, непропорциональные. Создания эпохи упадка, – иронизирует главнокомандующий.
Наш корреспондент подслушал это случайно. Просим извинения у главнокомандующего.
Восставший Вест-Сайд приветствует освободителей:
Как мы уже сообщали, ещё до вступления передовых отрядов революционной армии в Нью-Йорк – три дня назад восстали угнетённые меньшинства Вест-Сайда и Гарлема. Загнанные в эти районы-резервации чёрные и цветные меньшинства издавна являлись очагами недовольства, брожения и революционности.