МУРАВЕЙ И ЗЕРНО{*}
Готовя муравей запас, нашел зерно
Промежду мелкими одно,
Зерно весьма, весьма большое.
Не муравью бы с ним, казалось, совладать,
Да нет, дай муравью зерно большое взять.
«Зерно, — он думает, — такое
Одно на целую мне зиму может стать»,
И потащил зерно большое.
Дорога вверх стены с запасом этим шла:
Ну муравей тащить, трудиться
И вдоль стены с зерном лепиться;
Вдруг тягость всё перемогла
И муравья с стены и с грузом сорвала,
И в сторону зерно, а муравей — в другую.
Не трогая струну людскую,
Мне только муравью хотелось бы сказать,
Чтоб свыше сил не подымать.
ЛЕНИВЫЕ И РЕТИВЫЕ КОНИ{*}
В одних повозках шли ретивые кони́,
В других — ленивые. Пришед к горе они,
Ленивые ни с места! стали.
А ведь в дороге не стоять,
Так должно что-нибудь начать.
Побившись, способа другого не сыскали,
Чтоб помощь этому подать,
Как лошадей ленивых
Вон выпрячь из возов и впрячь коней ретивых.
Повозку только лишь взвезут,
Другую их взвезти опять перепрягут.
Да что ж? Когда кормить обоз остановили,
Всех на одну траву на тот же луг пустили.
Я сам в себе, случившись тут,
Подумал: вот житье какое!
Ретивому коню всегда работы вдвое,
А тот же корм, какой ленивому дают.
КУРЫ И ГАЛКА{*}
Хозяин курам корму дать
Стал крохи хлеба им кидать.
Крох этих поклевать
И галка захотела,
Да той отваги не имела,
Чтоб подойти к кроха́м. Когда ж и подойдет,—
Кидая их, рукой хозяин лишь взмахнет,
Всё галка прочь да прочь, и крох как нет, как нет;
А куры между тем, как робости не знали,
Клевали крохи да клевали.
Во многих случаях на свете так идет,
Что счастие иной отвагой получает,
И смелый там найдет,
Где робкий потеряет.
РЕДАКЦИЯ КАПНИСТА
Какой-то мальчик птиц любил,
Дворовых, всяких без разбору,
И крошками кормил.
Лишь голос даст ко сбору,
То куры тут как тут,
Отвсюду набегут.
Голубка тоже прилетела
И крошек поклевать хотела,
Да той отваги не имела,
Чтоб подойтить к кроха́м. Хоть к ним и подойдет,—
Бросая мальчик корм, рукою лишь взмахнет,
Голубка прочь да прочь, и крох как нет, как нет;
А куры между тем с отвагой наступали,
Клевали крохи да клевали
На свете часто так идет,
Что счастия иной отвагой доступает;
И смелый там найдет.
Где робкий потеряет
НЕВЕЖЕСТВО И СКУПОСТЬ{*}
От зла и одного чего не отродится!
Что ж, если вместе их и более случится?
Невежда, и притом скупой,
По милости судьбы слепой,
Нашел в земле одну старинную стату́ю.
Такую,
Что, говорят, теперь не сделают такой
Работы мастерской.
Тотчас невежество и скупость вобразили
В стату́е этой вещь, в которой деньги скрыли,
И, чтобы вынуть их, такую вещь разбил,
Которой, может быть, цены не находили
Тогда, когда ее художник сотворил.
ИМЕНИЕ И ССОРА{*}
Невесть разбойники, невесть князьки какие,
Да только люди не простые,
И счетом двое их всего
(То есть, вот этих только двое,
А их число совсем другое),
С своими войсками соседа своего
Сложились выгнать вон из кровного владенья
И разделить потом промеж собой его.
Ну как отступишься бессорно от именья,
Да от имения родного своего?
Где между частных спор случится о именьи,
Там можно способы через судей найти
Кое́-как ссору развести;
Но в этом ссорном положеньи,
Где всяк считался сам большой,
Чем тут решить, как не войной?
Пошла война; людей без счету побивали,
Так что со стороны смотреть и те устали,
Которые войной и грабежом живут.
А должно знать, что тут
Нимало не на стать поэм происходило,
Где войски за себя богов пускают в бой,
Как скоро только лишь сраженье наступило;
Здесь каждый сам дрался, без помощи чужой,
И вот зачем людей так мною побивали.
И для того иной желал,
Чтоб уж хоть правый проиграл,
Лишь только б драться перестали.
«Да что — тут некто рассуждал. —
Хоть ссориться втроем уймутся, —
Став двое, из того ж именья подерутся».
РЕДАКЦИЯ КАПНИСТА
Невесть разбойники, невесть мурзы какие,
Да только люди не простые,
И двое их всего
(То есть вот этих только двое,
А их число совсем другое),
Сложились с шайкой их соседа своего
Вон выгнать из владенья
И разделить между собой его.
Где между частных спор случится о разделе,
Там можно способы через людей найти
Кое как ссору развести,
А в этом спорном деле,
Где всяк считался сам большой,
Чем спор решить, как не войной?
Пошла война дрались; без счету побивали.
Но как лишь бьющихся число,
Не спорящихся, уменьшали,
То что войну пресечь могло?
Иные уж желали,
Что хоть бы правый проиграл,
Лишь только б драться перестали.
«Да что? — тут некто рассуждал —
Хоть двое третьего теперь и одолеют,
За то ж имение вдвоем войну затеют».
ДОБРЫЙ ЦАРЬ{*}
Какой-то царь, приняв правленье,
С ним принял также попеченье
Счастливым сделать свой народ;
И первый шаг его был тот,
Что издал новое законам учрежденье
Законам старым в поправленье;
А чтоб исправнее закон исполнен был,
То старых и судей он новыми сменил.
Законы новые даны народу были
И новые судьи́, чтоб лучше их хранили.
Во всем и вся была отмена хороша,
Когда б не старая в судья́х иных душа.
А тотчас это зло поправить
Царь способов не находил,
Но должен это был
И воспитанию и времени оставить.
ДОМ{*}
Был дом, хотя и не большой,
Однако же такой,
Что выгод не недоставало:
Жить можно было в нем.
Да кто когда доволен чем?
Любимое людское слово: «мало»,
То есть, когда не дать,
Но взять.
А слова этого хозяин тож держался:
Всё тесен дом ему казался,
Каких пристроек он к нему ни прибавлял.
Дом наконец не дом, а целый город стал.
Чем дом обширнее, тем более смотренья,
Чтоб не дошел до разоренья.
Сперва таки его хозяин содержал,
Но после собственных ни глаз, ни иждивенья,
Чтоб дом исправно содержать,
Не стало боле доставать;
Ведь самому не разделиться,
Чтоб всё успеть обнять собой,
А на присмотр чужой нет хуже положиться:
Чужой не видит глаз того, что видит свой.
Дом всё ветшае станови́тся:
В том месте починя́т, в другом,
А в десяти местах валится.
Пусть это дом, —
А сколько государств, которые упали,
Когда безмерное пространство получали?
И я бы на совет такой
Весьма охотно согласился:
Что лучше дом иметь исправный небольшой,
А нежели дворец, который развалился.
ЛИСИЦА И СОРОКА{*}
«Давно уже тебя мне хочется спросить:
Что таки ты весь день изволишь говорить? —
С сорокой свидевшись, лисица ей сказала. —
Я чаю, что тебя послушать рассуждать —
Есть подлинно что перенять».
— «Всё, что я говорю, — сорока отвечала,—
Относится к тому, чтоб, истину вещей
Открыв, других наставить в ней;
И я большим моим стараньем в том успела,
Что я, кого бы ни взяла,
Пред всеми прочими найти ее умела,
С летучей мыши до орла».
— «Большое б, — говорит лисица, — одолженье
Твое услышать наставленье,
Когда бы ты не в труд сочла».
Как на кафе́дре врач глубокоизученный,
И знаньем, и своей особой зараженный,
Когда готовится преподавать урок,
Сперва вперед и взад кафе́дры пошагает,
С осанкой в носовой свой шелковый платок
Утрется и потом уж слово начинает, —
Так точно, на суку сорока находясь
И поучение давать расположась,
Сперва вперед и взад с осанкой выступала
И справа нос об сук и слева подчищала.
Потом, приняв лица ученейшего вид,—
«Я рада всем служить, что знаю, — говорит.—
Я не люблю своим таиться дарованьем:
Пусть пользуются все открытым мне познаньем.
Не так ли? Ты ведь у себя
Четыре всё ноги считала?
Но не четыре их! Хоть странно для тебя.
Однако должно знать: чего б я ни сказала,
Без доказательства еще не оставляла.
Послушай, и сама признаешься тогда.
Приметила ли ты когда:
Как скоро ступишь ты, нога твоя в движеньи?
Когда же ты стоишь в покойном положеньи.
То и нога твоя покоится тогда?
Да полно, этим я не всё еще сказала,
А слушай, что теперь я стану говорить.
Чего большим трудом недавно я узнала:
Всегда, когда тебе случается ходить,
То ты не ина́че как по земле ступаешь.
Приметь же ты свой хвост, и ты тогда узнаешь,
Что всякий раз, когда нога твоя шагнет,
За нею тож и хвост подастся твой вперед;
И как нога твоя то тут, то там бывает,
Точнехонько и хвост твой так же выступает,
Когда на ловлю кур изволишь ты ходить.
Из этого теперь выходит заключенье,
Что хвост твой пятою ногою должен быть.
И вот, сударыня, на ваше предложенье
Вам с доказательством решенье».
Как, право, веселит, что даже меж скотов
Способности больших умов,
Дающих всем вещам и толк и объясненье!
Мне это важное сороки рассужденье
Лисица рассказав заподлинно сама,
Примолвила при том от хитрости ума:
«Чем меньше сведущи скоты и чем глупяе,
Тем в доказательствах сильняе».
УСЛУГА{*}
Во всяком случае незнание — беда.
Считаешь иногда:
На что мне этому учиться?
Когда-то до меня о том еще дойдет? —
Дойдет ли, или нет, —
Всё то, что знаешь, пригодится.
А ежели чего случится и не знать,
Так лучше уж не приниматься,
Чем после со стыдом остаться.
Как некто, думая услугу показать,
В саду взялся́ траву пустую вырывать;
Однако, в травах толк не зная,
Противную совсем услугу показал:
Негодную траву за годную считая,
Ту оставлял в саду, а эту вырывал,
ПЕРЕПЕЛКА С ДЕТЬМИ И КРЕСТЬЯНИН.{*}
Прилежность и труды в делах употребя,
Надежда лучшая к успеху на себя.
Все знают,
Что перепелки гнезды вьют,
Когда хлеба еще далёко не цветут,
А не тогда, когда почти уж поспевают;
То есть порой
Такой,
Когда весна лишь наступает
И вдвое всё, что есть, любиться заставляет
Да думать, как дружка найти,
Чтоб род и племя вновь с дружком произвести.
Одна, не знаю как, однако опоздала,
Так что гнезда себе порою не свила,
А стала вить, когда пора почти прошла
И в поле рожь уж поспевала.
Однако молодых
Кое-как вывела своих;
Да только что летать не сможат.
И детям говорит:
«Ох, дети! эта рожь нам не добром грозит:
Того и жди, что нас отсюда потревожат;
Однако слушайте: я стану отлетать
Вам корму промышлять,
А вы смотрите:
Хозяин этой ржи как станет приходить,
Так, что ни будет говорить,
Всё до последнего мне слова расскажите».
Пришедши днем одним хозяин между тем,
Как перепелка отлетела,
«А! рожь-та, — говорит,— совсем,
Как вижу я, уже поспела.
Пойти было друзьям, приятелям сказать,
Чтоб с светом помогли мне эту рожь пожать».
И! тут, помилуй бог, какая
Тревога сделалась промеж перепелят!
«Ах, матушка! ахти! — кричат.—
Друзей, приятелей сбирая,
Рожь хочет с светом вдруг пожать».
— «И! — говорит им мать. —
Пустое! нечего бояться.
Мы можем, где мы есть, с покоем оставаться.
Вот вам, поешьте между тем
И спите эту ночь, не думав ни о чем,
Да только завтра тож смотрите,
Что ни услышите, мне всё перескажите».
Пришед хозяин, ждать-пождать; нет никого!
«Вот, — говорит, — до одного
Все обещались быть, а сами не бывали.
Надейся! Ну, пойти ж родню свою собрать,
Чтоб завтра поутру пришли и рожь пожали».
Тревога меж перепелят
Где пуще прежнего! — «Родне своей, — кричат,—
Родне, он сказывал, сбираться!»
— «Всё нечего еще бояться, —
Сказала мать, — когда лишь только и всего».
Пришел хозяин так, как приходил и прежде,
Да видит, и родни нет также никого.
«Нет, — говорит, — в пустой, как вижу, я надежде!
Впредь верить ни родне не стану, ни друзьям.
До своего добра никто таков, как сам.
Знать, завтра поутру с семьею приниматься
Хлеб этот помаленьку сжать».
— «Ну, дети! — тут сказала мать.—
Теперь уж нечего нам больше дожидаться».
Тут кто поршком,
Кто кувырком
Ну поскоряе убираться.
ПРИВИЛЕГИЯ{*}
Какой-то вздумал лев указ публиковать,
Что звери могут все вперед, без опасенья,
Кто только смог с кого, душить и обдирать.
Что лучше быть могло такого позволенья
Для тех, которые дерут и без того?
Об этом чтоб указе знали,
Его два раза не читали
Уж то-то было пиршество!
И кожу, кто лишь мог с кого,
Похваливают знай указ да обдирают.
Душ, душ погибло тут,
Что их считают, не сочтут!
Лисице мудрено, однако, показалось,
Что позволение такое состоялось
Зверям указом волю дать
Повольно меж собой друг с друга кожи драть!
Весьма сомнительным лисица находила
И в рассуждении самой, и всех скотов
«Повыведать бы льва!» — лисица говорила
И львиное его величество спросила,
Не так чтоб прямо, нет, — как спрашивают львов,
По-лисьи, на весы кладя значенье слов,
Все хитростью, обиняками,
Все гладкими придворными словами
«Не будет ли его величеству во вред,
Что звери власть такую получили?»
Но сколько хитрости ее ни тонки были,
Лев ей, однако же, на то ни да, ни нет.
Когда ж, по львову расчисленью,
Указ уж действие свое довольно взял,
По высочайшему тогда соизволенью
Лев всем зверям к себе явиться указал
Назад уже не возвращались.
«Тут те, которые жирняе всех казались,
Вот я чего хотел, — лисице лев сказал,—
Когда о вольности указ такой я дал
Чем жир мне по клочкам сбирать с зверей трудиться,
Я лучше дам ему скопиться
Султан ведь также позволяет,
Пашам с народа частно драть,
А сам уж кучами потом с пашей сдирает;
Так я и рассудил пример с султана взять».
Хотела было тут лисица в возраженье
Сказать свое об этом мненье
И изъясниться льву о следствии худом,
Да вобразила то, что говорит со львом...
А мне хотелось бы, признаться,
Здесь об откупщиках словцо одно сказать,
Что также и они в число пашей годятся;
Да также думаю по-лисьи промолчать.
ПОБОР ЛЬВИНЫЙ{*}
В числе поборов тех, других,
Не помню, право, я, за множеством, каких,
Определенных льву с звериного народа
(Так, как бы, например, крестьянский наш народ
Дает оброки на господ),
И масло также шло для львина обихода.
А этот так же сбор, как всякий и другой,
Имел приказ особый свой,
Особых и зверей, которых выбирали,
Чтоб должность сборщиков при сборе отправляли.
Велик ли сбор тот был, не удалось узнать,
А сборщиков не мало было!
Да речь и не о том; мне хочется оказать
То, что́ при сборе том и как происходило.
Большая часть из них, его передавая,
Катала в лапах наперед;
А масло ведь к сухому льнет,
Так, следственно, его не мало
К звериным лапам приставало;
И, царским пользуясь добром,
Огромный масла ком стал маленьким комком.
Однако как промеж скотами,
Как и людскими тож душами,
Не все бездельники, а знающие честь
И совестные души есть,
То эти в лапах ком не только не катали,
Но сверх того еще их в воду опускали,
Чтоб масло передать по совести своей.
Ну, если бы честны́х зверей
При сборе этом не сыскалось,
То сколько б масла льву досталось?
Не знаю, так ли я на вкус людей судил?
Я льву, на жалобу об этом, говорил:
«Где сборы,
Там и воры;
И дело это таково:
Чем больше сборщиков, тем больше воровство».
СЛЕПОЙ ЛЕВ{*}
Был лев слепой; а быть и знатному слепым
Дурное, право, состоянье.
Давай хоть не давай лев подданным своим
О чем какое приказанье,
Иль правду в том
Или в другом
Не думай лев узнать: обманут был кругом.
Я сам не раз бывал при том,
Когда, пришедши, льву лисица репортует,
Что львов запасный двор находится у ней
Во всей сохранности своей,
А первая с двора запасного ворует,
Да и другим дает с собою воровать,
Чтоб только ей не помешать.
Волк тож, бывало, льву наскажет,
Когда он наловить зверей ему прикажет,
Что лов сегодня был дурной
И только лишь ему попался зверь худой;
А жирных между тем зверей себе оставит
И, чтоб поверил лев, свидетелей поставит.
И словом, всяк, кому по должности дойдет
Льву донести о чем, — что хочет, то налжет,
И, кроме воровства и лжи, не жди другого
От малого и до большого.
Слепого льва легко обманывать зверям,
Так, как по разуму слепых господ слугам.
СТРЕЛКА ЧАСОВАЯ{*}
Когда-то стрелка часовая
На башне городской,
Свои достоинства счисляя,
Расхвасталась собой,
И, прочим часовым частям в пренебреженье,
«Не должно ль, — говорит, — ко мне иметь почтенье?
Всему я городу служу как бы в закон;
Всё, что ни делают, по мне располагают:
По мне работают, по мне и отдыхают;
По мне съезжаются в суды и выезжают;
По мне чрез колокольный звон
К молитве даже созывают;
И словом, только час я нужный покажу,
Так точно будто прикажу.
Да я ж стою домов всех выше,
Так что весь город подо мной;
Всем видима и всё я вижу под собой.
А вы что значите? Кто видит вас?» — «Постой;
Нельзя ли как-нибудь потише,
И слово дать
И нам сказать? —
Другие части отвечали. —
Знай, если бы не мы тобою управляли,
Тебя бы, собственно, ни во что не считали.
Ты хвастаешь собой,
Как часто хвастает и человек иной,
Который за себя работать заставляет,
А там себя других трудами величает».
ОСЕЛ В УБОРЕ{*}
Одень невежду
В богатую одежду, —
Не сладишь с ним тогда.
В наряде и ослы по спеси господа.
По случаю, не помню по какому,
Но разумеется, что не в лице посла,
Отправил лев осла
К соседу своему и другу, льву другому,
Какие-то, никак, ему подарки снесть:
Посольство отправлять у льва лисица есть.
Но хоть подарки снесть осла употребили,
Однако как посла богато нарядили,
Хотя б турецкого султана ослепить
И мир или войну заставить объявить.
Не вспомнился осел в уборе, взбеленился:
Лягается и всех толкает, давит, бьет;
Дороги ни встречны́м, ни поперечным нет;
Ни откупщик еще так много не гордился,
Сам лев с зверьми не так сурово обходился.
Ослов поступок сей
Против достойнейших осла других зверей
Стал наконец им не в терпенье.
Пришли и на осла льву подали прошенье,
Все грубости ему ословы рассказав.
Лев, просьбу каждого подробно разобрав,—
Не так, как львы с зверьми иные поступают,
Что их и на глаза к себе не допускают,
А суд и дело их любимцы отправляют, —
И так как лев зверей обиду всю узнал,
И видя, отчего осел так поступает,
Осла призвав, ему сказал,
Чтоб о себе, что он осел, не забывал:
«Твое достоинство и чин определяет
Один убор твой
Золотой,
Других достоинство ума их отличает».
И наказать осла, лев снять убор велел;
А как осел других достоинств не имел,
То без убора стал опять простой осел.
ЛЕВ-СВАТ{*}
Лев, сказывали мне, любовницу имел
(Ведь занимаются любовными делами
Не только меж людьми, но также меж скотами),
И жар к любовнице его охолодел.
А для того он тож (как люди поступают,
Что за другого с рук любовницу сживают,
Когда соскучится им всё одну любить)
Хотел красавицу, но не бесчестно, сжить:
Он барса пестрого хотел на ней женить.
Но как он ни старался,
Жених замеченный никак не поддавался,
Да лев бы только приказал, —
Любить указ ведь не дается;
А в случаях таких политика ведется
И у зверей,
Как у людей.
К тому же дело щекотливо
Любовницу себе в жены́ такую взять,
Котору ищет сам любовник с рук отдать.
А потому ничуть не диво,
Что жениха не мог невесте он сыскать.
Но свадьбы не хотел уж больше отлагать;
Без всех чинов осла он прямо избирает:
«Послушай, — говорит, — назначил я тебя
Любовницы моей супругом.
Возьми ее ты за себя,
А я за то тебя
Пожалую в чины, и будешь ты мне другом».
Осла, не как других, раздумье не берет:
Осел в бесчестье не зазорен,
На предложенье льва осел тотчас сговорен,
Сказав: «Хоть чести мне в женитьбе этой нет,
Как говорит и судит свет,
Да милость львиную она мне обещает.
К тому и меж людьми то ж самое бывает».
ПЧЕЛА И КУРИЦА{*}
С пчелою курица затеяла считаться
И говорит пчеле: «Ну, подлинно, пчела,
Что в праздности одной ты век свой изжила;
Тебе бы тем лишь заниматься,
Чтоб на цветки с цветков летать
И только мед с них собирать.
Да полно, и о чем ином тебе стараться?
Довольно, что лишь мы не в праздности живем
И в день по яйцу хозяину несем».
— «Не смейся, курица, — пчела на то сказала.—
Ты думаешь, чтоб я тебе в том подражала,
Когда ты, встав с гнезда, с надсадою кричишь,
Что ты яйцо снесла, и всем о том твердишь.
А я, ты думаешь, без дела все бываю,
Затем что я труды свои не разглашаю.
Нет,
Ошибаешься, мой свет!
А в улей загляни: спор то́тчас наш решится;
Узнаешь, кто из нас поболее трудится.
С цветков же мед <сбираем> мы другим,
А что при нашей мы работе не шумим,
Так ведай ты, что мы не хвастуны родились;
А тот, кто хочет рассуждать,
В чем мы трудами отличились,
Учиться должен вкус в сота́х распознавать.
К тому ж природа нас и жалом наградила
И как употреблять его нас научила,
Чтоб им наказывать несносных хвастунов
И пустословцев тех, глупцов,
Которы о делах так вредно рассуждают,
А сами их не понимают.
Так полно, курица, болтать,
Чтоб жала моего тебе не испытать».
Пренебрегатели поэзии, внемлите,
Которые ее злословием язвите:
Примером притча вам здесь может послужить
Поэзия пчелой смиренной будет слыть,
И вот примера вам начало;
А курицы пусть здесь хулитель примет вид,
И притча вам тогда всю правду говорит.
Хулитель! можно ли, что будто бы нимало
В поэзии наук, ни пользы не бывало?
Уймись, хулитель, ты в злословии, постой;
Ты пользу тем самим уж видишь над собой,
Что притча истину лицом изображает,
Котору без лица глупец не понимает,
ВДОВА{*}
Нет, полно больше согрешать
И говорить, что жен таких нельзя сыскать,
Которые б мужей сердечно не любили
И после смерти бы их то́тчас не забыли.
Я сам, признаться, в том грешил
И легкомыслия порок на жен взносил;
Но ныне сам готов за женщин я вступиться
И в верности к мужьям за них хоть побожиться.
Жена, лишась супруга,
«Лишилась, — вопиет, — тебя я, мила друга,
И полно мне самой на свете больше жить!»
Жена терзаться, плакать, рваться,
Жена ни спать, ни есть, ни пить,
Жена на то идет, себя чтоб уходить.
Что ей ни говорят и как ни унимают,
Что в утешение ее ни представляют,
Ответ жены лишь тот: «Жестокие, мне ль жить,
Мне ль жить, лишася друга мила?
Нет, жизнь моя — его осталася могила!»
А этим всем ее отчаянным словам
Свидетель точный был я сам.
Вот мужа как жена любила!
Ну, это подлинно не знаю, как почтить.
Возможно ль быть,
Чтоб мужа мертвого так горячо любить?
Везут покойника к могиле хоронить
И опускают уж в могилу.
Жена туда же, к другу милу,
Всей силою за ним бросается в могилу.
Ужли б и впрям зарыть себя она дала? —
Нет, так бы замужем чрез месяц не была.
ЧУЖАЯ БЕДА{*}
Ужли чужой беде не должно помогать?
Мужик воз сена вез на рынок продавать.
Случился косогор: воз набок повалился.
Мужик ну воз приподымать,
И очень долго с возом бился
Да видит, одному ему не совладать.
Прохожих в помощь призывает,
Того, другого умоляет.
Тот мимо и другой,
Всяк про себя ворчит «Да что-ста, воз не мой,
Чужой!»
Услуга никогда в потерю не бывает.
РЕДАКЦИЯ КАПНИСТА
Ужель чужой беде не должно помогать?
Мужик вез сено продавать;
Случился косогор воз набок повалился.
Мужик ну воз приподымать,
И очень долго с возом бился,
Да видит, одному ему не совладать.
Проезжего к себе на помощь призывает
«Вот черт на косогор занес»,—
Проезжий отвечает
И мимо погоняет.
Мужик вздохнул и, все напрягши силы, воз
Кое-как приподняв, с крутой горы спускает
Спустил, он видит тут с саньми во рву лежит
Проезжий, что ему дать помощь отказался
И мимо вскачь промчался.
Теперь же мужику «Ой! помоги!» — кричит
Мужик спокойно проезжает
«Знать, враг
Занес в овраг,—
Проезжему он отвечает —
Ты мне не захотел помочь,
Лежи ж и сам теперь Прощай, брат! Добра ночь!»
РЕЗЧИК И СТАТУЯ{*}
Художник некакий, резчи́к,
В художестве своем и славен и велик,
Задумал вырезать стату́ю
Такую,
Которая б могла ходить
И говорить
И с виду человеком быть.
Резчи́к стату́ю начинает,
Всё мастерство свое резчи́к истощевает:
Стату́я движется, стату́я говорит
И человеческий во всем имеет вид;
Но всё стату́я та не человек — машина:
Статуя действует, коль действует пружина;
Стату́е нравственной души недостает.
Искусством чувств не дашь, когда природных нет.
БУКВЫ{*}
Чтобы ученых отучить
В словах пустых искать и тайну находить,
Которую они, по их речам, находят
И в толки глупые свои других заводят,
Царь у себя земли одной
Их шуткой осмеял такой:
Под городом одним развалины стояли,
Остатки башен городских,
А около обломки их,
Землей засыпаны, лежали.
На сих обломках царь, ученым в искушенье,
Иссечь по букве приказал;
Потом те буквы на решенье
За редкость по своим ученым разослал.
«Посмотрим, — царь сказал,—
Какое выведут ученые значенье.
Уж то-то толки тут
Пойдут!»
И подлинно, пошли. Хлопочут, разбирают,
Чтоб тайный смысл найти словам,
Рассылка букв по всем ученым и землям;
Все академии к решенью приглашают,
Записки древностей, архивы разбирают;
Газеты даже все о буквах говорят;
Робята все об них и старики твердят;
Но мрачность древности никто не проницает.
Царь наконец, хотев их глупость обличить,
Всем приказал к себе своим ученым быть
И заданные сам им буквы объясняет.
Весь смысл неразрешимых слов
Был тот: здесь водопой ослов.
МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ УЧЕНИК{*}
Отец один слыхал,
Что за́ море детей учиться посылают
И что вобще того, кто за́ морем бывал,
От небывалого отменно почитают,
Затем что с знанием таких людей считают;
И, смо́тря на других, он сына тож послать
Учиться за море решился.
Он от людей любил не отставать,
Затем что был богат. Сын сколько-то учился,
Да сколько ни был глуп, глупяе возвратился.
Попался к школьным он вралям,
Неистолкуемым дающим толк вещам;
И словом, малого век дураком пустили.
Бывало, глупости он попросту болтал,
Теперь ученостью он толковать их стал.
Бывало, лишь глупцы его не понимали,
А ныне разуметь и умные не стали;
Дом, город и весь свет враньем его скучал.
В метафизическом беснуясь размышленьи
О заданном одном старинном предложеньи:
«Сыскать начало всех начал»,
Когда за облака он думой возносился,
Дорогой шедши, вдруг он в яме очутился.
Отец, встревоженный, который с ним случился,
Скоряе бросился веревку принести,
Домашнюю свою премудрость извести;
А думный между тем детина,
В той яме сидя, размышлял,
Какая быть могла падения причина?
«Что оступился я, — ученый заключал,—
Причиною землетрясенье;
А в яму скорое произвело стремленье
С землей и с ямою семи планет сношенье».
Отец с веревкой прибежал.
«Вот, — говорит, — тебе веревка, ухватись.
Я потащу тебя; да крепко же держись.
Не оборвись!..»
— «Нет, погоди тащить; скажи мне наперед:
Веревка вещь какая?»
Отец, вопрос его дурацкий оставляя,
«Веревка вещь, — сказал, — такая,
Чтоб ею вытащить, кто в яму попадет».
— «На это б выдумать орудие другое,
А это слишком уж простое».
— «Да время надобно, — отец ему на то. —
А это, благо, уж готово».
— «А время что?»
— «А время вещь такая,
Которую с глупцом я не хочу терять.
Сиди, — сказал отец, — пока приду опять».
Что, если бы вралей и остальных собрать
И в яму к этому в товарищи сослать?..
Да яма надобна большая!
РЕДАКЦИЯ КАПНИСТА
Отец один слыхал,
Что за море детей учиться посылают
И что того, кто за морем бывал,
От небывалого и с вида отличают
Так чтоб от прочих не отстать,
Отец немедленно решился
Детину за море послать,
Чтоб доброму он там понаучился.
Но сын глупяе воротился:
Попался на руки он школьным тем вралям,
Которые о ума не раз людей сводили,
Неистолкуемым давая толк вещам,
И малого не научили,
А на́век дураком пустили
Бывало, с глупости он попросту болтал,
Теперь все свысока без толку толковал
Бывало, глупые его не понимали,
А ныне разуметь и умные не стали
Дом, город и весь свет враньем его скучал.
В метафизическом беснуясь размышленьи
О заданном одном старинном предложеньи
Сыскать начало всех начал,
Когда за облака он думой возносился,
Дорогой шедши, оступился
И в ров попал
Отец, который с ним случился,
Скоряе бросился веревку принести,
Премудрость изо рва на свет произвести
А думный между тем детина,
В той яме сидя, рассуждал
«Какая быть могла причина,
Что оступился я и в этот ров попал?
Причина, кажется, тому землетрясенье,
А в яму скорое стремленье —
Центральное влеченье,
Воздушное давленье...»
Отец с веревкой прибежал,
«Вот, — говорит, — тебе веревка, ухватися
Я потащу тебя, держися».
— «Нет, погоди тащить, скажи мне наперед,—
Понес студент обычный бред —
Веревка вещь какая?
Отец его был не учен,
Но рассудителен, умен
Вопрос ученый оставляя,
«Веревка — вещь, — ему ответствовал, — такая,
Чтоб ею вытащить, кто в яму попадет».
— «На это б выдумать орудие другое, —
Ученый всё свое несет. —
А это что такое!..
Веревка! — вервие простое!»
— «Да время надобно, — отец ему на то.—
А это хоть не ново,
Да благо уж готово».
— «Да время что? ..»
— «А время вещь такая,
Которую с глупцом не стану я терять,
Сиди, — сказал отец, — пока приду опять»
Что, если бы вралей и остальных собрать
И в яму к этому в товарищи послать?
Да яма надобна большая!
СОБАКА И МУХИ{*}
Собака ловит мух, однако не поймает
И, глупая, не рассуждает,
Что муха ведь летает
И что поймать ее пустое затевает.
Лови, собака, то, что под твоей ногой,
Не то, что над твоей летает головой.
ДУРАК И ТЕНЬ{*}
Я видел дурака такого одного,
Который всё гнался́ за тению своею,
Чтобы поймать ее. Да как? бегом за нею.
За тенью он — тень от него.
Из жалости к нему, что столько он трудится,
Прохожий дураку велел остановиться.
«Ты хочешь,— говорит ему он, — тень поймать?
А это что? Не достать —
Лишь только стоит наклониться».
Так некто в счастии да счастия искал,
И также этому не знаю кто сказал:
«Ты счастья ищешь, а не знаешь,
Что ты, гоняяся за ним, его теряешь.
Послушайся меня, и ты его найдешь:
Остановись своим желаньем
В исканьи счастия, доволен состояньем,
В котором ты живешь».
ХУЛИТЕЛЬ СТИХОТВОРСТВА{*}
Беседе где-то быть случилося такой,
Где занимались тем иные, что читали
И о науках толковали,
Другие — что себя шутами забавляли,
Которых привели с собой,—
К чему кто склонен был. Зашло в беседе той
И о стихах каких-то рассужденье
На именины чьи, не помню, на рожденье,—
Да только гнусное, из денег, сочиненье.
Один в беседе той, охотник до шутов,
А ненавистник всех наук и всех стихов,
В углу сидев, туда ж пустился в рассужденье:
«Да что! и все стихи хоть вовсе б не писать!»
Другие на него тем видом посмотрели,
Как будто внутренне, что он дурак, жалели.
Сказавши глупость ту, он захотел шпынять
Над бывшим тут одним писателем достойным
И голосом своим спросил его нестройным:
«И вы ведь любите стихи же сочинять?»
— «Так, — отвечал другой,—люблю стихи писать,
Однако же не площадные,
А только я пишу такие,
Где дураков могу сатирой осмеять».
<ОСТЯК> И ПРОЕЗЖИЙ{*}
Что и в уме, когда душа
Нехороша?
Народов диких нас глупяе быть считают,
Да добрых дел они нас больше исполняют;
А это остяком хочу я доказать
И про него такой поступок рассказать,
Который бы его из рода в род прославил,
А больше подражать ему бы нас заставил.
У остяка земли чужой наслежник был,
Который от него как в путь опять пустился,
То денег сто рублев дорогой обронил,
Которых прежде не хватился,
Пока уж далеко отъехал он вперед.
Как быть? назад ли воротиться?
Искать ли их? и где? и кто в том поручится,
Чтоб их опять найти? Лишь время пропадет.
«Давно уж, может быть, — проезжий рассуждает, —
Их поднял кто-нибудь». И так свой путь вперед
С великим горем продолжает.
Сын остяков, с двора пошедши за зверями
И шед нечаянно проезжего следами,
Мешок, который он дорогой обронил,
Нашед, принес к отцу. Не зная, чей он был,
Отец сберег его, с тем, ежели случится
Хозяину когда пропажи той явиться,
Чтобы ее отдать.
По долгом времени опять
Проезжий тою же дорогой возвратился
И с остяком разговорился,
Что деньги, от него поехав, потерял.
«Так это ты! — остяк от радости вскричал. —
Я спрятал их. Пойдем со мною,
Возьми их сам своей рукою».
В Европе сто рублев где можно обронить
И думать чтоб когда назад их получить?
КОШКА{*}
Жить домом, говорят, — нельзя без кошек быть.
Домашняя нужна полиция такая
Не меньше, как и городская:
Зло надобно везде стараться отвратить.
И взяли кошку в дом, чтобы мышей ловить.
И кошка их ловила.
Хозяйка дому, должно знать,
Птиц разных при себе держать
Любила.
Какой-то в кошку бес вселился, что с мышей
Она на птичек напустила
И вместе наряду с мышами их душила.
За это ремесло свернули шею ей:
«Ты в дом взята была, — хозяйка говорила,—
Не птиц ловить — мышей».
ЗАЙЦЫ И ЕЖ.{*}
Охотники ежа и зайцев изловили
<...> в один зверинец посадили.
Что ж?
Еж,
Ни дай ни вынеси, на зайцев наступает,
Щетину колку напрягает,
То под того, то под другого скок,
И колет зайцев, и кусает.
Уж зайцы от ежа на горку и в лесок,
Но еж туда ж за ними мчится.
Чтоб как-нибудь укрыться,
Уж зайцы от ежа и в угол, и в другой.
Но еж как тут, как тут, у зайцев за пятой,
И бедным чем оборониться?
У зайцев кожа ведь тонка,
А у ежа щетина жестка и колка.
Решилась их судьба:
Еж скок за зайцами еще с пригорка в дол,
Ударился о сук и брюхо распорол.
БЛАГОЙ СОВЕТ{*}
Детина молодой, задумавши жениться,
Об этом рассудил у старика спроситься,
Какую он жену ему присудит взять.
«Я, право, сам, дружок, не знаю,
Какой тебе совет подать.
Я вот как рассуждаю:
С которой стороны ни станешь разбирать,
Весьма легко случится
В женитьбе ошибиться.
Какую хочешь ты, чтоб за тебя пошла?
Красавица ль тебе, богатая ль мила,
Иль знатного отца чтоб дочь она была?
Какая для тебя по мыслям? я не знаю.
Да вот ученую еще я позабыл».
— «Не то ведь, старичок, чего я знать желаю.
Я для того тебя спросил,
Какую взять жену решиться,
Чтоб без досады с ней и без хлопот ужиться».
— «А если так, то знай: какую ни возьмешь,
Досады и хлопот с женою не минешь».
ЛЬВОВО ПУТЕШЕСТВИЕ{*}
Один какой-то лев когда-то рассудил
Всё осмотреть свое владенье,
Чтоб видеть свой народ и как они живут.
Лев этот, должно знать, был лучше многих львов —
Не тем чтоб он щадил скотов
И кожи с них не драл. Нет, кто бы ни попался,
Тож спуску не было. Да добрым он считался,
Затем что со зверей хоть сам он кожи драл,
Да обдирать промеж собой не допускал:
Всяк доступ до него имел и защищался.
И впрям, пусть лев один уж будет кожи драть,
Когда беды такой не можно миновать.
Природа, говорят, уж будто так хотела
И со зверей других льву кожи драть велела.
Итак, лев отдал повеленье,
Чтоб с ним и двор его готов к походу был.
Исполнено благоволенье,
И весь придворный штат
Для шествия со львом был взят, —
Штат, разумеется, какой при льве бывает,
Штат не такой,
Какой,
Вот например, султана окружает;
Придворный штат людских царей совсем другой,
Да только и при льве скотов был штат большой.
Что знают при дворе, <то> знают и в народе:
Лишь только сказано придворным о походе,
Ну весть придворные скоряе рассылать,
Кум к куму, к свату сват курьеров отправлять:
«Лев будет к вам, смотрите,
Себя и нас поберегите».
Придворным иногда
С уездными одна беда:
Ведь связи разные между людьми бывают.
Тот, кто со стороны тревоги те видал,
Какие, например, в людском быту видают,
Как царского куда прихода ожидают,
Всё знает. Да и я не раз при том бывал,
Как, например, в тюрьму обиженных сажали,
Чтоб, сидя там, своей обиды не сказали;
Иному, — чтобы промолчал, —
Против того, чего из взяток получили,
Вдвойне и втрое возвратили;
И тысячи таких, и хуже этих дел:
Всяк вид всему давал такой, какой хотел,
Бездельства все свои бездельством прикрывали.
Со львом, ни дать ни взять,
Всё это делали, да на зверину стать,
И всё так гладко показали,
Как будто ничего. Куда он ни зайдет,
Везде и всё как быть, как водится найдет.
Считая лев, что всё в исправности нашел,
Доволен лев таков с походу возвратился
и льву старому, своему отцу, ну рассказывать свое путешествие с превеликим удовольствием. Старый лев все слушал.
«Ну, — говорит ему потом, — так ты считаешь,
Что всё, что видел, ты в исправности нашел.
Однако ты себя напрасно утешаешь.
И я, бывало, так, как ты теперь, считал
(Когда еще не столько знал),
Что в истинном тебе всё виде показали
Да рассуди ты сам: приход узнавши львов,
Кто будет прост таков,
Чтоб шалости не скрыть, как их тебе скрывали?
Царю, чтоб прямо всё и видеть и узнать,
Придворный штат с собой в поход не должно брать».
ДВА ВОЛКА{*}
Два волка при одном каком-то льве служили
И должности одни и милости носили,
Так что завидовать, кто только не хотел,
Ни тот, ни тот из них причины не имел.
Один, однако, волк всё-на́-всё быть хотел
И не терпел,
Что наравне с своим товарищем считался.
И всеми средствами придворными старался
Товарища у льва в немилость привести,
Считая, например, до этого дойти
То тою,
То другою
На волка клеветою.
Лев, видя это всё, однако всё молчал,
С тем, до чего дойдет; а сверх того считал,
Как волчья клевета без действа остается,
Волк, больше клеветать устав, и сам уймется.
А этот лев, как всяк о том известен был,
Не так, как львы, его товарищи другие,
И в состоянии людском цари иные,
Наушников держать и слушать не любил.
Неймется волку; всё приходит
И на товарища то то, то это взводит.
Наскучил наконец лев волчьей клеветой
И думает: «Не так я поступлю с тобой.
Ты хочешь клеветой подбиться,
Чтобы товарища в немилость привести
И милости один нести,—
На самого ж тебя немилость обратится.
Нет, ошибаешься, когда ты так считал».
И тотчас отдал повеленье,
Чтоб волк, которого другой оклеветал,
За службу получил двойное награжденье
И должность лучше той, какую исправлял;
Другого ж от двора под строгое смотренье
Сослав безо всего, двойную должность дал.
Я б после этого придворным всем сказал,
Как маленьких дворов, так и больших: «Смотрите!
Чтоб с волком не иметь вам участи одной,
Друг на друга не клевещите;
А вы частехонько живете клеветой!»
ПЕС И ЛЬВЫ{*}
Какой-то пес ко львам в их область жить попался,
Который хоть про львов слыхал,
Однако никогда в глаза их не видал,
А менее того их образ жизни знал.
А как ко львам он замешался,
Того я не могу сказать,
Когда мне не солгать.
Довольно, пес ко львам попался
И между львов живет.
Пес видит, что у львов коварна жизнь идет:
Ни дружбы меж собой, ни правды львы не знают,
Друг друга с виду льстят, а внутренно терзают.
Привыкнув жить меж псов одною простотой,
Не зная ни коварств, ни злобы никакой,
Дивится жизни таковой
И рассуждает сам с собой:
«Хоть псы между собой грызутся
И тож, случится, подерутся,
Однако в прочем жизнь у них
Без всех коварств и мыслей злых,
Не как у львов». Пса жизнь такая раздражает,
Жилище львов он покидает.
Пес, прибежав домой, рассказывает псам:
Нет, наказание достаться жить ко львам,
Где каждый час один другого рад убить,
А вся причина та (когда у львов спросить):
Лев всякий хочет львищем быть.
ДВА ЛЬВА СОСЕДИ{*}
Два льва, соседи меж собой,
Пошли друг на́ друга войной,
За что, про что — никто не знает;
Так им хотелось, говорят.
А сверх того, когда лишь только захотят,—
Как у людских царей, случается, бывает, —
Найдут причину не одну,
Чтоб завести войну.
Львы эти только в том от них отменны были,
Когда войну они друг другу объявили,
Что мира вечного трактат,
Который иногда не служит ни недели,
Нарушить нужды не имели,—
Как у людских царей бывает, говорят,—
Затем что не в обыкновеньи
У львов такие сочиненьи.
Итак, один из этих львов
Другого полонил и область и скотов.
Привычка и предубежденье
Свое имеют рассужденье:
Хотя, как слышал я о том,
Житье зверям за этим львом
Противу прежнего ничем не хуже стало
(Не знаю, каково прошедшее бывало),
Однако каждый зверь всё тайным был врагом,
И только на уме держали,
Как это им начать,
Чтоб им опять за старым, быть.
Как в свете всё идет своею чередою, —
Оправясь, старый лев о том стал помышлять
Войною возвратить, что потерял войною.
Лишь только случай изменить
Льву звери новому сыскали,
Другого случая не ждали:
Ягнята, так сказать, волками даже стали.
Какую ж пользу лев тот прежний получил,
Что на другого льва войною он ходил?
Родных своих зверей, воюя, потерял,
А этих для себя не впрок завоевал.
Вот какова война: родное потеряй,
А что завоевал, своим не называй.
НАРОД И ИДОЛЫ{*}
На простяков всегда обманщики бывали
Равно в старинные и в наши времена.
Ухватка только не одна,
Какую обмануть народ употребляли;
А первых на обман жрецов,
Бывало, в старину считали.
От наших нынешних попов
Обманов столько нет: умняе люди стали.
А чтоб обманывать народ,
Жрецов был первый способ тот,
Что разных идолов народу вымышляли:
Везде, где ни был жрец, и идолы бывали.
Народ, о коем я теперь заговорил,
Обманут точно тем же был.
Жрец, сделав идола и принося моленье,
Ему на жертвоприношенье
Давать и приносить народу предписал
Всё то, что, например, и сам бы жрец желал:
Жрецы и идолы всегда согласны были,
Не так, как то у нас бывает меж судей,
Что, против истины вещей,
Не могут иногда на мненье согласиться.
Но, чтобы к идолу опять нам возвратиться, —
Сперва народу дан один лишь идол был;
Потом уж идол народил
Еще, да и еще, и столько прибывало,
Что наконец числа не стало.
Как это разуметь, что идол мог родить?
Об этом надобно самих жрецов спросить.
Такие ли еще их чудеса бывали!
Жрецы на жерновах водою разъезжали;
Так мудрено ль, когда их идолы рожали?
По-моему, так мой простой рассудок тот:
В чудотворениях жрецов не сомневаться,
А слепо веровать: от них всё может статься.
Чем более семья, тем более расход;
Тащи́т со всех сторон для идолов народ
И есть, и пить, и одеваться,
А сверх того еще наряды украшаться,
А у народа всё, какой и был, доход.
С часу на час народ становится бедняе,
А жертвы идолам с часу на час знатняе.
Народ сей наконец от идолов дошел,
Что пропитанья сам почти уж не имел.
Сперва повольно дань жрецы с народа брали,
Потом уж по статьям народу предписали,
По скольку идолам чего с души давать.
Народ сей, с голоду почти что помирая,
Соседов стал просить, чтоб помощь им подать,
Свою им крайность представляя.
«Да как, — соседи им сказали,—
До крайности такой дошли
Вы, кои б хлебом нас ссудить еще могли?
Земля у вас всегда богато урожала,
А ныне разве перестала?
Иль более у вас трудиться не хотят?»
— «Нет, всё родит земля как прежде, — говорят, —
И мы трудимся тож, как прежде, — отвечают, —
Да что мы ни сожнем, всё боги поедят».
— «Как? боги есть у вас, которые едят?»
— «Так наши нам жрецы сказали
И сверх того нам толковали:
Чем больше боги с нас возьмут,
Тем больше нам опять дадут».
— «Быть так, поможем вам, но знайте, — говорят, —
Вас должно сожалеть, а более смеяться,
Что вы на плутовство жрецов могли поддаться.
Не боги хлеб у вас — жрецы его едят,
И если впредь опять того же не хотите;
Так от себя жрецов сгоните,
А идолов своих разбейте и сожгите.
У нас один лишь бог; но тот не с нас берет,
А напроти́в того, наш бог всё нам дает.
Его мы одного лишь только прославляем,
По благостям одним об нем мы вображаем,
А вид ему не можем дать».
Решился ли народ отстать
От закоснелого годами заблужденья,
От идолов своих и жертвоприношенья, —
Еще об этом не слыхать.
МУХА И ПАУК{*}
В прекрасном здании одном,
Великолепном и большом,
В котором сколько всё искусством поражало,
То столько ж простотой своей равно прельщало,
В сем са́мом здании на камне заседала
Одна премрачная из мух и размышляла,
Так, как бы, например, ученый размышлял,
Когда глубокую задачу раздробляет.
А что у мух всегда вид пасмурный бывает
И часто голова ногою подперта
И бровь насуплена, тому причина та,
Что много мухи разумеют
И в глубину вещей стараются входить,
А не вершки одни учености схватить.
Премудрой мухе, здесь сидящей в размышленьи,
В таком же точно быть случилось положеньи.
Нахмуря плоский лоб полдюжиной морщин
В искании вещам и бытиям причин,
«Хотелось бы мне знать, — сказала, —
Строенье это от чего?
И есть ли кто-нибудь, кто сотворил его?
По-моему, как я об этом заключала,
То кажется, что нет; и кто бы это был?»
— «Искусство, — пожилой паук ей говорил, —
Всё, что ты видишь, сотворило;
А что искусство это было,
Свидетельствует в том порядок всех частей
Тобою видимых вещей».
— «Искусство? — муха тут с насмешкой повторила.—
Да что искусство-то? — спросила.—
И от кого оно? Нет, нет, я, размышляя,
Другого тут не нахожу,
Как то, что это всё лишь выдумка пустая
А разве я тебе скажу,
Как это здание и отчего взялося.
Случилось некогда, что собственно собой
Здесь мелких камушков так много собралося,
Что камень оттого составился большой,
В котором оба мы находимся с тобой.
Ведь это очень ясно мненье?»
Такое мухи рассужденье,
Как мухе, можно извинить;
Но что о тех умах великих заключить,
Которые весь свет случайным быть считают
Со всем порядком тем, который в нем встречают,
И лучше в нем судьбе слепой подвластны быть,
Чем бога признавать, решились?
Тех, кажется, никак не можно извинить,
А только сожалеть об них, что повредились.