ь, друг?!
Штурман. Чего?
Парень. Уголовный розыск.
Штурман (инстинктивно прикрывает рукой подбитый глаз). Ах, так? Извините.
Парень. Извиниться еще успеешь. У нас, друг, розыск, расследуем кое-что.
Штурман. Это не я начал. Меня первым ударили!
Парень. Мы еще посмотрим, друг. (Указывает на девушку и пронзительно шепчет.) Новый районный оперативник. Если хочешь, чтоб...
Штурман. Но не я же начал!
Парень (грубо, с повелительной твердостью). Отведи нас к себе в каюту! Секретный сотрудник — это тебе не брюква на сельхозвыставке, его напоказ не выставляют. Мигом!
Штурман (водителю автобуса). Ну, чего трубишь в свою трубу? Чего кричишь на товарища? (Парню и девушке с опасливой любезностью.) Прошу, вас, товарищи! (Появившемуся портовику.) Ты грузи, а я устрою товарищей.
Штурман скрывается, уводя за собой парня и девушку. Вид у девушки все еще огорошенный, ей стыдно, и она ничего не понимает. Парень же выставил вперед подбородок и расправил грудь, он уже проникся уверенностью, что судьба шагающего впереди штурмана и впрямь в его руках. Они спускаются по трапу, проходят по длинному коридору. Над их головами светится желтая вереница ламп, с обеих сторон сверкает лакированное дерево.
Все трое подходят к каюте штурмана.
Штурман достает из кармана ключ и с извиняющейся улыбкой обращается к парню:
— Извините, но у меня беспорядок. Стоял ночью на вахте, не успел убрать.
Парень. Раз вахта — дело простительное.
Девушка. Ну что вы, что вы! Мы причиняем вам беспокойство, а вы...
Парень. При нашей профессии неубранная каюта... Всякое, друг, случается. Перетерпим.
Штурман. Но все-таки извините. Если бы я знал...
Они входят в каюту. Штурман прежде всего бросается к иллюминатору и раскрывает его. В каюте, куда попали парень с девушкой, царит типичный холостяцкий беспорядок: пепельница полна окурков, на столе посреди растрепанных книг стоит бутылка из-под «Старки», повязанная галстуком. Но гости сразу же впиваются глазами в тарелку с жареной колбасой и капустой. Рядом с тарелкой лежат на газете селедка без хвоста — довольно жирный кусочек — и хлеб. Парень глотает слюну. Штурман одной рукой открывает иллюминатор, а другой нащупывает за спиной бутылку, и выбрасывает ее в море. Девушка украдкой косится на постель. Штурман поворачивается к ним.
Штурман. Разрешите убрать постель?
Парень. Не беда, друг. Оперативник уберет. (Протягивает руку.) Ключ! (Штурман достает из кармана ключ и отдает парню.)
Штурман. Прошу!
Парень. Будь человеком — не забудем!
Штурман (подходя к столу). Снесу тарелки в камбуз. Уж эти уборщицы — ничего не делают.
Парень (с судорожной поспешностью). Пускай остаются!
Штурман (с сомнением). Ладно, пусть остаются... Не я первый стукнул. Честь корабля я, правда, защищал, и если кто получил по носу... Будете расследовать это дело, не очень-то доверяйте свидетелям. Эти чертовы островитяне все заодно.
Парень (великодушно). Знаешь, друг, мы твое дело пока отложим. Винца у тебя нет?
Штурман. К сожалению, нет. Было, да все вышло.
Парень. Ладно. Обойдемся. А теперь оставь нас одних. У нас тут (указывает на сумочку девушки) кое-какие анализы крови. Пора браться за работу. Возвращайся к своим делам, друг!
Штурман (с облегчением). Давайте, давайте. Не буду мешать. Сегодня я руковожу погрузкой.
Парень. Давай руководи, друг.
Штурман уходит. Девушка, отступив шага на два от парня, смотрит на него во все глаза, словно на незнакомого. Парень запирает дверь. Самое их сильное чувство — голод; с безмолвным единодушием они накидываются на еду штурмана, по-братски делят все пополам и уничтожают подчистую. Капуста с колбасой исчезают мигом. И лишь перейдя к селедке, они вновь обретают дар речи.
Девушка. Как у тебя это получается?
Парень. Что «это»?
Девушка. Чем ты напугал морячка?
Парень. Денег нет, билетов нет. Что оставалось делать? Вот я и трахнул парня по башке его же страхами. Мне бы только ухватить за хвост страхи всех людей, иметь хотя бы догадку, чего они боятся, так уж мы бы пожили, уж мы бы пожили! Меня этому один старый арестант научил. Он с этого и жил. За вымогательство и в тюрьму попал.
Девушка поправляет постель.
Девушка. Поди-ка сюда, друг.
Паром уже полностью загружен. Туристский автобус, еще один туристский автобус, маленькая «Латвия», два грузовика. Площадь всей палубы умело использована до последнего фута. Водителям, желающим выбраться из туннеля под мостиком к поручням, приходится или проползать под машинами, или перебираться через капоты и крылья. Кажется, будто все это множество машин слилось в огромную автотварь и распутать этот гигантский клубок почти невозможно.
Штурман появляется в тот момент, когда на палубу въезжает последняя машина — «Волга» с летчиками. Четыре велосипедистки — Маль, рыжая Реет, Хелью и Ингрид — стоят пока в ожидании, придерживая велосипеды, и их фигуры красиво выделяются на зеркале моря.
Штурман (портовику). Всех посадил?
Портовик. Всех. Можешь отчаливать.
Реет. Капитан, дорогой мой, не разрешите ли нам погрузить своих коней?
Штурман. Да-да, скорее. Чего же вы ждете?
И девушки вкатывают на палубу свои велосипеды. Все четверо очень веселы и держатся с подчеркнутым достоинством, а свои велосипеды они переносят к поручням с такой легкостью, будто те ничего не весят.
Пассажиры... Куда вода просочится, туда просочится и среднекалиберный пассажир парома. Как, впрочем, и туда, куда не просачивается даже вода. Пассажир парома, январский буран и песок пустыни проникнут куда угодно. Недаром в старину термином «обезьяний груз» обозначался наихудший, если не считать взрывчатых веществ, груз, а именно — люди, приобретающие в случае опасности два свойства, которых лишены все остальные грузы: фантазию и склонность к панике.
На нашем сегодняшнем пароме их полно. Лишь немногие из них, главным образом пожилые, уравновешенные и влюбленные, заняли места в пассажирских салонах. Остальные расположились на нижней, а также и на верхней палубе, той самой, где находятся командный мостик и каюты капитана и радиста.
Сверху паром выглядит как правильный вытянутый овал. В середине овала — кузова машин, их кабины и капоты, а вокруг — венок пассажиров. Они разбросаны вдоль всех поручней, но самыми плотными пчелиными роями они скопились на носу и на корме, образовав там четыре пестрые, шумные и суетливые группы. Кормят чаек, фотографируются. Наверху по обеим сторонам мостика они опираются на высокий — по грудь — барьер, выглядывают, словно кукушата, из-за шлюпок, и никто не обращает ровно никакого внимания на надпись, украшающую тяжелую металлическую дверь: «Вход посторонним воспрещен!» На пассажиров нижней палубы они смотрят сверху вниз — ведь они забрались туда, куда остальных не пускают.
Капитан выходит с женой из каюты и направляется в рулевую рубку. Жена у него красивая, оба выглядят счастливыми и по-праздничному молодыми. Капитан прекрасно владеет своей мимикой, но все-таки видно, как нравятся ему собственная персона в отлично сидящем мундире, и жена-красавица, и то, что он в любую минуту может прогнать отсюда всю эту пеструю ватагу, но из великодушия не делает этого. Он слегка улыбается, заметив мальчика с двумя девочками, прилипших к стеклянной двери рулевой рубки.
Капитан. Разрешите, пожалуйста.
Мальчик и девочки отскакивают. Парень во все глаза смотрит на капитана, смотрит с мальчишечьим восторгом и завистью, с таким преклонением перед его формой, с таким обожанием и заискиванием, что лицо капитана, который и сам-то всего-навсего большой мальчик, покрывается румянцем.
Капитан (мальчику). Что вы тут изучаете? Что вас интересует?
Мальчик (проглатывая слюну). Да хотели бы... Хотели поглядеть на локатор.
Капитан. На локатор?
Мальчик. Ага. На радарные установки.
Капитан (великодушно). Вот отчалим, тогда заходите. (Девочкам.) И вы тоже.
Входит с женой в рубку. Капитан переводит машинный телеграф на команду: «Готовьсь!»
На корме уже все подготовлено к отплытию. Шумные пассажиры по обоим бортам, четыре велосипедистки, которые сумели бы оживить и самую инертную компанию. Двое юношей с бородами лжепророков, сельделовы в отпуску, подбираются поближе к девушкам. Те поглядывают на бородачей с любопытством.
Первый сельделов. Помнишь, как нас мотало у Ян-Майена?
Второй. Я шестнадцать часов от штурвала не отходил. Ноги стали кривыми, как у татарина.
Первый (шепотом). Ты заметил этих девчонок? Эту рыжую заметил?
Второй. Симпатичная скумбрия. (Издает многозначительный свист.)
Паром жизнерадостен, как молодой жеребчик.
Штурман (палубному матросу). Апарель.
Апарель начинает медленно подниматься. Вдруг из толпы пассажиров вырывается женщина, держащая за руки двух детей, и, протиснувшись кое-как мимо «Волги», кидается к поднимающейся стальной стене. Самое страшное, что она выглядит вполне нормальной.
Штурман. Куда вы? Паром уже отходит.
Женщина. На сушу. Пустите меня на сушу!
Штурман. Ты же хотела плыть? Или не хотела?
Женщина (прижимая к себе детей). Очень даже хотела. Пустите меня на сушу.
Штурман. Зачем?
Женщина. Я с этим паромом не поеду. У меня дети.
Штурман. Заболела, что ли?
Женщина. Я с этим паромом не поеду. У меня дети.
Апарель все поднимается и поднимается. По знаку штурмана он замирает и начинает опускаться. Женщина, даже не оглянувшись, хватает детей за руки и по апарелю тащит их за собой на причал. Они идут по опустелой залитой солнцем пристани, дети без конца оборачиваются. Апарель снова начинает подниматься.