Но что-то в нем изменилось.
И дело было не только в седых космах, бороде и сброшенных килограммах: Уоррен даже разговаривать стал по-другому. Раньше он никогда не отличался особой жизнерадостностью. Постоянно ныл о том, как ему не везло. Сначала во всех бедах были виновата мать и учителя, которые требовали, чтобы он занимался прилежнее; из-за плохих оценок Уоррену даже пришлось бросить футбол, а ведь спортивная карьера была такой перспективной! Потом жизнь стали портить начальники и жены — бывшие, — которые не желали ценить его по достоинству. А еще правительство, где работали одни воры и идиоты. Годами напролет Уоррен вел свою проповедь у барной стойки. Слушателей было много, но мало кто обращал на него внимание. Даже Эллис пропускал это нытье мимо ушей. В голосе Уоррена всегда было слишком много жалости к себе. Но теперь все стало иначе. На смену бесконечному ворчанию пришел странный оптимизм. Эллис не узнавал своего старого друга.
Но перед ним все равно сидел Уоррен, так?
Эллис смотрел на пистолет в его руках и прикусывал язык, чтобы не попросить оружие обратно.
— Я оказался прав. Вот где настоящая жизнь! — Уоррен огляделся по сторонам со свирепым выражением лица, которое отлично дополняло его новый облик. — Да, здесь тяжко бывает. В первую зиму думал, что помру. Жуков есть пришлось, в прямом смысле слова. Чуть не отравился ягодами, пока научился отличать съедобные от ядовитых. В этом вся суть: начинаешь понимать, что плохо, а что хорошо. Что поможет выжить, а что убьет. Эллис, той весной я заглянул Богу в лицо — прямо как проповедники талдычат. Будто заново родился. Выполз из могилы в новую жизнь, новую эру Уоррена Экарда!
Он вытащил магазин, проверил патроны и вставил обратно. А потом снял пистолет с предохранителя и взвел курок.
Сердце Эллиса забилось быстрее.
— Вот тогда я и понял, что меня больше ничего не держит. Я свободен. Что хочу, то и делаю. Никто не сможет мне помешать. Никаких законов, понимаешь? — Он зловеще усмехнулся и подмигнул Эллису. У того перехватило дыхание.
«О каких законах мы говорим, Уоррен?»
— Если облажаюсь, то сам буду виноват. Я ведь думал, что людей не осталось. Один, как Адам. Гуляю с Богом по райским кущам, а Еву еще не сотворили, и эта дрянь не успела все испортить. — Он фыркнул и покосился на Эллиса. — Чего молчишь-то?
— Верни пистолет, пожалуйста.
Уоррен хохотнул.
— Нервничаешь?
— Ну, ты же у нас любишь отключать предохранители на опасных механизмах. Боюсь, что отстрелишь себе еще пару пальцев — на этот раз на ноге.
Уоррен улыбнулся, но Эллис не понял, что скрывалось за этой улыбкой: веселье, вежливое безразличие, снисхождение? Потом снова поставил пистолет на предохранитель, опустил курок и отдал оружие Эллису, прихлебывая чай.
— Даже странно, что тебе здесь нравится. — Эллис еще раз проверил предохранитель. Сердце продолжало колотиться как сумасшедшее. — Ни пива, ни льда, ни футбола, ни женщин. Как же так?
— Раньше я был пешкой в мире изобилия. Теперь я король пустынных земель. Все в моих руках. Огромный чистый холст, а не жалкий уголочек общей картины.
— И когда ты успел стать философом? Четыре дня назад разговаривал слоганами из рекламы пива.
— Все изменилось. Тут нет ни телевизора, ни радио, ни Интернета. Даже книжек — раз, два и обчелся. Ничто не отвлекает от раздумий. Я много размышлял о своей жизни и понял: мало того, что я нищ, так у меня еще и денег нет ни цента.
Последнюю фразу он произнес, глядя на Эллиса с веселым прищуром: поймет тот шутку или нет.
Эллис слабо улыбнулся, и Уоррен подмигнул ему.
— Мир был разрушен до основания. Теперь можно строить новый. Создать новую цивилизацию, не допуская прошлых ошибок.
— Цивилизация здесь уже есть. Миллионы людей не согласятся с твоими планами на будущее. Судя по тому, что мне рассказывали, поверхность Земли считается неприкосновенной.
— Ты же с ними общался. Знаешь, как они себя ведут. Будто дети малые. Даже сопротивляться не станут. И будем мы с тобой, как тот парень, который приплыл в Мексику…
— Кортес?
— Ага, он самый. Приплыл с жалкой горсткой людей и подмял под себя всю страну.
— Захватить Ацтекскую империю ему помогли пять сотен солдат, новое оружие и черная оспа.
— Да какая разница? Мы с тобой точь-в-точь как он. Единственные настоящие люди на планете. А остальные… не знаешь, как и назвать. Из них всю агрессию повывели. Чем-то похожи на мою вторую жену: будут орать, обижаться, но дальше скандалов и швыряния вещами дело не пойдет. Пригрози кулаком или охотничьим ножиком — и весь мир в твоей власти. С пистолетом можно и за бога сойти.
«Или за дьявола», — подумал Эллис.
Уоррен посмотрел ему в лицо и усмехнулся.
— Расслабься. Лавры Гитлера мне ни к чему. Просто хочу сказать, что лысики живут под землей и наверх не высовываются. Если мы с тобой построим здесь город, они не станут возникать.
— А если станут?
Уоррен погрузился в раздумья, прихлебывая чай. Из дома доносился звон посуды и хлопанье кухонных ящиков.
Эллис посмотрел на свой пистолет. Забавно — он так и не убрал его в кобуру. Раньше всегда сразу прятал. Положив оружие на колени, Эллис притянул к себе рюкзак и вытащил свое пальто.
— Замерз, что ли? — спросил Уоррен.
— Нет. — Ответ прозвучал отрывисто и зловеще, хотя Уоррен, возможно, этого не заметил. Не знал, что он собирается делать дальше.
Эллис вытащил письма, которые лежали в кармане с 2014 года. Сначала он даже сомневался, стоит ли поднимать эту тему. Зачем ворошить прошлое? Пегги мертва, прежнего мира больше нет. Однако боль была слишком свежей, и Эллис никак не мог оставить ее позади. Мать учила, что от воспаления лучше всего помогает перекись водорода. Прежде чем накладывать повязку на глубокий порез, надо щедро плеснуть перекисью прямо в рану — больно будет до ужаса, но иначе не заживет.
Эллис не сказал ни слова. Просто вручил письма Уоррену. Тот с озадаченным видом перебрал конверты.
— А, вот оно что… — наконец произнес он. В глазах мелькнуло понимание. — Старье-то какое. Значит, Пегги их сохранила?
Эллис молча сверлил его взглядом.
— Что? — спросил Уоррен.
Ни намека на сожаление и раскаяние.
— Ты спал с моей женой.
— Ага.
— Сразу после смерти моего сына. Ты трахался с Пегги.
Уоррен кивал, как идиотский китайский болванчик.
— Тебе и сказать нечего?
Уоррен пожал плечами.
— А что ты хочешь услышать, Эллис? Это случилось больше двух тысяч лет назад.
— Не для меня.
Уоррен кивнул, будто бы признавая справедливость его требований.
— Значит, хочешь, чтобы я извинился? — Он взглянул на пистолет, по-прежнему лежавший у Эллиса на коленях. — Или планируешь пристрелить?
Неужели так оно и случается — подсознание просто берет верх? Потому он и отправил Пакса домой? Стыдился того, что может натворить? В глазах посредника Эллис был удивительным человеком, и разочаровывать его не хотелось. Что там обычно говорят, когда какой-нибудь псих устраивает стрельбу?
«Миролюбивый был парень! Слова дурного ни о ком не скажет. Поверить не могу, что это его рук дело. Нет, господин офицер, он был не такой».
Эллис снова взглянул на Уоррена.
— Я не хочу, чтобы ты извинялся. Я хочу, чтобы ты раскаялся.
— Ладно.
«Ладно?»
— Уоррен, твою мать! Ты был моим другом. Единственным близким другом. У тебя было много женщин, а у меня — одна.
«Но ведь тебе с ней стало неинтересно! Месяцами друг к другу не подходили, даже не целовались. А я с возрастом раздался вширь, девушки заглядываться перестали. Вот мы с Пегги и сошлись. Трахались прямо в твоей постели — помнишь то лиловое одеяло? По три раза в неделю кровать раскачивали. Хорошо, что ты никогда не приходил с работы пораньше. Как говорится, если слышишь скрип пружин, в спальню не заглядывай. Пегги даже туфли не снимала».
От таких мыслей указательный палец сам собой лег на спусковой крючок.
— Правду хочешь услышать? — Взгляд Уоррена снова метнулся к пистолету. — Злилась она на тебя страшно. Ненавидела. Винила в смерти сына… но это ты и сам знаешь. — Уоррен задумчиво погладил опустевший стакан большим пальцем. — Я ведь с ней тогда был. Хотел стремянку одолжить. Пегги как раз вернулась домой, мы заглянули вместе в гараж, а там Айсли. Она закричала, потом расплакалась у меня на плече. Через пару месяцев письма писать начала, и я решил, что ей выговориться надо. Теперь-то понимаю: тебе отомстить хотела, я ей был не нужен. Случилось это всего один раз, как в письме написано.
Уоррен отдал Эллису стопку конвертов.
— Устроились на заднем сиденье ее машины, прямо на парковке около закрытого бара. Пьяные были оба, героя-любовника из меня не вышло. Думал, помогу бедняжке справиться с горем — и помог, в общем-то. Только не так, как представлялось. Она ведь не от одиночества убегала, а хотела наказать тебя за случившееся. Правда, жизнь сложилась иначе, и про измену ты узнал только сейчас. Знаешь, как бывает: старая мина рвется у кого-нибудь под ногами спустя полвека после войны. А ведь Пегги могла тебе все рассказать, но почему-то смолчала. И развод планировала получить, но так и не собралась. Если хочешь знать мое мнение, она просто не сумела тебя разлюбить. Старалась очень, да не смогла.
Уоррен допил остатки чая. У Эллиса совсем пересохло в горле.
— Под конец вся история с местью вышла ей боком. После твоего исчезновения Пегги втемяшилось, что ты покончил с собой. Я пытался растолковать ей про машину времени, но… сам понимаешь. А когда я продолжил настаивать, Пегги перестала отвечать на звонки. И на письма тоже. Где-то через год переехала во Флориду — и вряд ли я был единственной причиной ее побега. Больше замуж не выходила.
Эллис задумчиво смотрел на поля за фермой, но последняя фраза Уоррена вывела его из оцепенения.
— Как она умерла?
Уоррен приподнял брови:
— Мне-то откуда знать?
— Ты сказал, она больше не выходила замуж. Значит, тебе известна ее судьба. До самого конца.