орого любви моей мученье — пускай умру, но пусть умру любя». Песни принесли Дмитриеву популярность. Но поэт понимал свою несамостоятельность, и, видимо, потому они не совсем его удовлетворяли. Точнее, не удовлетворяла философия «мучительной радости», которой он отдал дань. Общий характер мировоззрения Дмитриева — оптимистический. В лирической заметке «Время» он писал: «Так, друзья мои! Жизнь наша скоротечна... Будем стараться провождать ее с пользою для наших ближних... Будем стараться уменьшать наши грусти, жить весело, с удовольствием и для себя и для подобных нам. Будем сносить с терпением бедствия печального мира». [1] Дмитриеву всегда был чужд субъективизм, и потому погружение в глубины своего духа не увлекало его. Уныние не выражало полностью чувств поэта. Его манил действительный человек, его радости и связи с другими людьми, с миром всеобщим. В том же 1792 году, оставаясь верным жанру, поэт стал писать песни в иной тональности, в чем-то приближающейся к Державину, и в частности к его песне «Кружка».
В песне «Наслаждение» (1792) воспеваются радости бытия. Жизнь скоротечна, и потому бессмысленно проводить ее в тоске, печали и скуке:
Прочь же скука, прочь забота!
Вспламеняй, любовь, ты нас!
Дни текут без поворота,
Дорог, дорог каждый час!
Наслаждению своей печалью и тоской противопоставляется наслаждение земными радостями:
Ах, почто же медлить боле
И с тоскою ждать конца?
Насладимся мы, доколе
Бьются в нас еще сердца!
Эти настроения усилились к 1795 году, когда была написана песня «Други! время скоротечно...». По своему характеру она близка одам Анакреона, которыми в это время увлекались поэты державинского кружка. Н. Львов подготовил и в 1794 году издал сборник од Анакреона. Державин, вслед за Львовым, начнет писать анакреонтические стихотворения. Позже он издаст их в сборнике «Анакреонтические песни». Анакреонтическими были и песни Дмитриева. Героем их был нравственно здоровый, влюбленный в жизнь человек, желающий вырвать радость у неласковой судьбы. Песня «Други! время скоротечно...» написана от имени самого героя — это его исповедь, откровенное признание. Его речь не лишена грубости, исполнена прозаизмов, принципиально разговорна. Она передает и насмешку, и какую-то русскую удаль подгулявшего человека. Он решителен в своих суждениях: «Лучший способ дружно жить: меньше врать и больше пить». Он отвергает рецепты сентиментальных поэтов, учивших находить приятность в грусти. Не уныние, но арак прославляет поэт: «О арак, арак чудесный! Ты весну нам возврати».
В том же ключе написаны и еще две песни: «Видел славный я дворец...» и «Пой, скачи, кружись, Параша!..».
Анакреонтические песни Дмитриева по своему оптимистическому взгляду на жизнь связаны с державинскими стихами, и в то же время они многим отличаются от них. Поэзия Державина глубоко и принципиально автобиографична, но лишена субъективизма. Державинский человек раскрыт в своих связях с миром действительным в сложном единстве общего и частного. Автобиографизм Дмитриева крайне робок. Чаще всего он ограничивается рассказом о внешних фактах жизни.
В песне типа «Сизого голубочка» Дмитриев воссоздает атмосферу «приятного чувства», стремясь проникнуть «во глубину сердца», чтобы «наблюдать изгибы сердца и живописать страсть». Но он не оказывается способным с державинской смелостью заглянуть прежде всего в свое сердце, живописать свою страсть. Оттого герой его «унылых» и анакреонтических песен равно условен. Его чувства лишены индивидуальной неповторимости. Они находят свое выражение в своеобразных лексических штампах, переходящих из стихотворения в стихотворение, от поэта к поэту. Поэтому если у Державина в анакреонтических песнях появляется реальная Дашенька, молодая жена поэта, и речь в них идет о реальном разрыве поэта с «земными богами» («Желание»), то у Дмитриева в песне «Видел славный я дворец...» равно риторично сообщается и о нежелании быть связанным с «двором нашей матушки царицы», и о стремлении предаваться радостям с Лизой в условно-поэтическом шалаше.
И в то же время песни Дмитриева оказались в общем ряду новой поэзии, которая способствовала демократизации литературы. Это отлично понимал и сам Дмитриев. Именно потому он решил подготовить сборник песен разных жанров. Член Державинского кружка поэт Н. Львов создал сборник народных песен с приложением нот, подготовленных Прачем (1790). Свой сборник под названием «Карманный песенник» Дмитриев начал готовить с 1792 года и издал его в 1796 году.
«Карманный песенник» — примечательное, но, к сожалению, неизученное явление поэтической жизни 90-х годов. Дмитриев назвал его собранием «светских и простонародных песен». При этом песни были разбиты на три группы: оригинальные песни русских поэтов («нежные», то есть любовные, «веселые», «сатирические», «застольные», «военные»), во вкусе простонародном (подражание) и простонародные («нежные», «темничные», «былевые», «воинские», «святочные», «свадебные» и «хороводные»). В подготовке «Карманного песенника» отчетливо проявилось стремление Дмитриева подчеркнуть национальные корни песенного творчества русских поэтов. Для него народная песня равноправна с книжной, индивидуальной поэзией. Нежные, веселые, воинские песни сочиняет и народ и образованные поэты, которые к тому же подражают народным песням, используют их сюжеты, образы, своеобразную лексику.
«Карманный песенник», пожалуй, единственное в XVIII веке обширное собрание песен русских поэтов. Дмитриев напечатал песни Державина, Хераскова, Капниста, Богдановича, Нелединского-Мелецкого, Николева, Карабанова. Авторство некоторых песен установить не удалось. Перепечатаны были и лучшие песни самого Дмитриева. Нелединский впервые был так полно представлен — восемью стихотворениями. В раздел нежных, уныло-любовных вошло 64 песни. Им противостоят песни веселые, застольные и воинские. В разделе веселых оказалась Дмитриевская «Пой, скачи, кружись, Параша!..». Здесь же напечатана пародия на унылые любовные песни сентименталистов. Первая строфа традиционна для нежных песен:
Если б ведала ты муки,
Я которые терплю
В дни печальные разлуки,
Сколько страстно я люблю.
В дальнейших строфах одинокий любовник издевательски рассказывает о своем времяпрепровождении — утром пьет чай, «в полдень я сажусь обедать и довольно сытно ем». Затем наступает вечер, и
Всё я миру уступаю:
Злато, и чины, и трон,
В те часы как засыпаю
И ко мне приходит сон.
Жанр застольных песен представлен Державиным («Кружка»), Дмитриевым («Други, время скоротечно...») и Карамзиным («Братья, рюмки наливайте...»). В следующем разделе были объединены песни, названные военными. Застольные и военные песни внутренне связаны — их сближает дух анакреонтизма. И в то же время военные песни были принципиально новым явлением русской поэзии. В них с антиклассицистических позиций развертывалась военная тема. Начиная с Тредиаковского и Ломоносова, военные победы и сражения воспевались в оде. В 70-е и 80-е годы с наибольшим успехом торжественные гимны русскому оружию сочинял В. Петров. Сформировалась устойчивая традиция одического изображения войны: грандиозные аллегории, метафорические образы, исторические персонажи (великие полководцы античности), громкие географические названия, густо славянизированный язык, усложненный синтаксис. В одах, посвященных реальным военным событиям, не было места человеку, который храбро сражался, совершал подвиги, штурмовал крепости, умирал и побеждал, — там действовали мифологические боги, цари, герои.
Начатое Державиным обновление поэзии определило и появление нового воплощения военной темы — в песне. Державин уже в 1779 году написал песню «Кружка», одна из строф которой подготавливала песенную разработку военно-бытовой темы:
Бывало, старики в вине
Свое всё потопляли горе,
Дралися храбро на войне:
Вить пьяным по колено море.
Забыть и нам всю грусть пора…
Отважным быть
И пить:
Ура, ура, ура!
Опыт Державина был подхвачен — продолжением застольной песни и стала песня военная. Исчезла былая громкость — в песнях зазвучал живой голос личности. Кардинально изменился стиль: из песни были изгнаны аллегории, метафоры, мифология, поэты отказались от славянизмов и синтаксической затрудненности, четырехстопный ямб громкой оды заменился традиционно-песенным четырехстопным хореем. Герой заговорил легко и свободно о том, что его волновало, в песню хлынул быт. Авторы песен изображали не сражения, а чувства воина (в первую очередь, конечно, офицера), его патриотизм, удаль, молодечество, желание, выйдя из боя живым, насладиться радостями жизни. В первой же песне этого раздела читаем:
Не убили нас походы.
Пули, язвы и труды:
Проходя сквозь огнь и воды.
Живы мы пришли сюды.
На Руси повеселимся.
Мед у нас и пиво есть.
Для чего ж на свет родимся?
Мы родимся пить и есть.
Но превыше всего для героя военной песни чувство долга. Свободно и естественно отказывается он от привычных условий жизни, покидает друзей и возлюбленную, отправляясь на войну:
Мы любовниц оставляем.
Оставляем и друзей,
В смутных мыслях представляем
Пулей свист и звук мечей.
Не зараза, не забава
На уме теперь у нас:
На лице и в сердце слава
И победы громкий глас.
Застольные и военные песни (авторство последних установить не удалось, за исключением песни «Гренадеры молодцы», принадлежащей Петру Карабанову), собранные Дмитриевым в одну книгу, как бы подводили итог освоения военной темы поэтами антиклассицистического направления и открывали пути к дальнейшему сближению поэзии с действительностью. Следующий шаг через восемь лет сделает Денис Давыдов, когда напишет свое первое «залетное» послание Бурцову. Современное литературоведение определяет литературную родословную Давыдова в соответствии с концепцией,