— Пакс… однажды проявил слабость. — Вин посмотрел на обеденный стол, разжал ладонь и провел кончиками пальцев по полированному дереву. — Удивительный человек! Вы ведь даже не знаете… Пакс никогда не говорит об этом, но он спас тысячи обреченных, тех, кто уже отчаялся и сдался. В Полом мире не бывает насилия, но мы по-прежнему испытываем гнев. Держим его внутри, не выпускаем наружу, и этот яд отравляет нам разум. Когда человек не может избавиться от ненависти, разочарования и злости, он скатывается в депрессию и начинает презирать себя. Ученые из ИСВ не смогли найти лекарство от этой болезни. Эмоции — слишком тонкая материя. Если их задеть, то человек может полностью потерять чувствительность. Слишком уж легко убить волю к жизни или создать безумного психопата. В самых тяжелых случаях не может помочь никто. Некоторые посредники пришли к выводу, что болезнь заразна… С эмоциями такое случается. Черная депрессия стала чумой нового мира.
Вин заглянул Эллису в глаза.
— Можете представить такое? Тело бессмертно, а впереди только вечная боль и страдания? Это главный страх для каждого из нас — провалиться в бездонную тоску без шансов на исцеление. По крайней мере, жертвы средневековой чумы мучились не слишком долго.
Вин опустил вторую руку на стол, продолжая чертить невидимые узоры.
— Жил-был один художник. Всем известно, что творческий ум страдает от чумы сильнее других, и этот художник — гений, как говорили многие, — терзался годами, но держал свою боль в тайне. Никто не знал о его беде до тех пор, пока гений не сорвался. В один прекрасный день он взял ложку и выдавил себе глаза. — Руки Вина замерли на столешнице. — Говорил, что не заслуживает видеть красоту. Недостоин даров, которые ему ниспослали. Сменил шесть пар глаз. Каждый раз в ИСВ ему просто вставляли новые. Но все это не имело смысла. Потеря зрения не могла заглушить боль. Лекарства не существовало. Никто не мог помочь, потому что никто не понимал его тоски. Гения душили одиночество и беспомощность, и темный омут депрессии затягивал все глубже и глубже…
Люди жалели художника. Жалели и старались избегать. Выхода не было — совсем, понимаете? А потом появился Пакс. Удивительный, чудесный Пакс. Никто не мог понять, а он понял. Смог погрузиться во тьму, встать рядом, почувствовать этот ад, взглянуть ему в лицо. Пакс выцарапывал во тьме щели, и сквозь них лился свет. И оттого, что он понял, по-настоящему понял боль гения и разделил его одиночество, все изменилось. Постепенно художник выздоровел. И он был лишь одним из многих, кого исцелил Пакс…
Вин глубоко вздохнул и приподнял маску, утирая слезы. Вокруг глаз виднелись мелкие белые шрамы.
— Ему приходится дорого платить за способность к глубокому состраданию. Чувства Пакса сильнее, чем у всех остальных. Этот дар стал его проклятием. Возможно, чума, от которой он лечит других людей, оставила на нем след. Не знаю. Пакс слишком хрупок и восприимчив… но по-другому он просто не может. Как кончики пальцев. — Вин поднял ладонь и задумчиво посмотрел на нее. — Они очень чувствительны ко всему, в том числе к боли. Зато отлично справляются со своей работой. Вот и Пакс такой же.
Вин подошел к ближайшему стулу, сел и уставился в пустоту невидящими глазами.
— Что произошло? — спросил Эллис. — Почему Пакс… почему вы сюда переехали?
— Не знаю. Он ничего не рассказывал. О случившемся я узнал от друзей. Пакс был в реанимации под строгим наблюдением. Никто не мог понять, что с ним делать. Паксу нужен был Пакс — человек, способный заглянуть в душу и прогнать демонов. Но второго такого на свете нет. И я не смог уйти… Переехал сюда, чтобы за ним присматривать. Я на что угодно готов — понимаете, на что угодно! — да только я не Пакс. Не волшебник. Он медленно погружался в тоску. А потом появились вы. — Вин снова посмотрел на Эллиса и нахмурился. — Я сразу понял, что это не к добру. В нем проснулась надежда, но… Что будет, если подбросить Шалтая-Болтая над пропастью? Он упадет, и тогда не поможет ни королевская конница, ни королевская рать. Пакс — бесценное сокровище… и вы его растоптали.
— Хотите сказать, что Пакс мертв? — Эллису стало плохо. Новенькое сердце, бившееся в груди, разрывалось на части.
«Нет, пожалуйста. Только не снова…»
— Возможно.
— Возможно? Это что еще значит?
— После встречи с вами он был в истерике. А у пистолета нет защитной блокировки, так ведь? Если приставить его к виску, то пуля пройдет сквозь живое тело, и ее ничто не остановит. На поверхности нет воксов, которые могут позвать на помощь. Благодаря вашим усилиям единственное устройство, с помощью которого можно было найти Пакса, болтается где-то на орбите у Нептуна. — Губы Вина задрожали. — От него нет вестей уже больше пяти недель.
— Послушайте, я просто хотел узнать, все ли в порядке. Поговорить, извиниться. Надо было прийти раньше, но я умер. Очнулся только неделю назад. Верховный советник сказал, что Пакс ни разу не заходил в больницу, и отправил меня… — Эллис чувствовал, как на плечи опускается невыносимый груз. — Впрочем, неважно. Пакса искали?
— Разумеется. — Вин плакал, не таясь. Слезы выкатывались из-под маски и срывались вниз, оставляя на коже блестящие дорожки. Ни звука, ни всхлипа, только губы дрожат. — Я собрал всех друзей Пакса. Целую армию. Знаете, с такой свитой Пакс мог бы легко захватить власть над миром… Мы искали несколько недель и ничего не нашли. Скорее всего, он лежит где-нибудь на траве, сжимая пистолет в остывших руках.
— Неужели ничего нельзя поделать?
— Планета большая. Надеюсь, там, где сейчас Пакс, идет дождь. Пакс очень любил дождливые дни…
Глава двенадцатая. Время настало
Эллис уже всерьез собирался отправиться на поиски Пакса, но минут через пять осознал, что это совершенно бессмысленно. Он не знал, с чего начать. Если Вин с Полом не смогли отыскать Пакса за целый месяц, то у него и подавно не выйдет. У Эллиса даже не было своего порт-колла…
На ферме стало холоднее, и листья начали желтеть, но больше ничего не изменилось. Все эти путешествия во времени сбивали с толку, будто Эллис пролистывал страницы своей жизни, не читая написанное. На ферму он вернулся не по своей воле, просто идти было некуда. Вин с радостью открыл для него портал в Гринфилд-Виллидж — видимо, полностью поддерживал Эллиса в желании убраться подальше. Несмотря на то, что жители фермы спасли ему жизнь и были готовы принять к себе, проповедь о Новой Америке не вызывала особого доверия. Полый мир был не так уж и плох. Эллис успел повидать его красоты, а беседа с Сол только усилила уважение, которое он начал питать к новой цивилизации. Мир без границ, страха и боли — разве не так люди представляли рай? И все-таки в нем было пусто. Не потому, что Эллису не хватало сложных задач и яркой индивидуальности — этого добра здесь было достаточно — а совершенно по другой причине. Очень простой и неожиданной. Новая Америка Уоррена и Полый мир оставались унылыми и бессмысленными, потому что в них не было Пакса.
«Альва нашла для тебя шаблон горячего шоколада».
Эллис помнил, как он стоял перед открытым порталом и смотрел в видневшуюся позади столовую.
«Я ведь мог бы уйти. Отправиться домой вместе с Паксом. Всего один шаг, разве трудно? Почему я остался? Ох, если б я знал…»
Он помнил отчаянное лицо посредника и тихое «пожалуйста».
Еще одно неправильное решение. Еще одна смерть на его совести…
Эллис остановился в конце Файрстоун-лейн и окинул взглядом старую ферму. На счастье или на беду, а теперь она станет его домом. Куда еще он мог податься?
На ферме был только Ял, и он, как обычно, хлопотал на кухне.
Часов у Эллиса не было, и он пытался определить время по положению солнца. Почти вечер, где-то около пяти. Но с наступлением осени дни становились короче, так что, скорее, около четырех. Сейчас сентябрь? Или октябрь? Стебли кукурузы были коричневыми, но… Когда в Мичигане убирали урожай? И не изменился ли климат? Опорные точки постоянно выскальзывали из-под ног, и это раздражало. Стоило привыкнуть к новой жизни, как он опять пропустил целый месяц.
— Господин Эллис Роджерс! — Ял кивнул так старательно, что это больше походило на глубокий поклон. На кухне пахло чем-то сдобным — кажется, новобранец пек хлеб на ужин.
На плите стояли бурлящие кастрюли, ломтики морковки и лука веером лежали на разделочной доске, будто колода карт. На Яле был надет фартук с отпечатками грязных ладоней, а в руках он держал полотенце и большой нож.
— Господин? — Эллису не понравилось такое обращение. Здесь, на старой ферме, оно звучало жутковато: черные рабы называли так своих хозяев.
Ял снова кивнул.
— Господин Рен распорядился, чтобы мы обращались к вам двоим в соответствии с вашим положением.
— Положением? Каким таким положением?
— Вы наши вожди и наставники. — Ял стряхнул нарезанную морковку в одну из кастрюль, аккуратно помогая себе ножом.
— И поэтому нас надо называть господами? А чем плохи обращения «старейшина», «учитель», «сэр» или, к примеру, «сэнсэй»?
— Господин Рен посчитал, что слово «господин» подходит лучше.
— Ял! — На крыльце, громко топая, появился Роб — потный, пыльный, с деревянной палкой в руках. Он зашел на кухню и угрожающе замахнулся: — Ты, ленивое дерьмо! А ну давай шевели задницей…
Заметив Эллиса, Вед-два сбавил обороты.
— Ой… — Палка опустилась. — Я не знал, что вы вернулись домой, господин.
«Господин» в сочетании с палкой — вот уж точно, впору забить тревогу.
— Я тут зашел, чтобы слегка вправить мозги Ялу. Пусть не расслабляется.
«Господи, да что Уоррен натворил?»
— Зачем? — спросил Эллис. — Вы же видите, что Ял работает.
Он указал на почищенную картошку, нарезанный лук и морковь.
— Какая разница? — Роб начал похлопывать палкой по ладони. — Он должен знать свое место. Вед-один — то есть Боб! — бьет меня, а я могу отлупить Яла.
— А мне можно будет колотить Миба, правда? — спросил Ял.