…Доброе утро, доктор.
СПИВИ. Извините. /Делает вялый жест рукой, как бы говоря: "Продолжайте, пожалуйста" — и с унылым видом уставляется в пол./
РЭТЧЕД. Да… так вот, мы говорили об отношениях мистера Хардинга со своей женой…
МАРТИНИ. С чьей женой? А-а… Ну да, я вижу ее.
МАКМЭРФИ /подскакивая/. Где?
МАРТИНИ. Мама миа…
МАКМЭРФИ. /тщетно тараща глаза/. Господи, чего бы я не дал, чтобы у меня были такие глаза, как у этого человека.
ДОКТОР СПИВИ, очнувшись от своего оцепенения, смотрит на Макмэрфи. Достает очки, надевает их, снова снимает и поворачивается к сестре РЭТЧЕД, которая спокойно достает из плетеной корзиночки блокнот и открывает его.
РЭТЧЕД /читает/. Макмэрфи, Рэндл-Пэтрик, направлен судом штата на предмет диагностирования и возможного лечения. Тридцать пять лет… Женат не был. За устройство побега группы военнопленных из лагеря награжден медалью за отличную службу. С позором уволен из рядов вооруженных сил — за неповиновение. Дальше следует сплошная цепь нарушений — пьянки, драки… хулиганство, нарушение общественного порядка, несколько раз — азартная карточная игра, арест за изнасилование.
СПИВИ /оживляясь/. Изнасилование?
МАКМЭРФИ. Это так записано.
РЭТЧЕД. Пятнадцатилетней девочки.
МАКМЭРФИ. Она-то сказала мне, что ей семнадцать, и нисколько не противилась — сама на меня набросилась.
РЭТЧЕД. Судебный врач, обследовавший девочку…
МАКМЭРФИ, Так, доктор, набросилась, что я скорей стал брюки застегивать.
РЭТЧЕД, Это наш новый пациент, доктор. /Дает Макмэрфи блокнот, и тот спокойно вручает его Доктору Спиви. Тот надевает очки и принимается читать./
СПИВИ. Хм-м. А-а… хм… Похоже… Вы что же, прежде не лечились? Сколько времени вы провели в других заведениях?
МАКМЭРФИ. Видите ли, сэр, если считать вытрезвители штата и округа…
СПИВИ. В психиатрических заведениях.
МАКМЭРФИ. А-а, в этих. Нет. Это мое первое путешествие. Но я ненормальный, доктор, ей-богу, ненормальный. Вот тут… сейчас покажу… тот, другой доктор на ферме… /Перегибается через плечо Доктора и листает историю болезни./Ага, вот оно. "Повторные проявления буйства, наводящие на мысль о наличии психопатии". Он сказал, что психопатия у меня — это когда я дерусь и вожусь с бабами; минуточку, минуточку, как это он говорил?.. Что я проявляю излишний пыл в своих отношениях с ними. Док, это штука серьезная? То есть, я хочу сказать, с вами такое бывало?
СПИВИ /задумавшись, чуть грустно/. Нет, должен признаться, не бывало.
МАКМЭРФИ. Насчет драки — я тут еще могу понять, а вот чтоб с бабами человек перебарщивал и это было худо — такого никогда не слыхал.
СПИВИ /изучая историю его болезни/. Тут есть вот какая интересная фраза. "Нельзя исключить, что этот человек, возможно, симулирует психоз, дабы избежать унылого однообразия работы на ферме". Ну, мистер Макмэрфи? Что мы на это скажем?
МАКМЭРФИ /сдвигая кепи на затылок и по-идиотски склабясь/. Я что, ж, по-вашему, выгляжу как нормальный? /"Разражается хохотом на собственную шутку./
РЭТЧЕД. Вы не считаете, доктор, что следовало бы ознакомить мистера Макмэрфи с порядком проведения наших собеседований?
СПИВИ. Да. И одно из наших основных правил — пациенты при этом должны сидеть.
МАКМЭРФИ /опускаясь на стул/. А, ну конечно, доктор!
СПИВИ. Мы, видите ли, строим всю работу здесь на принципе терапевтической коммуны.
МАКМЭРФИ. Чего, чего?
СПИВИ. Те-ра-пев-ти-ческой ком-му-ны. Это значит, что данное отделение представляет собой как бы общество в миниатюре. И поскольку общество решает, кто здоров, а кто — нет, человек должен соответствовать требованиям. Мы поставили себе целью построить всю работу в отделении на демократических началах, так что это отделение управляется пациентами. Здесь все нацелено на то, чтобы подготовить вас к возвращению в большой мир. Главное, чтобы в человеке не осталось никакой заразы. Говорите, Дискутируйте. Раскрывайте душу — признавайтесь. Если вы услышите что-то важное, сказанное другим пациентом, запишите это в книгу записей, чтобы все могли это видеть. Вы знаете, как называется эта процедура?
МАКМЭРФИ. Наушничанье.
СПИВИ. Групповая терапия. Помогайте себе и своим друзьям вытаскивать на свет все тайны своего подсознания. Раскрывайте все свои старые грехи!
МАКМЭРФИ /с самым невинным видом/. Какие грехи?
РЭТЧЕД. Разрешите внести предложение, доктор: не лучше ли будет, если мистер Макмэрфи на конкретном примере узнает, в чем состоит эта процедура. /Открывает книгу записей./Согласно записям, внесенным в книгу несколькими пациентами, мистер Хардинг говорил, что ему неловко было гулять с женой из-за того, как другие мужчины смотрели на нее. При этом он сказал: цитирую…
ХАРДИНГ /монотонно/. И было, черт бы ее подрал, на что посмотреть. Конец цитаты.
РЭТЧЕД. Совершенно верно. Люди слышали такие, как он говорил, что, возможно, давал ей повод искать сексуального удовлетворения на стороне. В чем состоял этот повод, Дэйл?
ХАРДИНГ. Ну… не могу сказать, чтобы я был так уж с ней пылок…
РЭТЧЕД, Правильно ли будет сказать, что она считала вас сексуально неполноценным?
ЧЕЗВИК. Может, она для него просто-напросто слишком горячая штучка. Верно я говорю, Хардинг?
БИЛЛИ /с ехидством, порожденным собственной бедой/. А я ув-верен, он боялся ее,
ХАРДИНГ. Нисколько!
МАРТИНИ. Конечно, боялся!
ХАРДИНГ. Правильнее было бы сказать… был ею подавлен,
ЧЕЗВИК. Что так, что этак — все одно.
РЭТЧЕД. Я вижу, мистер Хардинг говорил также, что в присутствии жены у него возникал комплекс неполноценности.
СКЭНЛОН. Зачем же он тогда женился на такой дамочке?
ЧЕЗВИК /с умным видом/. А у него, видать, комплекс матери.
СКЭНЛОН, Потому что он, видно, материнскую грудь никогда не сосал.
МАКМЭРФИ с возрастающим изумлением взирает на происходящее.
ХАРДИНГ /в исступлении/. Ничего подобного! Просто мне хотелось иметь рядом женщину женственную. Которая не соперничала бы со мной, а помогла бы… /Делает широкий жест рукой./
РЭТЧЕД. Помогла бы преодолеть в самом себе определенные тенденции? Вы хотите сказать, что ваша проблема в какой-то мере состоит в том, что жена считает вас недостаточно мужественным?
ЧЕЗВИК. Ну да, посмотрите, что он делает со своими руками..
ХАРДИНГ поспешно засовывает обе руки между колен.
А, Хардинг?
РЭТЧЕД. Итак, вы намеренно избрали себе женщину, которая интеллектуально намного ниже вас. Разве вы не понимаете, что это значит?
ХАРДИНГ. Да, конечно. Но теоретически… мне казалось… что по крайней мере в плане сексуальном…
БИЛЛИ. В-верно, в-верно. В-вы все время нам говорили, до ч-чего она х-хороша в постели.
ЧЕЗВИК. Угу, и как — здорово у вас получалось?
ХАРДИНГ. Ничего… ничего не могу: полная психическая импотенция… А, черт, ну почему я всегда плачу?
СКЭНЛОН. Послушай, Хардинг, а не легче тебе будет, если ты сейчас просто встанешь и признаешься, что ты — не мужик?
МАКМЭРФИ /вскакивает на ноги, с грохотом роняя стул/. Прекратите, черт бы вас подрал!
РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи!
МАКМЭРФИ. Да оставьте вы наконец мужика в покое!
РЭТЧЕД. Сядьте!
МАКМЭРФИ /Хардингу/. Слушай, приятель, ты же не обязан выслушивать всю эту белиберду!
РЭТЧЕД /с треском захлопывая книгу записей/. Доктор, я предлагаю прекратить собеседование.
СПИВИ. Да?
РЭТЧЕД, Прекратить, пока не будет восстановлена дисциплина.
ДОКТОР СПИВИ покорно встает и выходит. СЕСТРА РЭТЧЕД собирает свои вещички, кладет книгу для записей на место и тоже выходит. Больные молчат — чувствуется, что им стыдно за то, что они так ополчились на одного из своих. ХАРДИНГ продолжает сидеть. Он что-то напевает сквозь крепко стиснутые зубы. МАКМЭРФИ подходит и садится верхом на стоящий рядом с ним стул.
МАКМЭРФИ. Послушай, приятель, они всегда так происходят, эти ваши собеседования? Выпускают цыплят на волка для клева — пусть, мол, развивают клювики?
ХАРДИНГ. Для клева? Понятия не имею, о чем вы.
МАКМЭРФИ. Могу пояснить. Цыплята, как увидят кровь на каком-нибудь цыпленке, набрасываются на него и клюют — ясно? Клюют, пока от цыпленка ничего не останется — только кости да перья, вымазанные в крови. Но в этом побоище еще парочке цыплят изрядно достается, и тогда в другой раз — уже их черед,
ХАРДИНГ /сцепив руки, заставляет себя говорить намеренно небрежным тоном/. Клев. М-да, приятная аналогия, мой друг, ничего не скажешь.
МАКМЭРФИ. Правильно, мой друг. Вот что мне напомнило ваше собеседование.
ХАРДИНГ. Значит, в данном случае я был тем самым окровавленным цыпленком, да, дружище?
МАКМЭРФИ. Совершенно верно, дружище. И хочешь знать, кто первый тебя клеванул? Эта милая сестрица — вот кто.
ХАРДИНГ. Как все, оказывается, просто. Проще некуда. Вы пробыли у нас в отделении всего шесть часов и свели на нет всю работу Фрейда, Юнга я Максуэлла Джонса: единственная напрашивается аналогия — клев.
МАКМЭРФИ. Ни про какого Фрэда, Юнга и какого-то там еще Джонса я тебе, малый, не толковал. Я тебе втолковывал про это дурацкое собеседование и про то, что устроила тебе сестрица.
ХАРДИНГ. Устроила мне?
МАКМЭРФИ. Лопатами валила.
ХАРДИНГ. Уму непостижимо! Вы же абсолютно не учитываете то обстоятельство, что она все это делает для моего же блага.
МАКМЭРФИ. Е-рун-да…
ХАРДИНГ. Вы меня огорчаете, мой друг. Я считал вас умнее. Но, видимо, ошибся.
МАКМЭРФИ. Пошел ты к черту.
ХАРДИНГ. О да, я, конечно, заметил вашу примитивную грубость. Психопат с явной тенденцией к садизму, по всей вероятности, обусловленному неосознанной эгоманией. А эти таланты несомненно указывают на то, что вы, мой друг, как нельзя больше подходите для того, чтобы самому врачевать. Ну конечно, эти ваши качества позволяют вам критиковать мисс Рэтчед, высококвалифицированную сестру-психиатра с двадцатилетним стажем. Но при вашем таланте вы, несомненно, способны творить чудеса с подсознанием, усмирять бессознательное, залечивать раны оскорбленного суперэго. Вы, очевидно, могли бы исцелить все наше отделение, и этих фруктов, и всех-всех за какие-нибудь полгода, делайте ставки, леди и джентльмены, если исцеления не будет — деньги вернем!