Вспомнив эту геулу, вспомнил я субботнее утро, когда стоял я в Большой синагоге нашего заснувшего города. Спазм сдавил моё горло, и я заплакал.
Увидел это раби Шломо и спросил: "О чем ты плачешь?"
Ответил я: "О городе своем, где все евреи погибли".
Прикрыл он глаза, и я увидел, как притянул он к себе страдание моего города.
Подумал я: ведь не знаком раби Шломо ни с кем из его жителей, кроме меня, и будет судить о нем по мне.
Склонился я перед ним и сказал: "Я не из тех, кто возвеличил тот город".
מ
Увидел раби Шломо моё отчаяние.
Подошел ко мне вплотную – так, что не осталось между нами ничего, кроме моего отчаяния.
Поднял я глаза и увидел, как он что-то шепчет. Прислушался и разобрал название моего города. Раби продолжал шептать и услышал я: "Сделаю себе помету, чтобы не забыть его название".
Потрясенный стоял я – раби Шломо упомянул мой город и оказал милость, сделав себе помету, чтобы запомнить его название!
Я задумался – какую помету о моем городе может сделать себе раби Шломо? Записать? Но сегодня праздник и писать нельзя.
А может, сделает помету на одежде? Но Ашем одевает своих святых праведников в платья, которые невозможно помять и которые не терпят слов, не исходящих Свыше[63].
Он вновь зашевелил губами.
Сейчас это были стихи, где каждая строка начиналась одной из букв в названии моего города.
И было это великолепно зарифмованной пометой, исполненной на Святом Языке.[64]
מא
Я застыл.
Я словно перестал существовать.
Если бы не память о Песне, разделил бы я судьбу своих земляков, убитых нечестивым народом.
Но от величия слов душа покинула меня.
Если уничтожен мой город в этом мире, то жив он в стихах.
И если не помню я слов этой Песни, то поется она на Небесах – стихами святых поэтов, любимцев Ашема.
מב
Кто теперь скажет мне слова её?
Может, старый хазан, знаток песнопений святых учителей наших, за слезы которых отдам я жизнь?
Но скрыт старый хазан в тени святых поэтов, чьими песнями украшал он Большую синагогу в нашем городе. Если ответит мне – ответит нигуном, как в те времена, когда город и жители его были живы.
А здесь осталась Песнь Стона и Скорби.
ОРИГИНАЛ
ПЕРЕВОД
Дай мне рассвет, Творец, хранитель мой,
И день, и вечер мой я пред Тобой,
Твоим величьем потрясён, стою –
Ты видишь всё, что в сердце я таю.
Бессильны мои мысли и слова,
Пригодны лишь язык и голова
Чтоб славить Бога, давшего в раю
Нам, смертным, душу вечную Свою.
ОРИГИНАЛ
ПЕРЕВОД
О бедной пленнице молю я, Боже мой.
В Сионе рождена, она в стране чужой.
Взята врагами в плен и, сделавшись рабой,
Страдать обречена безжалостной судьбой.
Когда же Элия – пророк и вестник Твой,
Благую весть неся, вернёт её домой,
И снова наш народ в Стране соединится,
И будем радоваться мы и веселиться?
Есть у всего конец, но нет конца у Зла.
Несчастиям моим и ранам нет числа.
Судьба меня в галут, в изгнанье занесла,
И в грязь, и в тяжкий труд, как вьючного осла.
Нет лодки, чтоб уплыть, и нет в руке весла,
И Божьей Воли нет, чтоб наш народ спасла...
Верни нас, Господи, в страну, что ночью снится,
Где ветер ласковый и гулит голубица.
Мы гибнем, льётся кровь и слёзы наших глаз,
Воздетых к небесам с мольбою каждый раз.
Эйсав и Ишмаэль, как звери, травят нас:
Едва ушёл один – второй напал тотчас.
Неужто навсегда замолк Господний глас,
И тяжкий гнев Его доселе не угас?
Неужто может Божья грозная десница
За избранный народ Свой не вступиться?
Мы верим: у Него совсем иная цель –
Разрушить крепость зла, галута цитадель.
И вострубит с Горы архангел Михаэль
В тот день, предсказанный нам книгой Даниэль,
И встанут спящие в могилах всех земель,
И соберёмся все мы в Эрец Исраэль,
И будем радоваться мы и веселиться.
И скажем: амен. Амен! Да свершится!