— Я знаю, мне следовало раньше об этом спросить, но я забыла за подготовкой к концерту. – Она жмет плечами. – Это не так важно, я могу съездить и одна, – она бросает на меня косой взгляд. – Но было бы мило с твоей стороны, если съездишь со мной.
А, какого черта, я всё равно не хочу работать.
— О'кей, конечно. Попрошу Пентла прикрыть меня. – Пусть лучше он разбирается с динозаврами.
— Правда?
Я жму плечами. Что я могу сказать? Я же душка.
Она улыбается и встает на цыпочки, чтобы поцеловать меня.
— Не будь мы бессмертными, я бы вышла за тебя.
— Не будь мы бессмертными, я бы заделал тебе ребенка, – усмехаюсь я. Мы таращимся друг на друга. Элис неуверенно смеется, восприняв это как неудачную шутку.
— Не будь таким гадким.
Прежде чем мы можем сказать друг другу что-то еще, из-за бонсаи выскакивает Иллони и хватает Элис за руку.
— Вот ты где! Я тебя везде ищу. Нельзя же так прятаться. Ты же звезда этого вечера!
И она тянет Элис за руку со всей той уверенностью, благодаря которой, должно быть, Нью-Йорк поверил в то, что она способна его спасти. Она едва ли замечает меня, когда они устремляются прочь. Элис толерантно улыбается и жестом зовет меня следовать за ними. Затем Мария созывает всех собраться у фонтана, сама лезет на парапет и затаскивает рядом с собой и Элис. Та начинает говорить что-то об искусстве, жертвенности, дисциплине и красоте.
Я отключаюсь от всего этого. Это единственный способ поздравить себя, не испортив впечатления. Элис, безусловно, одна из лучших в целом мире. Если много говорить об этом, то это становится банальщиной. Но спонсорам нужно почувствовать себя частью момента, поэтому им хочется обступить Элис, присвоить ее и говорить, говорить, говорить.
— Нам бы не стоять здесь и не поздравлять друг друга, если бы не наша милая Элис. – говорит Мария. – Хуа Тянь и Телого хорошо сделали свое дело, но именно мастерство Элис заставило амбициозное творение Телого произвести уже такой сильный резонанс среди критиков. Мы должны поблагодарить ее за безукоризненность исполнения.
Все начинают аплодировать, а Элис так мило рдеет, не привыкшая к лести, идущей от коллег и соперников.
— Я несколько раз звонила Банини, и, совершенно очевидно, что ему нечем ответить на наш вызов, так что я думаю, что следующие восемьдесят лет – наши! И Элис! – перекрывая шум поздравлений, кричит Мария. Аплодисменты становятся просто оглушительными.
Мария снова машет, чтобы привлечь внимание всех. Аплодисменты тают до редких свистов и хлопков, которые наконец сходят на нет.
— Как память о конце эры Банини и начале новой эры, я хотела бы вручить Элис этот символ признательности, – говорит Мария и демонстрирует пересыпанный золотыми блестками сотканный из джута мешочек для подарков. – Конечно, ей, как женщине, понравились бы золото и драгоценные камни или струны для виолы, но мне кажется, что именно такой подарок будет наиболее подходящим для этого вечера.
Я тяну шею из-за спины стоящей рядом женщины, чтобы получше увидеть, как Мария драматично воздевает руки с мешочком над головой и провозглашает, обращаясь к толпе: «Нашей Элис, убийце динозавров!» – и выуживает из мешочка зеленого бронтозавра.
В точности такого же, какой был у мальчика.
Большие глаза игрушки смотрят прямо на меня. Мне на секунду мерещится, что они вот-вот моргнут своими черными ресницами, а потом толпа смеется и аплодирует шутке. Банини = динозавр. Ха-ха.
Элис берет динозавра за шею и размахивает им над головой, и все снова смеются. А я больше ничего не могу видеть, потому что валяюсь на полу среди душных джунглей человеческих ног и не могу вздохнуть.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Уверен. Никаких проблем. Я уже говорил, что я в порядке. – Похоже на то, что это правда. Сидя рядом с Элис в комнате ожидания, я не чувствую головокружений или чего-то в этом роде, хоть и устал. Прошлым вечером она поставила динозавра на прикроватный столик прямо посреди ее коллекции украшенных драгоценными камнями музыкальных шкатулок, и чертова тварь смотрела на меня всю ночь. Наконец, в 4 утра я не вытерпел и затолкал ее под кровать. Но утром она нашла игрушку и водворила обратно, и с тех пор динозавр так и смотрит на меня.
Элис сжимает мою руку. Мы в маленькой частной клинике реджу, заботливо оборудованной голографическими окнами, демонстрирующими парусные лодки на Атлантике, отчего возникает ощущение открытости и простора, хотя весь этот дневной свет поступает по трубкам от зеркальных коллекторов. Эта клиника отличается от тех, что работают в кластерах – гигантских публичных монстров, созданных с тех пор, как истек срок патентов на реджу. Здесь ты платишь немного больше, чем за генерики от «Медикэйд», зато не трешься плечами с кучей истощенных игроманов, наркоманов и алкашей, которые по-прежнему хотят свой реджу, несмотря на то, что бесцельно прожигают каждый день своих бесконечных жизней.
Медсёстры работают проворно и умело. Вскоре Элис уже лежит на спине, подключенная к мешку с капельницей, а я сижу рядом с ней на кровати, и мы наблюдаем, как реджу закачивается к ней в организм.
Это всего лишь прозрачная жидкость. Мне всегда казалось, что она должна быть зеленой и пузырящейся. Необязательно зеленой, но определенно шипучей, потому что всегда чувствуешь какое-то пузырение, когда тебе вводят реджу.
Элис вздыхает и тянется ко мне, ее тонкие бледные пальцы касаются моего бедра.
— Держи меня за руку.
Эликсир жизни пульсирует в ней, наполняя ее, вливаясь в ее тело. Она дышит неглубоко и с усилием, глаза расширены. На меня она больше не смотрит. Она сейчас где-то глубоко внутри, восстанавливая то, что было утрачено в течение последних восемнадцати месяцев. Неважно, сколько раз я наблюдал за этим, всякий раз я удивлен тем, что происходит с людьми во время введения реджу. Их как будто что-то проглатывает, а потом они выныривают обратно на поверхность более целыми и более живыми, чем были до этого.
Взгляд Элис фокусируется.
— О боже, – улыбается она. – Я никогда к этому не привыкну.
Она пытается встать, но я удерживаю ее и жму на кнопку вызова медсестры. Как только мы отключаем ее от системы, я сопровождаю ее назад к машине. Она тяжело опирается на меня, спотыкаясь и толкая меня. Я почти чувствую пузырение и звон у нее под кожей. Она забирается в машину. Когда я тоже оказываюсь внутри, она смотрит на меня и смеется.
—Как невероятно хорошо я себя сейчас чувствую!
— Никак не похоже на отматывание часов назад.
— Отвези меня домой. Я хочу побыть с тобой.
Я жму на кнопку включения двигателя, и мы скользим прочь с парковки. За пределами Центральной Спирали цепляемся к маглайну. Элис наблюдает, как город проплывает за окнами, населенный всеми этими шопперами, бизнесменами, мучениками и призраками; затем мы выходим на простор, на высотную линию над джунглями, ускоряясь и направляясь снова на север, к Спирали Ангелов.
— Так чудесно быть живой, – говорит она. – Это не имеет смысла…
— Что не имеет смысла?
— Отвергать реджу.
— Если бы люди все делали со смыслом, у нас не было бы психологов. – И мы не покупали бы динозавров детям, в существовании которых нет смысла. Я стиснул зубы. Нет смысла в существовании ни одного из них. Глупые мамаши…
Элис вздыхает и пробегает руками вдоль своих бедер, растирая себя. Задрав юбку, погружает пальцы в свою плоть.
— Все равно, в этом нет никакого смысла. Как мне хорошо… Те, кто прекратили принимать реджу, должно быть, спятили.
— Конечно, они спятили. Они убивают себя, они делают детей, не зная, как о них потом заботиться, они живут в дерьмовых квартирах в темноте, никогда не выходят наружу, они воняют, они ужасно выглядят, у них нет ничего хорошего впереди! – я срываюсь на крик и замолкаю.
Элис изучает меня.
— С тобой все в порядке?
— Со мной все хорошо.
Но я, на самом деле, очень зол. Зол на тех дамочек, за то, что они, глупые, покупают игрушки. Меня достало, что эти тупые бабы тешат таким манером своих тупых подлежащих уничтожению детей, относятся к ним так, как будто им не суждено кончить в качестве компоста.
— Давай не будем сейчас о работе. Давай просто поскорее приедем домой. – Я выдавливаю улыбку. – У меня уже выходной, давай проведем его с пользой.
Элис по-прежнему смотрит на меня. Я вижу вопросы в ее глазах. Если бы она не была на пике «прихода» от реджу, она бы продолжила давить на меня и выспрашивать. Но она настолько поглощена звоном своего обновленного тела, что не устраивает допроса. Она смеется, ее пальцы бегут вверх по моей ноге и начинают шалить со мной. Я использую свои полицейские коды, чтобы преодолеть ограничения безопасности маглайна, и мы пулей летим вдоль Дамбы к Спирали Ангелов, и солнце ярко сияет над океаном, и Элис улыбается и смеется, и прозрачный воздух кружится вокруг нас.
Три ночи. Очередной вызов, окна опущены, с воем несусь сквозь сырость и духоту Ньюфаундленда. Элис хочет, чтобы я вернулся домой, расслабился, но я не могу. Не хочу. Не знаю, чего я хочу, но явно не завтрака с бельгийскими вафельками, или траханья на полу комнаты, или похода в кино, или… на самом деле, я ничего не хочу.
Я, впрочем, и не смог бы. Мы приехали домой, и у меня не вышло. Всё было не так. Элис сказала, что это пустяки, что она все равно хотела порепетировать.
А сейчас уже прошло более суток с тех пор, как я видел ее в последний раз.
Я на службе, езжу по вызовам уже сутки кряду, подстегиваемый «маленькими помощниками полицейского» и лошадиными дозами кофеина, и мой тренч, шляпа и руки испещрены остатками сделанной работы.
Вдоль береговой линии высокие морские волны неистово плещут поверх волноломов. Впереди светятся огни угольных фабрик и заводов-газификаторов. Вызов направляет меня к блистающему лику Кластера Паломино, району дорогой недвижимости. Поднимаемся на масслифте и вламываемся в дверь, Пентл прикрывает мою спину. Мы знаем, кого обнаружим за дверью, но насколько сильно они будут сопротивляться – никогда нельзя предугадать.