— А туда можно спуститься? — спросил Эллис, указывая на парк.
Пакс мягко фыркнул и посмотрел на него, как на сообразительного ребенка.
— Конечно. Это общий парк. Каждые три дня мы устраиваем там утренние чаепития, каждые три месяца — соревнования по поиску сокровищ. А уж что там творится в день трех Чудес, ты бы видел! Бег в мешках, скибы, лодочные гонки. Всем достается одинаковый набор материалов, и за месяц нужно смастерить лодку, а потом выиграть на ней заплыв через пруд. И никаких созидателей, работать можно только руками. У некоторых получается очень здорово. Людям нравится творчество, они всегда ищут возможность для самовыражения.
Повисло молчание. Они вместе любовались ночной панорамой.
— Тебе повезло куда больше, чем нам, — проронил Пакс.
— В каком смысле?
Руки Пакса взметнулись вверх, потом опустились в безмолвном удивлении. В конце концов, он просто рассмеялся.
— Ты не такой, как все. Уникальный.
— Ну, наверное… — отмахнулся Эллис. — Чего тут особенного.
— Неужели ты не понимаешь, какой это удивительный дар?
— Да какой уж тут дар…
Большинство людей в жизни Эллиса изо всех сил старались быть как все. Умение сливаться с толпой служило для человека главным навыком выживания, как для зебры — умение раствориться в стаде. Белым воронам всегда приходилось туго, и процесс уравнивания начинался еще в школе. Там детей учили адаптироваться, прогибаться и приспосабливаться, а потом то же самое продолжалось на рабочем месте. Только психи хотели, чтобы их заметили, только художники и безумцы. Когда Эллис был подростком, отец устроил традиционный разговор по душам и поделился с сыном житейской мудростью: никогда не высовывайся. Отец осознал эту простую истину, пока служил во Франции, в четвертой бронетанковой дивизии под командованием генерала Паттона. Те, кто выступали добровольцами, никогда не возвращались домой…
— Каждый из нас хотел бы оказаться на твоем месте. Наверное, именно поэтому Вин повел себя так грубо. Гении могут быть очень тщеславными и завистливыми. Как и все остальные, пожалуй. — Пакс коснулся ладонью своего сюртука. — Мы пытаемся выразить свою индивидуальность, хотим отличаться от других, но… — Он снял шляпу, обнажая лысую макушку. — Но под этими нарядами мы все совершенно одинаковы.
Сжимая шляпу в руках, Пакс облокотился о балконные перила и устремил взгляд вниз, на сияющие огни, с выражением какой-то странной тоски и безнадежности. Эллис удивился.
— Вот уж не думаю, — сказал он. — Ты совсем не похож на других.
Пакс посмотрел на Эллиса. Казалось, эти слова его рассердили.
— Зачем ты врешь?
— Я не вру. Я мало кого здесь видел, но ты не такой, как все. Ты… даже не знаю. Добрее, что ли. Восприимчивей и гораздо, гораздо храбрее.
Пакс не отводил взгляда. Не верит, понял Эллис.
— Когда меня нашли, Ча испугался. Все испугались, а ты смело подошел поближе. Притащил к себе домой, хотя вообще ничего про меня не знал… и даже не спросил разрешения у Вина. И потом… в гостиной у геоманта… ты открыл портал, чтобы я мог спастись. Про себя даже не вспомнил. — Эллис покачал головой. — Нет, на других ты не похож. Во всяком случае, на тех, кто мне здесь попадался. И на моих прежних знакомых тоже. Так что ты вполне себе уникален.
У Пакса задрожали губы.
— Почему ты говоришь такое?
Эллис пожал плечами.
— Это правда. Зачем мне врать?
Пакс сморгнул слезы.
— И шляпа у тебя неплохая, — улыбнулся Эллис, пытаясь разрядить обстановку. Он не понял, почему Пакс расплакался. — Очень стильная.
— Спасибо. Это тоже копия, образец был в музее. Я не художник, как Вин… Не могу придумать ничего нового. — Пакс говорил торопливо, желая скрыть смущение. — Слепил себе наряд из одежды, которую носили в прошлом. У нас любят такие шляпы. Раньше их называли «котелками». Одно время я носил другой старинный головной убор, цилиндр, но котелок мне нравится больше. Его не сдувает ветром, а я сейчас часто выхожу наверх, на траву.
Пакс снова отвернулся и вытер слезы. Но плакать не перестал.
Эллис решил проявить великодушие: отвел глаза и притворился, что ничего не видит. Если бы рядом плакала женщина, Эллис бы попытался обнять ее или еще как-нибудь успокоить. Но Пакс не был женщиной. А если плачет мужчина, то лучше всего притвориться, будто ничего не заметил. Однако мужчиной Пакс тоже не был.
Эллис совсем запутался.
Пакс ему нравился. Рядом с этим лысоголовым посредником он чувствовал себя куда спокойнее и уютнее, чем в обществе собственной жены, матери и даже Уоррена.
Они постояли еще немного, пока Пакс боролся со слезами, то пряча лицо в сгибе локтя, то прикрываясь шляпой. Эллис протянул руку и бережно сжал его плечо. Спустя минуту Пакс выпрямился и снова водрузил котелок на голову.
— В день трех Чудес у нас здесь устраивают фейерверки. — Слова прозвучали почти совсем спокойно. Пакс откашлялся и шмыгнул носом. — Лучше фейерверка может быть только день дождя.
— А что это?
Пакс обернулся. Глаза у него были красные, но на губах играла радостная улыбка.
— День дождя — это здорово! Когда там, на траве, над каким-нибудь из парков собираются облака, я беру порт-колл и отправляюсь наверх… Просто стою под дождем. То есть сначала стою, а потом не выдерживаю и пускаюсь в пляс. Люблю такие дни. У нас здесь погода никогда не меняется. Иногда художники устраивают метеошоу, но настоящий дождь все равно лучше.
— А снег?
— Снег — это красиво, но все равно не то. Как ты, наверно, заметил, здесь многие не носят одежду. Она им не нужна, потому что климат в Полом мире очень ровный и теплый, и его поддерживают, чтобы всем можно было ходить голышом. В костюме бывает жарко, но зато люди всегда меня узнают.
— Повторюсь, у тебя отличный наряд, — сказал Эллис. — Очень элегантный.
Губы Пакса дрогнули, и он снова отвернулся.
— Извини. Я не хотел…
Пакс быстро пересек комнату и скрылся за дальней дверью.
Эллис стоял, прислонившись спиной к балконным перилам, и чувствовал себя на редкость паршиво.
— Эллис Роджерс, — раздался громкий шепот Альвы, — вы, сэр, просто удивительный человек. Позвольте предложить вам прохладительный напиток! Или, может, приготовить что-нибудь поесть? А то вы с Паксом толком и не поужинали. Если очень хочется, могу даже сотворить гамбургер. Шаблона у меня нет, но попробовать стоит.
— Пакс расстроился? Чем я его обидел?
— У Пакса есть много поводов для расстройства, но ты, мой милый, к ним не относишься. Точно тебе говорю. Жалко, что ты встретился нам только сейчас… Мне очень хочется сделать для тебя что-нибудь приятное. Может, послушаем музыку? Хочешь? Давай я включу песню из твоего времени. Вот, например.
Раздалась тихая фортепьянная мелодия — первые лиричные аккорды старой, до боли знакомой песни.
— Нравится? Я очень люблю эту музыку. Она ведь была популярна в твои дни?
Спустя мгновение Эллис услышал голос Джона Леннона, такой же, как две тысячи лет назад. «Давай с тобой представим: над нами рая нет…»[2] Пришла очередь Эллиса утирать слезы.
Пакс так и не вышел из своего укрытия, поэтому Эллис решил вернуться в спальню, где стояла кровать с балдахином. Его внимание привлекла небольшая статуэтка, которую он не заметил утром. Грубоватая, но красивая скульптура — две человеческие фигурки, одна приподнимает другую, будто в танце. Стоило Эллису прикоснуться к ней, как тут же раздался взволнованный голос: «Паксу, с благодарностью за все, что ты для нас сделал. Без твоей помощи мы бы не справились. Ты — четвертое Чудо. Нал».
Эллис неожиданно понял, что видел такие статуэтки по всему дому. В одной только спальне стояло восемь штук — в основном, на верхних полках, подальше от посторонних глаз. Все статуэтки были разными, и не каждый из скульпторов мог похвастаться отточенным мастерством. Одна из фигурок, стоявшая на высокой полке над самыми окнами, так и притягивала взгляд своим изяществом и выразительностью: на краю скалы, увитой терновыми шипами, лежал человек и крепко держал за руку другого, висевшего над пропастью. Эллис хотел дотронуться до статуэтки и послушать, какое послание было в ней записано, но не смог дотянуться. Слишком высоко. Наверное, ее поставили туда специально.
Явно желая ему угодить, Альва предложила на выбор множество развлечений. Телевизоров в Полом мире не было, зато были граммы, голо и векции. Граммы — сокращенно от «голограмм» — делились на статичные и движущиеся. Похоже на фильмы и фотографии, только в трехмерном формате: изображение разворачивалось в пространстве, так что можно было обойти вокруг объекта и осмотреть его с разных сторон. А в голо зритель сам становился активным участником. Отдельный голо представлял собой интерактивную среду, вроде компьютерной игры с возможностью полного погружения или обучающей программы. Эллису так и не удалось ничего узнать про векции, потому что Альва подсунула ему учебную голограмму под названием «Наше прошлое». Эдакий многосерийный документальный фильм, напоминавший программы на канале «Хистори». Альва начала с восьмой части — «Энергетические войны».
Передачу вели говорящие песочные часы, которые иногда начинали петь и приплясывать. В самом начале Эллис увидел страшные бури, охватившие планету; часы рассуждали об иссякающих запасах топлива и глобальном потеплении. К середине пятидесятых — две тысячи пятидесятых, ему как раз бы исполнилось сто лет — климат изменился до неузнаваемости. Разрушительные ураганы случались все чаще, и сельское хозяйство по всему миру приходило в упадок: фермерам просто не удавалось вырастить урожай в таких суровых и непредсказуемых условиях. Люди начали повсеместно использовать парниковые технологии, но, по словам песочных часов, «разгневанная матушка-природа» сметала даже каменные павильоны. В попытке укрыться от ураганов сельскохозяйственные организации начали строить фермы и жилье для своих работников под землей. Ветра становились сильнее, число погибших росло, и многие кинулись искать работу на этих подземных фермах.