Они чужим пером лишь пишут,
Они чужим лишь духом дышут,
Чужой они глас повторяют,
Чужой их жар лишь нагревает,
Однако же и тот во льде их простывает,
И стужею от них среди полдень несет.
МОЛИТВА ВСЕМИРНАЯ{*}
Подьячий только лишь подьячим наречется,
И телом и душой клянется
Всем, сколько можно, зла творить,
Хотя бы самого себя не исключить.
О боже! Сохрани народ свой от напасти
И злобу укроти подьяческия власти!
НА СКУПОГО{*}
Кремнев в отчаяньи, в удавку лезть готов,
Затем что в зимний день исходит много дров.
НА ДУРНУЮ ЖЕНЩИНУ, КОТОРАЯ ХОТЕЛА, ЧТОБ ЕЕ СПИСАЛИ{*}
Красавица иметь портрет свой захотела,
Но живописец так пиши, чтоб не сидела.
Для живописца труд сомнителен такой:
«С кого б для сходства мне списать ее? Постой,—
Сказал, — пошлю за сатаной».
«МУЖ СЕРДИТСЯ, ЧТО Я К ЖЕНЕ ЕГО ХОЖУ...»{*}
Муж сердится, что я к жене его хожу,
А я ни малой в том вины не нахожу:
Ведь я с него ж труды сбавляю.
За что ж он сердится, совсем не понимаю.
НА ДМИТРЕВСКОГО{*}
Напрасно мы хотим Дмитревского хвалить
И что велик он, говорить.
Дмитревского достойно похвалить
Не можно никому иному,
Как не Дмитревскому другому,
Когда б на свете мог другой Дмитревский быть.
«О ТЫ, КОТОРЫЙ В ЧЕСТЬ ТЕАТРА РОССИЯН{*}
О ты, который в честь театра россиян
России Талией и Мельпоменой дан!
Одной — чтобы игрой уча ее, смеяться;
Другой — чтоб тож учась, с слезами восхищаться.
Дмитревский, сколько раз я тщился воспевать
Божественный твой дар, которым ты блистаешь,
Которым всех сердца и души ты пленяешь,
Но никогда не мог достойно начертать
Того, что всяк, тебя кто видит, ощущает,
Кто прямо чувствовать и рассуждати знает.
НА СМЕРТЬ ТРОЕПОЛЬСКОЙ{*}
Возможно ли, что век цветущий свой скончала,
Которая игрой своей нас утешала
И слезы сладкие нас заставляла лить,
Как Мельпомену нам собой изображала.
Кто Мельпомену нам, кто может возвратить?
НА НЕЕ ЖЕ{*}
Так, Мельпомена век российская скончала.
Ты плакать нас игрой своею заставляла
И сладкими могла слезами утешать.
Днесь слезы горести велишь нам проливать!
ОТ ИМЕНИ ИТАЛИЯНЦА, {*}
Ты здесь? Постой! Нашел тебя я наконец,
Неблагодарный ты и хищник и беглец.
Возможно ль поступить, как поступил ты с нами,
С любившими тебя и чтившими друзьями?
Не только сам от нас ты скрылся и исчез,
Евтерпу ты у нас похитил и увез.
НА БОРТЯНСКОГО{*}
Там, где, Бортнянский, ты — везде и Аполлон:
Ты быв в Италии, с тобою был и он,
В России ныне ты — в России Аполлон.
НА г. БУБЛИКОВА, {*}
Ты славен, Бубликов, из славных плясунов,
И славен столько в год лишь за пятьсот рублев!
К ДРУГУ{*}
Два действия, мой друг, в себе я примечаю
С тех пор, как мне знаком ты стал:
Приятно, что тебя я знаю;
Досадно, что тебя я ранее не знал.
«ТАК! ЭТО ЛЬВОВ! ОН САМ! ЕГО, ЕГО СЕЙ ВИД!..»{*}
Так! Это Львов! Он сам! Его, его сей вид!
Но что? В картине сей ведь Львов не говорит!
«ХОТЕЛ БЫ Я, ЧТОБ ТЫ МНЕ ОБРАЗ СВОЙ ОСТАВИЛ…»{*}
Хотел бы я, чтоб ты мне образ свой оставил,
Он точно так умно, как ты глядишь, глядит
И мне о дружестве твоем ко мне твердит.
Но нет, он каждый раз мне только досадит:
Я б говорить его заставил,
Чтоб чувствовать со мной и чувства разделять,
А он молчанием мне будет отвечать.
«ЧУВСТВИТЕЛЬНО ВЫ ПОХВАЛИЛИ...»{*}
Чувствительно вы похвалили
Того, сударыня, кто басни написал,
Сказав, что автор их природе подражал;
Но больше похвалой своею научили,
Как надобно писать,
Когда хотеть природе подражать.
НА НЕКОТОРУЮ ДЕВИЦУ{*}
Я не скажу, что ты, Исмения, прекрасна;
А только я скажу: Исмения опасна
И сердцем и душой своей
И сердцу и душе моей.
И всех сердца подвластны ей.
НА КРАСАВИЦУ
Хоть роза лучший цвет из всех цветков красою
И восхищает всех ее прекрасный вид,
Но вся ее краса в наружном состоит,
А сверх того цветет она не всё, порою.
Ты с розою равна своею красотою,
Но ты отлична тем от ней,
Что вечно могут цвесть красы души твоей.
НА РИСОВАННУЮ НЕКОТОРОЮ ДЕВИЦЕЮ РОЗУ{*}
Так писанной сию ты розу называешь
И всеми силами меня в том уверяешь?
Никак, ты чувств своих, мой друг, лишаться стал:
Уж обоняние совсем ты потерял.
НА ТУ ЖЕ{*}
Престаньте, розы вы природные, гордиться,
Вам с сею розою нельзя никак сравниться:
Ваш лист на час, и пропадет.
А эта завсегда цветет.
«ТЫ РОЗУ МНЕ В ЗАЛОГ ЛЮБВИ СВОЕЙ ДАЛА...»{*}
Ты розу мне в залог любви своей дала,
А у меня за то ты душу отняла.
«КТО ПИТЬ ЖЕЛАЕТ ВОДЫ...»{*}
Кто пить желает воды,
Оставить должен моды
И попросту ходить,
Немного есть, вина не пить,
От всех красавиц удалиться,
В шестом часу вставать, пораней спать ложиться,
Все грусти позабыть, нимало не вздыхать,
Оставить чтение и более гулять.
«ПОД КАМНЕМ СИМ ЛЕЖИТ...»{*}
Под камнем сим лежит,
Которого душа селенья райски зрит,
Во славе пред творцом сияет,
А прах его весь мир с слезами почитает.
«В СЕМ МЕСТЕ ПРАХ ТОГО ЛЕЖИТ...»{*}
В сем месте прах того лежит,
Кто духом райские теперь селенья зрит,
И там пре<д>вечного сияньем озаряем,
А человеками с слезами вспоминаем.
«ЗДЕСЬ ПРАХ ТОЙ ПОЛОЖЕН, КОТОРАЯ ЖИЛА...»{*}
Здесь прах той положен, которая жила
Как должно жить, чтоб смерть страшна быть не могла.
«СЕЙ КАМЕНЬ ПРАХ ТОГО ПОКРЫЛ...»{*}
Сей камень прах того покрыл,
Кто славу добрыми делами заслужил.
«ЗДЕСЬ ДОЛЖЕН ВСЯК СКАЗАТЬ, ПОЧТО НЕ ВЕЧНО ЖИЛ...»{*}
Здесь должен всяк сказать, почто не вечно жил,
Кто по делам бессмертен был.