«Ты счастья ищешь, а не знаешь,
Что ты, гоняяся за ним, его теряешь.
Послушайся меня, и ты его найдешь:
Остановись своим желаньем
В исканьи счастия, доволен состояньем,
В котором ты живешь».
Хемницер отнюдь не проповедовал беспрекословной покорности, подчинения злу. Однако самое противопоставление «свободы» и «неволи» приобретало у него абстрактный характер. Такова, например, басня «Воля и неволя», в которой голодный, истощавший волк встречается с сытой собакой, сидящей на привязи. Собака хвастается своей сытной, роскошной жизнью, костями и обильными остатками от хозяйских пиров, которые ей перепадают. Волк увлечен рассказом собаки и готов уже вместе с нею идти к ее хозяевам, но он замечает у нее на шее следы привязи:
«На привязи? — тут волк вскричал. —
Так ты не всё живешь на воле?»—
«Не всё; да полно, что в том нужды?» — пес сказал.
— «А ну́жды столько в том, что не хочу я боле
Ни за́ что всех пиров твоих;
Нет, воля мне дороже их,
А к ней на привязи, я знаю, нет дороги!» —
Сказал, и к лесу дай бог ноги.
Однако самое понимание «воли» и здесь весьма абстрактно и лишено конкретного социального наполнения.
Мораль басен Хемницера демократическая и в то же время практически применимая мораль. Баснописец смотрит на явления общественной жизни и на социальные противоречия с позиций человека, уважающего труд, враждебного паразитизму аристократических, дворянских верхов. В традиционный сюжет басни «Лошадь и осел» он вкладывает не только общечеловеческий, но и конкретно-социальный смысл. Спесивая лошадь, не соглашающаяся помочь ослу, несущему на себе непосильную тяжесть, наказана тем, что осел подыхает, а лошади приходится нести весь его груз.
Пороки и недостатки, которые осмеивает и осуждает Хемницер,—это прежде всего пороки представителей высшего, привилегированного круга. В басне «Благодеяние» (сюжет заимствован у Геллерта) Хемницер показывает всю меру, ханжества, лицемерия и скупости богачей. Неожиданно разбогатевшая вдова, которая получила в наследство миллион, всем только и говорит о своем желании помогать бедным. Когда же к ней приходит за милостыней нищий, «благодетельница» предстает в подлинном своем виде:
«Суди бог, — говорит, — кто бедных покидает!»
И нищему большой гнилой сухарь несет.
Положительные идеалы Хемницера отнюдь не сводятся к проповеди одной только «умеренности и аккуратности». Хемницер проповедует мораль трудящегося человека, который прежде всего протестует против того, что блага общества принадлежат тунеядцам. Напомним такую басню Хемницера, как «Пчела и курица». Ее мораль в противопоставлении скромного труда незаметного труженика, приносящего пользу всему обществу,—надменной кичливости аристократической курицы, шумливо восхваляющей свои заслуги. Мораль этой басни предваряет нравоучение знаменитой крыловской басни «Орел и пчела», также противопоставляющей полезный труд пчелы гордыне орла. У Хемницера пчела дает такую отповедь заносчивой курице:
А я, ты думаешь, без дела всё бываю,
Затем что я труды свои не разглашаю.
Нет,
Ошибаешься, мой свет!
А в улей загляни: спор то́тчас наш решится;
Узнаешь, кто из нас поболее трудится.
С цветков же мед <сбираем> мы другим,
А что при нашей мы работе не шумим,
Так ведай ты, что мы не хвастуны родились...
Та же трудовая мораль выражена и в басне «Стрелка часовая». Хвастливая часовая стрелка похваляется тем, что она «стоит домов всех выше», и на этом основании считает, что может относиться с пренебрежением к остальным частям часового механизма. На похвальбу самонадеянной стрелки другие части отвечают:
Знай, если бы не мы тобою управляли,
Тебя бы, собственно, ни во́ что не считали.
Ты хвастаешь собой,
Как часто хвастает и человек иной,
Который за себя работать заставляет,
А там себя других трудами величает.
Этот основной мотив уважения к труду подлинных, хотя и нетипичных тружеников знаменовал демократическую тенденцию в мировозрении и творчестве Хемницера.
В баснях Хемницера уже намечалось утверждение прав «частного», простого человека, рисовался идеал благополучного существования людей среднего сословия Интересна в этом отношении басня «Два семейства», представляющая пересказ сюжета картины Греза, виденной баснописцем во время пребывания в Париже (правда, басня эта не оригинальна, а представляет собой подражание басне Обера из книги «Соntеs mоrаux sur les tableaux dе Greuzе, раr Aubert. Paris, 1761—1763).
В этой басне единение всех членов семьи провозглашается необходимым условием семейного счастья. Баснописец умилен семейным согласием, идиллией, нарисованной в картине Греза:
Семейством сча́стливым представлен муж с женой,
Плывущие с детьми на лодочке одной
Такой рекой,
Где камней и меле́й премножество встречают,
Которы трудности сей жизни представляют...
Идеал умеренности, добродетели, разумного скромного существования, определяемого кодексом благонамеренной буржуазной морали, неоднократно высказывается Хемницером. Он опасается резких, «своевольных» действий и поступков, настаивая на умеренности и послушании. В басне «Дворная собака» Хемницер укоряет дворовую собаку, пытавшуюся уйти от своего хозяина, резюмируя мораль терпения и смирения:
Собаки добрые с двора на двор не рыщут
И от добра добра не ищут.
Подобная проповедь умеренности, довольства малым провозглашена была еще Кантемиром. «Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен».
По справедливому замечанию Г. В Битнер, «сильную сторону творчества Хемницера составляет критическая его струя. Когда же Хемницер пытается показать свой положительный идеал, то выглядит этот идеал очень отвлеченно».[1] Не следует, однако, забывать, что положительный идеал в условиях того времени едва ли мог приобрести конкретно-политическое оформление. Важно другое: что этот идеал у Хемницера в основе своей демократичен.
Хемницер выступил со своими баснями в то время, когда басенный жанр в русской литературе получил широкое признание и имел уже солидную традицию. Зачинатели русской литературы — Кантемир и Ломоносов — первыми обратились к этому жанру, имевшему успех у русских читателей. Впоследствии Белинский, говоря о крыловских баснях, указывал: «...Басня оттого имела на Руси такой чрезвычайный успех, что родилась не случайно, а вследствие нашего народного духа, который страх как любит побасенки и применения. Вот самое убедительнейшее доказательство того, что литература непременно должна быть народною, если хочет быть прочною и вечною!».[1]
Басня являлась наиболее народным, широко доступным и популярным видом литературы. В ней нашло свое выражение то «сатирическое направление», которое в русской литературе XVIII века знаменовало ее реалистические тенденции, ее тесную связь с жизнью. В условиях деспотического гнета самодержавно-крепостнической монархии, сковывавшей прогрессивные устремления русской общественной мысли, басня предоставляла возможность «эзоповским языком» критиковать и осмеивать общественные неполадки, разоблачать несправедливость государственного строя. Поэтому в условиях русской действительности басня из отвлеченно моралистического жанра становилась средством сатирического обличения.
Эту сатирическую направленность басенному жанру придал уже один из крупнейших русских баснописцев XVIII века — А. П. Сумароков, особенно яростно выступавший против чиновничье бюрократического аппарата — «подьячих», судейских и прочего «крапивного семени». Дворянский просветитель, Сумароков провозгласил принцип сатиры — «издевкой править нрав» — как принцип вмешательства литературы в жизнь, как своего рода общественную «самокритику».
Сумароков первым придал басне национальный, даже народный колорит. Это сказалось не только в его обращении к сюжетам, взятым из русской жизни, но и прежде всего в сближении басни с народным творчеством — сказкой, притчей, пословицей. Именно из народного творчества черпал баснописец свои краски, словесный материал. Сумароков рассматривал басню под углом зрения классицистической теории «трех штилей», делившей литературу в зависимости от её содержания на три разряда: «высокий», «средний» и «низкий». Для него басня была «низким», плебейским жанром. Поэтому-то он и считал возможным (и даже должным) прибегать в ней к грубому, «мужицкому» слогу и шутовскому балагурству.
Во «Второй эпистоле о стихотворстве» Сумароков так определил особенности басенного жанра:
Склад басен должен быть шутлив, но благороден,
И низкий в оном дух к простым словам пригоден!
Этот «низкий дух» и «простые слова» придавали басням Сумарокова бурлескный, подчеркнуто натуралистический характер.
Важной заслугой Сумарокова явилось обращение его к «вольному» размеру, сближение басенного стиха с разговорной речью, своеобразным «сказом», что сильно оживило басенный «склад». В большей части своих басен он рисует картины русского «простонародного» быта, широко пользуясь этой «сказовой» крестьянской речью.
Сумароков создал обширную школу своих последователей и учеников в басенном жанре, из которых самым заметным был автор «ирои-комической поэмы» «Елисей» — Василий Майков. Но и для Сумарокова и для его учеников «народность» басни заключалась прежде всего в ее грубости, «просторечии», своеобразном бытовом «натурализме». Изображение же персонажей сводилось к упрощенно-карикатурному выделению и подчеркиванию в них какого-либо «порока», благодаря чему они превращались в комические гротескные маски.