– Доброе утро! – сказала она звонко и весело.
– С пробужденьицем! – изобразил энтузиазм Кирилл.
Его тревожила мысль о том, что у Анны под халатом больше нет ничего, и он никак не мог сосредоточиться.
– Ого! – сказала Анна. – Завтрак уже готов, оказывается.
– Да, я с половины шестого на ногах, – скромно ответил Кирилл.
– С полшестого?
– Ну, не совсем с полшестого, – поправился Кирилл. – Но близко к тому.
Он царственным жестом обвел рукой стол, на котором стояли две банки консервов и лежали крупные ломти лепешек.
– Прошу к столу.
– Праздник закончился, начались суровые будни.
– А? – не понял Кирилл.
– Вчера обед был погуще.
– Я всегда так завтракаю.
– И обедаешь, наверное, тоже.
– Да.
– Так не пойдет. Надо готовить что-то горячее.
– А ты умеешь? – осторожно осведомился Кирилл, боясь поверить в подступившее вплотную счастье.
Анна все поняла и рассмеялась:
– Милый Робинзон! Готовить будем по очереди, через день. Здесь нет кухарок по найму.
Ее халатик чуть распахнулся, приоткрыв грудь, но она этого не заметила.
– Я ничего не умею делать, – попытался защититься Кирилл.
– Я тебя научу.
Сели за стол.
– Я подумала в первый момент, когда тебя увидела, что твоя стройность – от частых заплывов в океан. А ты, оказывается, просто сидишь на диете.
Произнесено было насмешливо.
– Зато не полнею, – огрызнулся Кирилл.
– А ты этого не бойся, – подсказала Анна. – Плавай. Вода чудесная, я сегодня проплавала час.
– Неужели? – неискренне удивился Кирилл.
Анна подозрительно взглянула на него и наконец-то запахнула халатик.
– Мне не до купаний, – сказал Кирилл, кроша лепешку. – Работы много.
– Неужели?
– До девяти нужно собрать данные, сгруппировать их, после девяти – сеанс связи с Москвой.
– Великое дело, – поддакнула Анна.
– Конечно. Может быть, из-за отсутствия данных именно с нашей станции сводка погоды будет неверной, и тогда – крах, катастрофа.
– Чья катастрофа?
– Ну, не знаю. Самолет, например, будет лететь, ему вылет дадут, а здесь, у нас – ненастье, гроза, вот тебе и авария.
Безмятежное солнце за окном поднималось все выше. Пальмы стояли неподвижно и казались нарисованными.
– Да, – вздохнула Анна. – Жуткая картина.
Они позавтракали и разошлись, чтобы через четверть часа сойтись вновь. На Анне теперь были шорты и футболка.
Кирилл показал площадку с приборами, хотел рассказать, что здесь к чему, но Анна отмахнулась, она и так все это знала, потому что на ее прежней станции было то же самое. Чтобы продемонстрировать, что она знает, Анна взялась лично снять показания всех приборов, и Кириллу оставалось только молча за ней наблюдать. Он смотрел на Анну и видел ее такой, какой она была ранним утром на берегу – без одежды, и это очень мешало ему заниматься выполнением своих обычных обязанностей.
Передав информацию в Гидрометцентр, Кирилл наносил воды в опреснительную установку, погонял слишком уж разошедшихся сегодня обезьян, после чего заснул в подвешенном в тени гамаке.
Проснулся он от выстрелов. Они – один за другим – прозвучали где-то совсем близко. Кирилл заполошенно вскинулся и прислушался, и почти сразу выстрелы прогремели вновь.
Кирилл вывалился из гамака и, присев и смешно вращая глазами, зашипел сдавленным шепотом:
– Анна! Анна!
И опять, вместо ответа, выстрелы. Кирилл обогнул дом и, пригнувшись, побежал на шум.
Анну он обнаружил довольно быстро. Она стояла на берегу, у самой кромки воды, и стреляла из винтовки в сторону океана, где, как ни всматривался Кирилл, не было видно никакой цели.
– Анна!
Она обернулась и опустила винтовку.
– Что за пальба?
Кирилл выскользнул из-за деревьев и беспокойно бросил взгляд вдоль пустынного пляжа.
– Я тебя разбудила?
– Что за пальба? – повторил Кирилл.
– Я нашла винтовку в доме и решила пострелять.
– Это не игрушка!
– Я заметила, – сказала Анна насмешливо.
– Ты о чем?
– Она у тебя уже ржавая, твоя винтовка. Не притрагивался к ней все эти годы, да?
– Это оружие, – мрачно напомнил Кирилл.
– Я знаю.
– И шум здесь совершенно не нужен.
– Распугаем отдыхающих, – понимающе кивнула Анна.
– Ты не шути! – сказал с досадой Кирилл. – Мало ли что может случиться.
– А что здесь может случиться?
Кирилл размышлял – сказать или не сказать – очень недолго.
– Я не хотел тебе говорить, чтобы не беспокоить понапрасну, но ты все-таки должна знать. Здесь не очень спокойно. Не так все безмятежно, как может показаться на первый взгляд.
– А что такое? Пираты?
Она все еще шутила.
– Не то чтобы пираты. Вокруг множество островов. И пару раз их жители высаживались здесь.
– Африканцы?
– Да, африканцы.
– И что же в этом опасного?
– Они вели себя, как настоящие бандиты. Разграбили все мои припасы, а я потом сидел без продуктов до следующего катера.
– Но разве ты им не объяснил…
– Кому не объяснил?
– Этим людям, которые забирали твои продукты.
– Я с ними не встречался.
– Ты прятался, – догадалась наконец Анна.
– А что же я должен был делать?! – взорвался Кирилл.
– У тебя ведь было оружие.
– И что? Стрелять? По людям? Из-за ящика консервов?
– Ты не должен был стрелять по ним, – спокойно сказала Анна. – Но защитить себя мог, наверное.
Кирилл подошел к ней и вырвал из ее рук винтовку:
– Не хочу говорить об этом! А на будущее запомни – не надо здесь стрельбы и шума.
– Ты думаешь – они могут услышать звуки выстрелов там, на своих далеких островах?
Кирилл не ответил.
– Пусть только заявятся! – жестко и отрывисто сказала Анна. – Я не собираюсь ни от кого прятаться! И голодной из-за этих мародеров сидеть не буду!
4
Министр внешнеэкономических связей Вячеслав Данилович Григорьев, несмотря на свои неполные сорок лет, был уже лысоват, лицо имел круглое, что выдавало в нем человека, любящего уют, хорошую кухню и доброе вино. Если бы его можно было представить в халате и домашнем колпаке, а в руку ему поместить длинную курительную трубку, то он был бы один к одному помещик из старой русской жизни. Вот только глаза не вписывались в идиллический лубочный образ. Глаза его выдавали – они смотрели на людей не утомленно-равнодушно, а цепко, от этого взгляда мороз по коже пробирал, и хотелось глаза опустить, отвернуться, чтобы только с этим взглядом не встречаться. Вот этот самый взгляд выдавал в Григорьеве человека умного, расчетливого и в чем-то даже жесткого.
Он любил, чтобы о нем складывалось определенное мнение, чтобы собственный образ, кстати, им же самим придуманный, был понятен окружающим, поэтому его манеры и поступки – все имело смысл, и даже его охрана вела себя соответственно, на то она и охрана. Короля, как известно, всегда играет свита. И когда машина, в которой ехал министр, останавливалась, на мостовую первыми всегда выпрыгивали охранники – высокие и мрачные, с короткоствольными израильскими автоматами «Узи» в руках, которые они демонстративно держали на виду, и прохожие, если они случайно оказывались поблизости, торопливо спешили прочь, и вот тут-то из машины появлялся сам Григорьев. Он с сосредоточенным видом, не глядя по сторонам, преодолевал несколько метров пыльного потрескавшегося асфальта и скрывался в дверях здания.
– Кто это? – слышался шепот.
– Григорьев! – так же шепотом отвечал кто-либо из посвященных.
В офис ассоциации «Возрождение» Григорьев приехал поздним вечером, когда уже стемнело. Миновав охрану, прошел длинным полутемным коридором и очутился в приемной президента ассоциации Бородина. Здесь было светло и просторно, в углу светился экран телевизора (звук был выключен), а молоденькая секретарша Бородина заученно улыбнулась и пропела ангельским голоском:
– Добрый вечер! Андрей Алексеевич вас ждет.
Григорьев прошел в кабинет, оставив охранников в приемной.
Бородин смотрел телевизор. Увидев вошедшего Григорьева, не встал, а лишь махнул рукой, приглашая садиться, а сам опять обернулся к экрану. Показывали боевую технику. Танки на полигоне били прямой наводкой по мишеням. Мишени рассыпались на куски.
– Интересно? – спросил Григорьев, опускаясь в кресло.
– Очень. Сейчас расскажу, о чем речь, – Бородин, не отрывая взгляда от экрана, махнул рукой куда-то в сторону. – Ты налей себе коньячка, Слава. Знаешь где.
– Может, твою секретаршу пригласим? Пусть она нальет.
Бородин оторвал наконец взгляд от экрана, посмотрел на гостя, покачал головой.
– Что я слышу! – воскликнул. – И это говорит человек, у которого семья: жена, двое детей и теща!
– Я совсем не то имел в виду, – вяло запротестовал Григорьев. – Ты просто извращенец, Андрюша, у тебя мысли не в ту степь бегут.
Бородин нажал какую-то кнопку, коротко бросил в переговорное устройство:
– Инга, зайди!
Появилась секретарша. Ее лицо излучало доброжелательность и готовность ко всему.
– Налей нам коньяку, Инга.
Она склонилась над низким столиком, на котором стояли рюмки. Короткая юбка едва прикрывала трусики. Григорьев, изменяясь в лице, отвернулся и наткнулся взглядом на Бородина. Тот беззвучно смеялся.
– Пошел ты к черту! – бросил ему Григорьев.
– Вы что-то сказали? – обернулась от столика Инга.
– Нет, это он со мной разговаривает, – теперь уже откровенно расплылся в улыбке Бородин.
Инга подала коньяк.
– Я могу идти?
– Естественно, – не сказал, а пропел Бородин.
Секретарша вышла.
– Это я извращенец? – вернулся к прежнему разговору Бородин. – Я? А не ты? У тебя, наверное, все пуговицы на брюках поотлетали.
– Пошел ты к черту!
– Пуговицы – не беда. Я сейчас позову Ингу, она пришьет.
– Пошел ты к черту! Она же сама провоцирует! Ты же видел!
– Ничего я не видел.
– Видел! Она у тебя без трусов, наверное, ходит? А?