".
4.1. Вот что, Синезий, говорит тебе Дион. Однако поскольку я неплохой предсказатель, то я знал, что увижу, как Фрасимах покраснеет[25]; что же до меня, то я уже не испытывал ничего близкого [Фрасимаху]. Сначала я было совершенно пленился речью Диона, но теперь мне показалось, что хотя Дион и говорит искусно, но сказать ему нечего, да и говорит он, скорее всего, от скуки или же от избытка сил. Ибо он был бы куда более достоин восхищения, если бы выбрал для похвалы противоположный предмет, а именно состояние моей головы. Что стал бы делать, попав в трудное положение, человек сильный[26], разве не взялся бы он за предмет, достойный его силы? 2. Дион же, владея искусством речи и имея к тому же превосходную шевелюру, поставил на службу ей и свое искусство! О, как коварно вошел он в свою книгу [кажущуюся бесстрастной и отвлеченной]! Именно он, и никто другой, любит в его сочинении волосы, он украшает их тростником, и этим же тростником он записывает свою речь![27] 3. А вот я – лыс, но способен произнести речь; мое дело правое, не то что у Диона; пускай я уступаю ему [в искусстве и опыте], почему бы мне не подготовиться к борьбе, почему бы не испытать в ней себя и мой тезис – может быть, мне хватит сил обрушить презрение общества на волосатых?!
В моей речи не будет введения сильного и пронзительного, каким снабжают риторы свои речи для состязаний, введения – подобного рострам боевых триер. Не будет у моей песни и запевки медленной и звучной, какая есть у Диона, как если бы он пел богу под аккомпанемент кифары. 4. [Вы только послушайте его:] «Встав с рассветом и помолившись как обычно богам, я начал заниматься своей шевелюрой. Ибо, ощущая телесную слабость, слишком долго не уделял ей внимания». И затем, повествуя о несчастьях своих волос, он незаметно располагает нас к ним, а также и к своей заботе о них. Вот как с нами обходятся мастера слова: то они привораживают нас, то отталкивают и поражают. 5. Что до меня, то я не хуже другого умею вникнуть в ход дела, однако не занимаюсь риторикой, но посвятил свою жизнь двум искусствам: возделыванию земли и взращиванию собак для травли наиболее яростного зверья. Руки мои натружены мотыгой и рогатиной, а не пером, если это только не оперение стрелы, так что нет ничего удивительного в том, что они огрубели от этих трудов. Я, конечно же, не буду ни стыдиться отеческих обычаев жизни на земле, ни блистать лишенными острых углов сентенциями и предисловиями. 6. Нет, я думаю, сельскому жителю пристало сражаться открыто, излагать свои мысли на людях, прямо и без прикрас. Итак, я буду вести процесс, опираясь только на факты, только бы не сорвался голос при переходе от речи рассудительной к страстной, от дорического, как говорится, тона к фригийскому[28]. Поистине я должен набраться духу, чтобы совершить задуманное, но предчувствую: вспыхнув вдохновением, справится с этим мое сердце.
5.1. Итак, я утверждаю, что лысый должен стыдиться менее, чем кто-либо другой. Чего ему, в самом деле, стыдиться, если он головой лыс, разумом же космат, как говорит поэт об Эакиде? Эакид ведь, будучи мужественен, небрёг о своих волосах и даже принес их в дар покойнику[29]: ибо волосы – мертвечина, неживое, привешенное к живому. 2. Потому у неразумных животных волосы растут по всему телу, человек же, причастный более просветленной жизни, по большей части свободен от этого соприродного у него с животными бремени. Но чтобы не забыл человек о своей общности со смертными существами и не стал бы хвалиться этой [свободой], растут на нем кое-где волосы. Из чего как раз и следует, что тот, кто не имеет волос, относится к обычным людям так же, как они к дикому зверью. 3. В самом деле, все ведь согласны, что человек – самое рассудительное существо на земле, и он же вместе с тем и наиболее лыс, в то время как баран, [справедливо] считающийся тупейшим из скотов, повсюду оброс густейшей шерстью. Да, вполне вероятно, эти вещи теснейшим образом взаимосвязаны, и дело обстоит так, что волосы воюют с рассудком, поскольку ни у одного существа того и другого нет вместе и разом. Если же в ходе рассмотрения нам следует обратить внимание и на охотников – а я люблю и самих этих людей и их искусство, – то мудрейшие из охотничьих собак не имеют шерсти на ушах и брюхе[30], косматые же – глупы и наглы, и лучше всего их на охоту не брать. 4. Если же и мудрый Платон называет в колеснице души негодным того коня, у которого «космы вокруг ушей»[31], то – что красивого и хорошего находит он в волосах? Полноте! Даже если сам Платон об этом и не говорит, то по необходимости глухим будет тот, кто вырастит волосы там, где случается слышание, или там, где видение. Последнее было бы и вовсе чудовищно. Ведь уже бывало, что на веках вырастал двойной ряд ресниц, но уж наихудшим из зол было бы наличие волос на самом глазе, ведь даже в случае непосредственного соседства волос и глаза применяются в высшей степени жестокие средства, чтобы избежать потери глаза. Так происходит потому, что природа не терпит сопребывания достойнейшего с безчестнейшим![32] 5. Наидостойнейшее же в живом существе – органы чувств и те части, которые наиболее живы, ибо это те места, которым душа уделила свои собственные [нетелесные] силы. Всех божественнее глаз[33], однако он же и всех лысее! Но как наиболее достойные части человека оказываются и наиболее лысыми, так и среди людей наилучшие – наилысейшими. 6. Выше мы показали это относительно всего человеческого рода в целом – настолько же удаленного от диких зверей, насколько и от волос. Если же человек – самое священное из живых существ[34], и при этом некоторым из людей уготовано к тому же лишиться волос, то, по-видимому, именно лысый – божественнейший из людей.
6. 1. Стоит лишь взглянуть на картины, собранные в Мусее[35], на Диогена, говорю, на Сократа, на кого угодно из мудрецов эпохи (αίώνος), как ты сразу же думаешь: уж не клуб ли лысых я рассматриваю? И пусть не путают меня ни Аполлоний[36], ни иной какой чародей, сведущий в волшебстве: такие люди, даже будучи лысыми, могли лишь казаться волосатыми обманутым толпам. Возможно, чародейство вообще не есть мудрость, и тот, кто творит чудеса, не знанием обладает, но властью. Законодатели же наши полагали мудрость вещью наидостойнейшей, для чародеев же держали палачей. Так что даже если Аполлоний и был волосат, для нас это ничего не значит; несмотря на всё это, мне мил Аполлоний, и я хотел бы его сопричислить к лысым. 2. Можно даже рискнуть обратить вышесказанное, перейти от утверждения: «Если некто мудр, то и лыс», – к утверждению: «Если некто не лыс, то и не мудр». Но не иначе дело обстоит и у богов. Посмотрим на таинства Диониса: члены фиаса[37] покрыты власами: одни своими, другие накладными – ничто не вакхично так, как небрида[38], другие же заимствуют шевелюру сосен[39]. Все эти люди взмахивают руками, они переполнены жизненной силой в безпорядочной пляске, словно пьяные: каким бы ни было в таинствах опьянение, выглядят они согрешившими необузданностью природы[40]. 3. Силена же, которого даже во время вакхических действ представляют педагогом[41] Диониса, наделяют кафедрой[42] и кнутом[43]. Я думаю, это и в самом деле необходимо: один плешивый[44] обладает умом и воздержностью среди множества смятенных [и волосатых]. Немаловажным представляется также и то, что Дий отмечает Диониса более других богов, что он рядом со своим чадом, уча его уму-разуму. Потому необходимо, чтобы Дионис пил неразбавленное вино, приходил временами в исступление под влиянием природных желаний и присоединялся в безумии к танцам вакханок; необходимо и чтобы Силен умерял его сумасшествие, опасаясь, как бы не отдался он своим низменным влечениям, огорчив своего отца [Зевса] непослушанием. 4. Выше мы надлежащим образом доказали, что там, где есть разум, нет волос, а там, где есть волосы, нет разума. Поэтому-то Сократ, сын Софрониска – обычно скромный и менее, чем кто-либо другой, склонный выслушивать чужие похвалы – не отказал, однако же, себе в удовольствии похвастаться своим сходством с Силеном[45]. [А мы знаем, что] единственное, чего хотел Сократ, это устроить свою голову так, чтобы она была вместилищем ума. Вышло, однако, так, что среди многих непонятых невеждами сократовских сентенций оказалось и это чрезмерное восхваление своего сходства с Силеном. [Не принимающие во внимание значение лысины для ума неучи игнорируют этот случай, не будучи в состоянии связать его с тем, что известно нам о Сократе!] 5. Но если шевелюра цветет полным цветом в детстве, когда разума еще нет, но не сопутствует зрелым летам, вселяющим в живые существа ум и рассудительность, если она оставляет старость, то что тут можно сделать, если не осудить алогическую природу волос? Если же кто-то растит волосы, будучи уже стариком, то он и в старости действует неразумно