Я молча считал кирпичи…
Я больше тебя не раздену…
И не войду в ту пену,
Которая там кричит…
Там writer с певицей хмурой
Идут, пошатнувшись, парой,
Одною сплошной фигурой
А попа её – гитарой,
И он там ещё не старый
Над ними кружат амуры
В ногах их рычат котяры…
В ожидании Фифи
Поя… Фифи, иль не появится?
Ко мне приехать ей понравится?
Сегодня вечером, когда,
Зажжётся Сириус-звезда?
Спустившись с неба в авионе,
Переведя немного дух,
Как матерь божья на иконе
Худущая, с глазами пони,
Она в такси приедет вдруг!
Чуть заикаясь в букве «ка»,
Попросит выпить коньяка,
Поскольку оный не найдётся
Она в «мускат», в бокал вопьётся
А позже в ванную уйдёт
Где совершит переворот
Вернется уж не Матерь Божья,
А Магдалина придорожья.
Свиреп подросток молодой!
А сиськи, сходство ей с козой
Вдруг подчеркнут, и её плоть
Познаю я, прости, Господь!
Плоть козочки, кобылки-пони
И мы ускачем от погони…
Поя… Фифи, иль не появится?
Ко мне приехать ей понравится?
Ну и где ты, Фифи?
Я хожу и психую.
Я глотаю вино,
Прикасаюсь я к «кую»,
«Вы гражданку Фифи не видали?» —
Вопрошаю я взором оконные дали…
Она пахнет теплом,
Она домик для пчёл,
О, в неё я вошёл!
О, Шалом!
Ночные бабочки летают
Как чёрный тополиный пух,
Они собою запятают
(Как запятые в ней порхают!)
Всю комнату часов до двух…
А я сижу и зол и бешен,
Желавший твоего огня,
Чтоб твоих вишен и черешен
Былобы вдоволь у меня…
Что ж ты ко мне не прилетела?
Иль заикаешься с другим,
Его заманивая смело,
Преступным телом молодым..?
Ф
Действительность так фантастична!
Она по-своему мила
Вот в зоопарке (не столичном)
Ты со слоном видна была
Вот и с жирафом постояла
В твоих лиловых сапогах
Ты и фламинго обнимала
Им пах, уверен, твой пропах
Зверей «по мылу» мне прислала,
И я их долго лицезрел
Меня, скорее, удручало:
«Кто же её запечатлел?»
Хотя циничный, злой и страшный
Корявый труженик борьбы,
Привык политик рукопашный
Я мухоморы есть грибы,
Ходить под кепкою с ментами,
Порой сидеть в глухой тюрьме
И всё же я бессилен с вами
Как перед самкою саме…
ц, и мне совсем не безразлично,
Кто экзотичных сняв зверей,
Имел вас в позе неприличной
В отеле сразу у дверей…
И, не снимая аппарата,
Тобой стуча об объектив,
В тебя вонзался воровато…
Надеюсь, молод и красив…
Ф
Если девка своевольна,
Непослушна, неправа,
Ей приятно сделать больно,
Ей сдавивши шара два.
Ей, отрадно раздвигая,
Полушарья ягодиц,
Зло шептать «Ну что?», втыкая,
Самой тесной из девиц.
«Будешь слушаться?» – «Не буду!»
Заикается от злости,
«Ну, тогда подвергну блуду,
Как подстилку, как Иуду,
Словно нищенку в коросте…»
Крик: «Тебя я ненавижу!»
«Ненавидишь?» Тык в проход
«О, как я тебя унижу!
Обхвативши твой живот..!»
Девки любят униженья,
Им приятен нервов звон
Тела лёгкие мученья,
Вызывающие стон…
Над Коктебелем во сне
О, Коктебеля скромные утехи!
Холмов полынных полотно,
И обжигающие чебуреки,
И известью гашённое вино!
О, солнце раскалённое Тавриды!
Пирог слоёный жёлтых берегов
Как будто бы гиганты Атлантиды
В изгнании здесь жили без богов
Я, узами скреплённый Гименея,
Здесь с жёнами «одна» и «два» гостил
Страстями молодыми пламенея
Их на гранитах и базальтах пил…
Их рук остались, видишь, отпечатки,
И сохранили горные орлы
Соития на зорких глаз сетчатке
Поскольку наблюдали со скалы…
Коктебель: воспоминание
И лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Разрушенная колоннада…
Мне ничего в Крыму не надо
Помимо брошенных вещей…
Здесь камень горный лёг столбом,
Здесь черноморское ущелье
А тут из скал курится зелье
У дамы-ведьмы в голубом…
Ей-богу, я простой пацан
С интересующимся взглядом.
Хожу с большой водою рядом
И головы несу кочан…
А лета мирный запах щей
(Иль это суп из овощей?)
Из хаты «тiточки» Маруси
Той, у которой ходят гуси
И по двору, и вне дверей
Большого, важного сарая…
О, господи, не надо Рая,
Ты помести меня у скал
Чтобы поселок Коктебеля
Собою море прикрывая
А псы искали бы трюфеля..!
«Косое солнце выходило…»
Косое солнце выходило
Стояло, ослепляя дом,
Пейзаж неистово коптило,
Попутно зажигая хром,
И никели автомобилей,
Взрывая до десятка раз
Железные бока рептилий.
Прохожему сжигая глаз…
Антропологов
Антропологов с немецкими фамилиями
Продвигавшихся по Нигеру с флотилиями
Археологов – учёных из Германии,
Заболевших пирамидоманией.
Белокурых бестий с сломанными шляпами,
Окружённых неграми с арапами,
Улыбающихся, стоя с карабинами,
С тушами слоновьими и львиными,
Я любил при тусклой лампочке разглядывать,
Я вгрызался в мясо книг, способных радовать
И мне нравились шикарные истории
Европейцев, основавших лепрозории
Вдохновляли меня дамы тонконогие
Белые чулки их, юбки строгие
Лица, осенённые панамами
Я мечтал дружить с такими дамами…
Ф
Живу, чудак, «memento mori»
Влияет только в смысле том,
Что рву я мартовским котом
Тебя на части категорий
Живу, чудак, вожу губой
По твоим прелестям, подруга,
Себя в тебя вбиваю туго
В твоей промежности шальной.
Там, с бледно-розовой подкладкой
Я до утра играю сладко
Как будто егерь молодой…
Либо охотник, конюх смутный
Сплелся с девицею распутной
Одной распутною весной
И стон стоит и «Боже мой!»
До дрожи зелены в окне
Туберкулёзные растенья
А ты скажи спасибо мне,
За тот экстаз столпотворенья,
В который я тебя вовлёк
Терзая твой разрез, зверёк!
Небытие
С небытием встречаться рано,
Пожалуй, мне ещё успеть
Придётся деду-хулигану
Немало девок претерпеть
Небытие, качая шеей
Пусть ждёт меня чудовищем
И наблюдает свирепея
Как я у девок мякоть ем
Как глупые и молодые
Лежат и стонут и мычат
Как сиськи их нестроевые
И животы у них торчат…
– Слезай, проклятый, с этой внучки!
Хрипит ко мне небытие.
– Не отрывай меня от случки!
Приди позднее – еее!
И, фыркая и рассердившись,
Стоит поодаль в темноте
Пока я с внучкой вместе слившись,
Её качаю на хвосте…
Сметана нынче уж не та
Сметана нынче уж не та,
Нет густоты в сметане
Как будто молоко дают
Коровы-пуритане
Редиска нынче уж не та
Упругости в редиске
Не нахожу я ни черта.
Как грудки гимназистки,
Редиски были при царе,
При Сталине все были
А в современности поре
Смягчали и оплыли…
На хлеб противно мне смотреть,
После войны – был сладкий
Тяжёлый, сытный, молодой.
Не то что нынешний – пустой
И словно вата – гадкий.
В еврейском квартале, 1984
Цирюльник кофе пьёт густой,
Парикмахером воображая,
А музыкант идёт с трубой
Домой, ругаясь и хромая.
Вот лавочку закрыл еврей
К метро «Сент-Поль» бредёт усталый
И давит девочка угрей
Покрыта шалью обветшалой
На подоконнике стоят
Бутылка, с кружкою молочной
Угри меж пальцами скользят
Внимая музыке восточной
Рю дэз Экуф в рю дэ Розьер
Вливается как бы копытом
А я гляжу из-за портьер
В мир литератором небритым,
Моя подруга ходит петь,
Печальной, в кабаре ночное
Мне предстоит всю ночь сидеть
И Дафнисом мою ждать Хлоэ…