у, скорее всего, было известие о смерти Пегги и расставание с Паксом. Однако чувства имеют привычку меняться. Ночь сгущает краски, а утро всё видит в ярких тонах. И на рассвете нового дня Эллис невольно признал, что такая простая жизнь — без лишних сложностей и проблем — по-своему привлекательна.
По пути к дому он остановился, чтобы насладиться прекрасным утром. Чирикали птицы, пищали лягушки, шелестели от лёгкого ветерка стебли травы. Лучи солнца пронизывали листву и разливались золотом на старых досках амбара. Эллис будто очутился в рекламе: сейчас он обернётся и увидит милую блондинку в шерстяном свитере с чашкой кофе в руках и жизнерадостной улыбкой на лице. Но подул ветер, и Эллис — в одних джинсах и футболке — поёжился от холода. Вот оно, главное отличие реальности. Полый мир представлял собой великолепную картину, радуя взор и лаская слух, но настоящий мир взывал ко всем чувствам и щедро преподносил как хорошее, так и плохое.
За спиной хлопнула сетка от комаров на входе. Почти незаметный вчера, сейчас звук показался до неприличия грубым.
— Пойдёмте со мной, Эллис Роджерс, — сказал Боб. Видимо, бывший Вед работал ночью при свече, чтобы вышить на рубашке новое имя. Помахивая четырьмя блестящими бидонами, он направился к амбару, а Эллис последовал за ним.
— Рен говорит, ничто не даётся даром. Нужно усердно работать и во всём полагаться на себя. Даритель учит лени, а это грех. Жизнь без лишений и боли слишком проста, а Бог не такой её задумывал для своих детей.
— Ты веришь в Бога? В Христа?
— Я стараюсь. Я хочу угодить Рену, но… — Боб в смятении закусил губу. — Я прожил пятьсот двадцать восемь лет, и если Бог так важен, почему я за всё это время ничего о нём не слышал? Мне тяжело в него поверить. К тому же почти все учения касаются загробной жизни, но ведь в Полом мире нет смерти. Я до сих пор пытаюсь в этом разобраться, но сложно положиться во всём на слово одного человека.
— И книги.
— Да, и книги. Вы её читали?
— Местами.
— Рен читает нам по вечерам и не разрешает смотреть голы. Он прочитал нам несколько книг, но, если честно, мне пока больше нравятся романы Агаты Кристи. — Боб поднял взгляд в небо. — Мне всё ещё сложно поверить в то, чего я не могу увидеть.
— Раньше и о вирусах никто не слышал, — сказал Эллис. — Многим пришлось просто поверить, что они существуют. Учёные в этом плане почти как пророки.
Боб кивнул.
— Возможно, но ведь вирусы не обрекут никого на вечные страдания, если в них не верить?
— Если только не зайти ненароком в лепрозорий.
— Куда?
— Никуда. Долго объяснять.
— Всё равно благодаря ИСВ у всех в Полом мире есть иммунитет к вирусам. И больше никто не умирает, поэтому сама идея о прекрасной жизни после смерти кажется… ну… просто глупой. — Боб нахмурился.
— Так почему ты пришёл сюда?
— Чтобы стать особенным, как вы с Реном. Вы просто… я хочу, чтобы вы знали, как я вами восхищаюсь. И все остальные. Рен объяснил: если мы хотим стать такими же, нужно закалять характер. Без него никогда не станешь Личностью. Рен говорит, боль и испытания помогут нам вырасти и стать уникальными. Мы должны быть твёрдыми как камни, как вы двое, а сейчас мы — кленовые листочки, которых бросает ветром.
— Это вас Рен листочками назвал?
Боб улыбнулся.
— Нет, я сам придумал. Красиво? Вам нравится?
— Очень поэтично.
Боб откинул запор и открыл высокие двери, из которых дохнуло навозом. Внутри тёмную пещеру амбара очерчивали только белые полосы света, прорезавшие вертикальные доски.
— Каждый должен отвечать за себя. Никакой халявы. Если слабо, значит, не заслуживаешь жить. Всё просто.
Эллис усмехнулся, услышав от него слова Уоррена. В его воображении они выбирались изо рта Боба, как огромный клоун из крохотной машинки.
— Выживают сильнейшие, — произнёс Боб. — Это девиз дарвинов, правильно?
— Выживают самые приспособленные — это теория Дарвина о естественном отборе. Которую, к слову, христианство никогда особенно не любило.
Боб остановился около ряда коров и озадаченно посмотрел на Эллиса.
— В этом я не знаток, но… — он протянул бидоны, — Рен сказал, вы бы хотели помочь с завтраком.
— А, ну конечно. Никакого бесплатного питания. — Эллис улыбнулся и взял у него бидоны. — Только сперва покажи мне, что делать.
Эллис полагал, что подоить корову — дело нелёгкое. По крайней мере, так всегда было в фильмах. Впрочем, если верить Голливуду, те же мужчины, которые укладывали дороги и вычищали канализации, не могли сменить ребёнку подгузник без перчаток и противогаза. Всё оказалось удивительно просто, едва Эллис вошёл в ритм и Боб заверил его, что корове не больно. Сложнее всего было уворачиваться от испачканного в навозе хвоста, сидя на крошечном стульчике, сжимая коленями бидон с молоком.
Боб присматривал за ним, пока не убедился, что Эллис справится с дойкой, и тогда отправился кормить и поить других обитателей амбара.
— А давно ты живёшь тут, на ферме? — повысил голос Эллис: струйки молока громко журчали в металлическом бидоне.
— Чуть меньше полугода.
От Боба его заслоняла корова, которую тот представил как Оливия.
— И тебе здесь нравится больше, чем в Полом мире?
— О, намного! — Эллис услышал скрежет лопаты. — Сам не думал, что мне понравится, и поначалу было сложно. Не представляю даже, как тяжело жить в лесу. Такое испытание только Рену могло прийтись по душе. Для нас это слишком. Жизнь на ферме всё же несколько… да что там, куда проще.
— А тебе это не кажется скучным? Или даже нелепым: вы всё-таки сами себе трудности ищите.
— В этом вся суть. Да, здесь не так приятно живётся — особенно если неважно себя чувствуешь, а надо выйти на улицу под холодный дождь. Я иногда просто встаю у двери, выглядываю наружу и думаю: «Какого шторма я тут забыл?» Но потом иду и через силу берусь за работу. И вот что интересно: как бы я её ни проклинал, я довожу дело до конца и испытываю после этого настоящую радость. То есть, да, я устал, мне хочется вымыться, но я знаю, что чего-то добился. Мы прозвали это магией Рена. Она как Услада, только для этого не нужно никаких устройств. И удовольствие длится целыми днями. В Полом мире я такого никогда не испытывал. Всё, чем там занимаются люди, кажется порой совсем бессмысленным. Такое чувство гордости тоже нужно, чтобы закалить характер.
К тому времени, как Эллис наполнил четвёртый бидон, у него уже ныли руки. Как бы он ни хотел высмеять всю доморощенную философию Уоррена, но был вынужден признать: очень приятно сделать что-то стоящее. Остальные будут рады молоку на столе, а коровы, похоже, благодарны за то, что их избавили от лишнего бремени. Эллис проработал много лет, порой по десять и двенадцать часов в день, из которых тысячи уходили на всевозможные совещания, но никогда не испытывал такой гордости за проделанный труд. Когда-то в прошлом люди променяли удовлетворение от работы на стабильную зарплату.
— Еда всегда вкуснее, если сам помог её приготовить, — пояснил ему Боб, и они направились к дому с бидонами, в которых плескалось парное молоко.
Завтрак оказался лучше ужина и состоял из омлета и не подгоревших кексов с черникой. После еды Уоррен поднялся из-за стола и пропал где-то наверху с Полом и Дексом. Эллис не возражал: он не знал, когда именно вернётся Пакс, и предпочитал встретиться с ним наедине. Эллис помог Ялу вымыть посуду, а затем вышел из дома на подъездную дорогу. Он полагал, Пакс откроет портал примерно в том же месте, где они вчера расстались.
«Что я ему скажу?»
Эллис заворожённо наблюдал за тем, как Хиг косил траву. Два коня, Ной и Вебстер, тянули за собой большую косилку — всего-навсего пару колёс с сиденьем между ними, — обходя поле по часовой стрелке. Шатун с коленвалом преобразовывал вращательное движение колёс в возвратно-поступательное, и лезвие ходило из стороны в сторону над треугольными зубьями, рассекавшими траву. Косилка была попросту увеличенной машинкой для стрижки волос, но Эллиса впечатлило то, что её приводило в действие вращение колёс. Конечно, он видел устроенные так же ручные косилки, и не должен был удивляться, но она работала на порядок лучше, срезая широкую полосу травы, пока Хиг управлял конями со своего насеста между колёсами.
Воздух заполнил запах скошенной травы. Эллис вздохнул.
«Что я ему скажу?»
Он до сих пор не знал.
Уоррен предложил ему поселиться на ферме. Такая жизнь наверняка будет сложнее, чем его прошлая. Для Декса, Яла, Хига и Боба, всё, возможно, казалось игрой, отдушиной от монотонной жизни — как отдых на гостевых ранчо для туристов. Но Эллис с Уорреном были чужаками в Полом мире, и для них ферма Файрстоунов могла стать домом. Эллис уже староват, чтобы ворочать снопы сена, но такая работа была знакомой и настоящей. А ещё его привлекала возможность самому что-то построить. Уже встретив однажды смерть с пустыми руками, Эллис открыл для себя, что подобное имеет большое значение.
Но как быть с Паксом?
Эллис удивился, осознав, с каким волнением ждал его возвращения. Он даже прислонился к ограде, чтобы унять дрожь. Его не покидали мысли, как здорово было бы, согласись Пакс остаться с ними. Они бы жили в одном доме, работали в поле, выращивали свою еду, а зимой читали бы книги вокруг печки. Жизнь с Паксом была бы иной, чем с Пегги. В ней его привлекал секс. Когда это желание прошло — и на удивление скоро — их объединял только сын. А со смертью Айзли осталась лишь привычка: вместе было удобнее. С Паксом всё будет по-другому. Эллис чувствовал…
«А то я боялся, может, ты решил за своего сойти. Свернуть на другую половину дороги, так сказать».
Уоррен сам не знает, о чём говорит. Эллису нравился Пакс — вот и всё. Да кому бы Пакс не понравился? Они с ним сразу нашли общий язык, как старые приятели, которые давно не виделись. «Друзья с первого взгляда» — если такое, конечно, бывает. Пакс вернул ему веру в себя, убедил, что он не пустое место. Каким-то удивительным образом Пакс дарил ему радость. Для этого ведь и нужны друзья, верно? Может, настоящих друзей у Эллиса просто никогда и не было? Может, потому… Эллис следил взглядом за тем, как Хиг кружит по полю, и думал: а можно ли влюбиться в кого-нибудь — не в мужчину или женщину — а просто в человека? «Что вообще значит любить?»