ся наверх, оказались открыты, но у входа стояло по мордовороту.
— Не пройти. — Произнесла Ламарка.
— Да ну, обойти рослого дядьку не трудно. — Леон подскочил к знакомому мальчишке, который отчаянно пытал вымолить милостыню.
— Есть дело! Да перестань клянчить. Хочешь показать себя крутым и заработать монету?
Мальчик пискнул:
— А что надо?
— Вместе со своим другом запустите камни в стоящих у входа громил. Они побегут за вами, а вы смоетесь.
Хлопец поежился.
— А если догонят, хоть они и неуклюжи на вид, но парни спортивные.
Леон в ответ:
— А мы веревочку у ворот натянем, эти быки грохнутся, потеряют скорость, а во дворе и подъездах полно щелей, вы ускользнете.
Мальчик усомнился:
— А если пристрелят?
Бандит-малолетка знал толк в жизни:
— Тут слишком много людей, за убийство ребенка их лишат недельной порции спиртного, да и высечь вас куда соблазнительнее.
Мальчик проскулил:
— Хорошо, но я уже не ел третий день.
— Вижу, только ребра торчат. На монету.
Мальчишка и впрямь был почти голый, погода все еще была прохладная, и он мерз, постоянно дергаясь и перебегая с места на место. Свистнув, он направился к своим, а Леон подошел к Ламарке.
— Сунешь взрывчатку под бензобак, что приводит в действие мотор, тогда взрыв будет сильнее, и всех, кто внутри выжжет.
Девочка согласилась:
— Хорошо, но ты Леон будь стремительным, охрана быстро вернется.
Мальчик кивнул:
— Не волнуйся, Марка!
Мальчишки разыграли представление как по нотам, одному громиле угодило в нос, другому в лоб. Крику было много, они даже стрельнули, к счастью промахнулись, ринувшись бежать. Ламарка и Леон разом нырнули в дверь. Они не видели, как громилы растянулись, зацепившись за разом натянувшуюся веревку. Дети одним махом взбежали наверх, бесшумно шлепая по стальной лестнице босыми ногами.
Ламарка подскочила к слегка приоткрытой двери. Несколько охранников играли в карты, попивая вино, закусывая колбасой, и только один бдительно всматривался в окно. На цыпочках девочка зашла в соседнюю комнату, там был виден мотор, вращающий и перемещающий по рельсам башню. Она достала мину, засунула ее поглубже за заднюю стенку бака, так чтобы было не заметно, затем хотела аккуратно выбраться наружу. В этот момент охранник вошел в комнату, девочка едва успела отскочить в сторону. Он был слегка поддатый, сделал несколько затяжек, причем так тряхнул сигарету, что пепел упал на волосы Ламарки. Девочка замерла, было слышно, как лихорадочно бьется сердце у нее в груди. Ламарка опасалась, что враг ее услышит и бросит случайный взгляд, но все обошлось. Докурив и бросив окурок, субъект повернулся и произнес.
— Надо еще бутылку. В глотке пересохло.
— Пускай это черт меньше за малолетками бегает.
Не чувствуя ног, девочка сбежала по лестнице. У входа она едва не столкнулась с охранником верзилой. Тот был зол и припустил за ней, даже выстрелив по ногам. Пуля прошла по касательной, поцарапав девочке кожу на худеньких икрах. Ламарка еще больше прибавила от боли шагу, а мальчишки опять натянули веревку, заставив грохнуться поддатого гиганта. Девочка оторвалась, подбежала к подъезду, прыгнула в мусорный люк, к вони ей не привыкать, и изрядно вымазавшись, выбралась с трудом протиснувшись сквозь дверку, куда сбрасывают нечистоты в подвал. Там она подползла к трубе, открыла кран и смыла с себя мусор. Затем выбралась через оконце и вприпрыжку зашагала по улице. В условленной точке ее должен был ждать Леон. Ламарка, чтобы не сильно выделяться, стала стрелять деньги, но не удачно. Тогда попросила сигарету, ей сунули. Девочка знала, что таким способом взрослые успокаивают нервы, но ее сдавил кашель, и она ее выплюнула.
— Вот гадость! И почему мальчишки так трясутся над каждым окурком. Правда, Леон молодец, говорит, что сигара вредит легким, а значит, мешает бегать. Где, кстати, мой мальчик? — Ламарка стала нервничать, она чувствовала, что ее паренек попал в беду, а она ничем не может помочь.
Леону и в самом деле не повезло, поначалу дверь оказалось закрытой, но, имея навык воришки, он сумел отворить ее простой булавкой. Затем ребенок пробрался к мотору и, нащупав углубление, заложил взрывчатку. Леон опять не пофартило. Дверь снова успели прикрыть, затем возле нее некоторое время простоял громила.
Мальчик, когда он отошел, снова сумел открыть и тихонько плавным движением карманника захлопнуть ее. Но при этом потерял скорость, короче говоря, прогнанный детьми верзила стоял у входа. Тут Леона охватило лихачество, он разбежался, ударил массивного охранника ногами в спину, рассчитывая сбить. Но переоценил свои силы, массы худого ребенка не хватило повергнуть полутора центнеровую тушу, а в бронежилете он и вовсе ничего не почувствовал. Отлетев, мальчик ударился о железную ступеньку затылком, в голове зазвенело, а спустя секунду, на него обрушилась скала из мышц и жира.
— Ах, ты крысеныш! Убью!
Громила избивал ребенка, мощным ударом сломал челюсть, подбил оба глаза, расквасил всмятку нос. Затем вывернув руки истерзанному мальчику поволок на улицу.
— Я хулигана поймал. — Заорал он, увидев выходящего из дверей аббата. — Он хотел меня убить.
Глянув на избитого ребенка, служитель рассмеялся.
— Этот воробей такого здоровяку как ты? По-моему, он уже достаточно наказан, можешь отпустить его.
— Так он ударил меня, сзади вылетев с лестницы, а туда шантрапе появляться категорически запрещено.
— Вот как! Ты его обыщи, может, стащил чего-нибудь.
Громила, очень грубо, оставляя синяки, ощупал мальчишку, заглянул в пустую сумку.
— Вроде бы не успел!
Вой в ответ:
— Ну что ж, его счастье, а то бы повесили, но попытка совершить кражу тоже серьезный грех, поэтому наложим на него епитимию.
— Так, чтобы не мог стоять на ногах.
Ребенка поволокли в зал наказания. Протащили по мрачным коридорам, наконец, он оказался перед резными дверьми, где были изображены черти. Оттуда слышались стоны.
— Вот бесенок, что тебя ждет! — Сказал аббат.
Трое палачей, шестеро подростков-монахов пороли девушек-послушниц, за мелкий проступок, причем, судя по многочисленным шрамам, покрывавшим их нежные тела, экзекуция проводилась не первый раз.
— Ладно, хватит пока с них, а то не смогут работать. — Аббат сделал жест, палачи опустили плетки, а монахи стали протирать рассеченные в кровь спины девушек спиртом. Те постанывали, но кричать боялись, опасаясь, что добавят еще.
— Теперь надо обработать вот этого! — Аббат ткнул пальцем в мальчишку.
— С сбережением, или до смерти? — Спросил палач.
— Как душа лежит!
— Хорошо, он взвоет! — Истязатель кивнул помощникам. — Начинаем!
С мальчика сорвали лохмотья, привязали к пыточной лавке, острые гвозди впились в тощий живот и грудь. Ребенок охнул.
— А он жилистый и сухой. — Отметил аббат. — Может отправить его в тюремный приют? Позвоню я полковнику.
Слуга церкви набрал номер, через несколько секунд подняли трубку.
— Слушаю вас!
— Говорит аббат Грум. Мы воришку поймали, вам пополнение контингента не нужно?
— Сколько ему?
— Около десяти, шустрый парнишка, на охранника кидался.
— Не давно у нас была облава и приют переполнен, на всех работы не хватает, так что его я могу взять только за соответствующее вознаграждение.
— Он не стоит этого.
— Тогда разбирайтесь сами, можете даже убить, эти беспризорники нас достали.
Аббат повернулся:
— Ну, чего вы стоите, бейте!
На спину мальчика, рассекая кожу, обрушился кнут. Леон вскрикнул, но прикусил губу, он не унизится до того, чтобы показать, как ему больно. Палач повторил удар, на сей раз, ребенок лишь заскрипел зубами. Толстый истязатель усмехнулся.
— Что, не хочешь кричать, но я ведь из тебя все равно выбью.
— А вот черта с два! — Леон показал кукиш.
— Так получай!
Удары обрушились на жилистую спину, одновременно от каждого сотрясения гвозди сильнее впивались в грудь и живот. Мальчику было ужасно больно, но он привык драться, да и били его не в первый раз, самое главное, он теперь был революционером, а значит, должен с улыбкой на устах выдерживать любые пытки.
Палач все больше лютовал, постепенно сдиралась кожа, мясо, оголялись кости. Он бил по спине, попе, ногам, потом палками по босым пяткам ребенка. Леон был переполнен болью, а сознание упрямо не хотело покидать его. Губа была искусана в кровь, сил терпеть не было, и он вспомнил совет Ленина:
— Когда станет совсем в невмоготу, пой.
Тогда мальчишка запел, в голосе чувствовались слезы, сочиняя на ходу:
Родился в муках под несчастною звездой,
Мечтал о счастье я хоть краткого мгновенья!
Но вместо этого зла море, боль с бедой,
А облегченье лишь во мраке сновиденья!
В чем боже виноват перед тобой,
Я жил в потемках, матери не зная!
Оставил рок несчастной сиротой,
Как блудный пес, от голода страдая!
В пространстве звездном знаю, не найдешь,
Любви, родных приветливого крова!
Раздавлен нищетой я словно вошь,
Желаю мира светлого другого!
Душа скорбит и вместе с тем горит,
И разум воспылал, не будь овцой покорной!
Богач с мамоном будет крепко бит,
Покончим с властью мерзостной, коронной!
Я верю, драгоценный мой кирпич
Сумеешь разорвать ты цепь фашизма!
Народ услышит пролетарский клич
Придет эпоха счастья — коммунизма!
Последние слова мальчик прокричал с особым пафосом. Он не знал, что такое фашизм или коммунизм, слышал эти слова от Кашалотова, но чувствовал — фашизм тотальное зло, коммунизм абсолютное добро, противопоставляя, их друг другу без всяких компромиссов.
— Похоже, что мальчик сошел с ума. Произносит слова непонятные. — Сказал аббат.
Палач, взял раскаленный ломик, несколькими ударами разбил вдребезги и без того синие ступни ребенка, просипел: