И о чем бы нам встужиться,
Что в поход велят сходить?
Станем только веселиться
И исправно все служить.
Ничего мы не теряем:
Всё, что наше, то при нас;
Мы домов не оставляем,
Ни поместья, ни запас.
Государь нас одевает,
Нас велит кормить, поить
И за службу награждает, —
Так о чем же нам тужить?
Что ж, с сударками расстаться —
Нам придется горевать:
Уж не в первый раз свыкаться
И опять их покидать.
Только б до квартир добраться —
Сыщем там опять других;
Станем с новыми свыкаться
И полюбим так же их.
А теперь, робята, полно
О сударках горевать;
Потужили — и довольно,
Станем бодро выступать.
Если ж нам случится драться
С неприятелем когда,
Станем дружно защищаться:
Мы побьем его всегда.
Посреди войны кровавой
Станем, братцы, вспоминать,
Что нас провожали с славой,
С славой станут и встречать.
Скажут: «Детушки, подите!
Уж давно мы ждали вас,
Благодарность получите,
Что дралися вы за нас».
Так-то, други, всяк нам скажет,
И нас станут почитать.
Государь же нам прикажет
По медале всем раздать.
И тогда мы друга мила
Станем, братцы, обнимать;
А кому своя постыла,
Станем мы чужой искать.
О ПЕРЕМЕНЕ{*}
Всё подвластно перемене, что на свете сем ни есть:
Знатность, слава и богатство, жизнь, имение и честь,
И на что мы ни взираем,
Перемену примечаем.
Всё, что есть, — всё исчезает безвозвратно навсегда,
И что было, уж не будет к нам вовеки никогда;
Но сим самым пребывает
Сила та, что всё рождает.
Всё, что есть, одно другому должно место уступать,
И без сей премены миру часу бы нельзя стоять.
Частной вещи разрушенье —
Всех вещей произведенье.
СТАНСЫ НА СУЕТУ{*}
Всё суета на свете сем,
Всё горести, всё беспокойство,
Всё пустота и неустройство,
Прямого блага нет ни в чем.
Рождаемся мы с суетою,
Не знаем и живя покою,
Мы в суете век проживаем
И с суетою умираем.
Мы с суетой на свет исходим,
Живем и с суетой отходим.
И сих велика тьма сует,
Которою наполнен свет,
И бездна их непостижима,
Во всех бывая действах зрима.
Куда мы только поглядим —
Везде мы суету встречаем.
И что мы в свете ни творим,
Лишь суету мы исполняем.
Во градех суета, в села́х,
При жизни мирной и в войнах.
Такого состоянья нет,
Где б суета не пребывала
И власть свою не означала.
Всё за собой ее влечет,
Она в сем свете управляет,
Она рождает, созидает,
Она одна сей движет свет.
К ЛЮБОВНИКАМ{*}
О вы, которые любовию плененны,
Стрелами оныя жестокими пронзенны,
О мученики сей из всех лютейшей страсти
И беспредельныя ее тиранской власти!
Старайтесь сколько льзя сего вы убегать,
Не будете тогда вы лютых мук вкушать,
Сих мук, которые страшняе мук геенны,
Котору чувствуют ко оной осужденны.
Там мука всякому предписана одна,—
Здесь мукам меры нет, как нет в пучине дна.
Чудовище сие, которо вас терзает,
Всяк час мучения вам новы устрояет.
О, ужас! если я себе воображу,
Чего в любовныя я страсти нахожу.
Природой вложенно идет против природы,
Отъемля узами правы свободы.
Счастлив, кто страсть любви жестокую не знает,
Хоть сча́стливым себя, кто любит, почитает.
Придем к любови мы предметам наперед,
Последуем за ней потом вослед,
Увидим, что они собою нам покажут,
Что в сладости ее нам сами чувства скажут.
О сладости! В какой цене вы иногда!
Мед редок вот, но желчь вкушаем мы всегда...
Пустые тот труды любовник прилагает,
Который чувствовать любезну заставляет,
Когда она без чувств душевных рождена
Иль, лучше, без души и сердца создана.
А чувства все ее одно лишь принужденье
Или машинам всем подобное движенье.
ПЕСНЬ{*}
Какою ту назвать минуту,
Тебя увидев в первый раз!
Почувствовавши скорбь прелюту
И муку смертну всякий час.
И буду чувствовати вечно,
Пока не вынет смерть мой дух.
Страданье будет бесконечно,
Пока не прейдет зрак и слух.
Внемли, внемли мой стон и сжалься,
Предмет дражайший, надо мной!
Когда тебе уж я признался,
Что взор твой рушил мой покой.
Вынь сердце, зри, как то страдает
И как горит любовью кровь.
Весь дух мой в скорби унывает,
И смерть вещает мне любовь.
О, ежели мое стенанье
Проникнуть может в грудь твою,
Так прекрати мое страданье,
Скажи: «И я тебя люблю».
Иль дай мне смерть, не вображая,
Что ты тем можешь согрешить.
Коль я не мил тебе, драгая,
Могу ль я больше в свете жить?
ЧАСТЬ КАРТИНЫ САДЯЩЕГОСЯ СОЛНЦА{*}
Уж начал солнца луч златой ослабевати
И бледный только вид багровый оставляти.
Цвет огненный тогда поверхности земной,
Переменяясь всё, переходил в другой.
Багровая краса очам уже явилась
И, множа тень свою, сугубо помрачилась;
Последний, скрывшись, нам еще казало след
В собравшихся парах, объемлющих наш свет.
Но скоро всё и то от наших глаз сокрылось
И по степе́ни в мрак сугубый претворилось.
СОН{*}
В печали я,
Душа моя,
Что не с тобой
Любезный твой,
Соснул я раз,
И тот же час
Эрот во сне
Явился мне,
Сказав: «Пойдем,
И мы найдем,
Что ты искал,
По ком вздыхал».
Я с ним пошел.
И чуть успел
Тебя обнять,
Поцеловать,
И — сон пропал.
Ах! всё бы спал!
«ВЛАДЫКИ И ЦАРИ ВСЕГО ЗЕМНОГО МИРА...»{*}
Владыки и цари всего земного мира,
Богами избранны род смертных управлять!
Для вас поет моя настроенная лира
И с жаром вам теперь стремится то вещать,
Что́ может добрый царь для своего народа.
Делами может быть подобен он богам,
Перерождается таким царем природа,
Он век златой своим странам.
Екатерина то в России днесь явила,
Премудростью своей России дав закон,
Она блаженство ввек России совершила
И вечный в их сердцах себе воздвигла трон.
Прости, монархиня, что смертный мог дерзнуть
Священное твое сим имя изрещи.
ПИСЬМО БАРНВЕЛЯ К ТРУМАНУ ИЗ ТЕМНИЦЫ {*}
Его благородию
Николаю Александровичу Львову
Любезный друг!
Нелестной дружбе труд усердный посвящаю
И знанью правому судити предлагаю;
Когда я перевод сих малых строк свершил,
О чувствовании твоем я вобразил,
Любезный друг! прими сие ты приношенье,
А мне дай чувствовать едино утешенье
И мысль собщи свою о переводе сем:
Льсти убегая, ты откроешься во всем;
В том удовольствие за труд сей полагаю.
О подлиннике ты известен уж, я знаю;
В нем тьма красот, но нет их в переводе сем.
Из недр темницы днесь Барнвель к тебе зовет
В слезах, мученья полн, что грудь его грызет,
Барнвель, твой друг, но им и недостоин слыти,
Которого, познав, стыдом ты будешь чтити;
Барнвель!.. твой друг!..
О, сколь, любезный Труман мой,
Я, имя осквернив то, предан грусти злой!
Увы! я долго в нем чтил славу, утешенье;
Сладчайша мысль о нем смертельно мне мученье.
Но чем начну? могу ль тебе всё рассказать
И часть свою рукой бессильной описать?
Тебя вниз пропасти вслед за собой водити
И горькость в грудь твою вины моей пролити?
Твой чистый светлый век в спокойствии течет,
А мне вин повестью мрачить его? Ах, нет!
Несчастный!.. тщись со мной хоть втайне воздыхати
И непорочности блаженство почитати.
Что говорю? чтоб глас, который в целый свет
Раздастся и везде тьмы звуков издает,
Тебе б мог повторить в местах уединенных,
Что мне за казнь вкусить за тьму мной зол свершенных;