В этот миг мои глаза загорелись, как у нашей санитарки Петровны. Она могла обложить матом даже заведующего, если он осмеливался проскользнуть в кабинет по только что вымытым полам.
— Нейт Ойзенберг, позволите войти? — суетилась «русская красавица».
Она, в отличие от разбитой и раздавленной Тори, прекрасно ориентировалась и держала себя в руках.
— Вы кто еще такие? — взгляд нейта Ойзенберга остановился на мне. Прошелся вверх-вниз, оценивая.
— Мы привели нейру-магичку, она может спасти и мать, и малыша.
— Я намерен произвести операцию, и какие-то столичные недоучки мне не указ, — он брезгливо поджал губу. — Инструменты уже готовы и, если вы продолжите меня отвлекать, я не смогу спасти дитя и облегчить предсмертные муки бедной женщины.
Как по заказу из глубины дома донесся бессильный крик. Тут-то меня и порвало.
— Ты бы хоть сапоги грязные снял, инфекцию ведь носишь! — Я двинулась вперед, грозно уткнув руки в бока, оттесняя и свою провожатую, и мамашу роженицы. — А еще врачом назвался, да тебе только свиньям хвосты крутить! Резать собрался своими грязными ручищами, коновал!
Полное ошеломление на лице недоврача сменилось злобой:
— Ты!.. Соплячка!.. да я… я… я тридцать лет здесь работаю! Ты кто вообще такая?..
— Я — опытный специалист!
— Не переживайте, нейт, давайте я вам помогу… — тетушка осторожно взяла его под локоть и потащила из дому.
Человек-ворон брезгливо стряхнул ее руку.
— Вам все равно придется заплатить. Вы оторвали меня от важных дел! — взвизгнул истерично. — А она только убьет ребенка!
— Уйди с дороги! — рыкнула я, отпихивая его локтем и заглядывая внутрь.
На столе посреди комнаты лежала несчастная женщина с огромным животом, голова ее моталась из стороны в сторону.
— Некоторых хлебом не корми, только дай кого-нибудь зарезать, — проворчала я себе под нос.
Врач-грач еще что-то кричал и возмущался, но я уже никого не слушала. В роддоме все знали, что со мной связываться себе дороже. Строгой я была. Не склочной, конечно, ссориться не любила, но словесно приложить лицом об асфальт могла. Всегда говорила, что думаю, никогда не лицемерила и не улыбалась тем, кто мне не нравился.
— Быстро мне воды помыться! — и, видя, как расширяются глаза баб и как они переглядываются, прикрикнула еще громче: — Быстро-быстро! Не видите, я чумазая как черт! И спирта побольше приготовьте, травяные настои, самогон… все, что есть! Полы в комнате отдрайте, роженицу помойте и перестелите пеленку! И обезболивающего…
Бабы засуетились.
— Мак есть, он хорошо дурманит и снимает боль, мы давали его Милли уже… А вы, нейра, сюда пожалуйте… в баньку…
Мы побежали в боковую пристройку, игравшую роль бани. Меньше, чем через минуту, я, скинув всю одежду, уже намывалась холодной водой. Тетенька в платке, которую звали Берти, поливала меня из ковшика.
Со скоростью света я намылилась коричневым бруском, похожим на хозяйственное мыло, прополоскала волосы, обтерлась чистым отрезом ткани. Натянула льняную рубаху до пят, чулки, передник — меня клятвенно заверили, что все это чистое. Волосы повязала косынкой. Мои надпочечники работали в бешеном режиме, впрыскивая в кровь адреналин.
Ну что, Елена Аркадьевна, в бой? День в новом мире начался с экстрима.
Роженица Милли уже даже не кричала. Обессиленная лежала на столе, глядя в потолок потухшими глазами, и глухо постанывала. Похоже, ее напоили препаратом на основе мака, который обладал обезболивающим, снотворным и одурманивающим действием. Ну, хоть что-то.
— Слышишь меня, дорогая? Ни ты, ни малыш сегодня не умрете, — я заглянула в бледное заплаканное лицо.
Стоило отдать должное расторопным женщинам — они сделали все так, как я велела: пол сиял чистотой, на полке стояла батарея склянок и графинов, а также ведро с кипятком и чистые простыни.
— Воды отошли? Схватки чувствуешь?
Вместо Милли ответила ее мать, Тори:
— Воды совсем чуть-чуть было… И хватает время от времени.
Я пропальпировала живот, чтобы убедиться в неправильном положении ребенка — головка и таз находились в боковых отделах матки. Обработав руки до локтей жидкостью, запах которой очень сильно напоминал запах спирта, я приступила к делу.
Раскрытие было полным, но ни конечности ребенка, ни пуповина, к счастью, не выпали. Больше всего я боялась, что ситуация запущена и дитя уже нельзя спасти. Сейчас каждая секунда на счету: при поперечном положении малыш сам не родится и погибнет в утробе, это гарантированная мучительная смерть для матери. Недаром сотни поколений женщин при отсутствии адекватной помощи умирали в родах.
Жаль, здесь нет условий для кесарева сечения.
В голове всплыли слова одной старой преподавательницы:
— При поперечном положении на ножку сделай поворот.
Внутренний поворот плода был очень рискованной манипуляцией, вмешательство грозило разрывом матки, отслойкой плаценты, болевым шоком, инвалидностью ребенка и еще кучей осложнений.
К тому же мы превращаем поперечное положение плода в ножное, а там тоже все непросто.
И я никогда не делала этот поворот! Существовало УЗИ, которое позволяло выявить неправильное положение до родов. А еще операционная, перчатки, инструменты, стерильность. Мы, современные врачи, были разбалованы благами цивилизации.
Сейчас предстоит вернуться в прошлое.
По спине катился холодный пот, но разум оставался чистым, и я благодарила бога за свою почти феноменальную память. Каждую деталь манипуляции я помнила так, будто только сегодня закрыла книгу и прослушала лекцию.
Работать следовало обеими руками: одна помогает снаружи, подталкивая попу малыша к выходу из матки, вторая изнутри ищет ножку.
Обе женщины держали Милли за плечи, но от боли и настойки та уже отключилась. Господи…
Я помогла сотням малышей прийти в этот мир, хоть и работала с акушеркой, но отлично знала и умела все. Так пусть повезет и сегодня!
Плод лежит спинкой к животу, в переднем виде — это хорошо… С ювелирной точностью отыскать и захватить нижнюю ножку — аккуратно, как драгоценность. Наружной рукой двигать голову вверх, а ножку низводить к выходу. В итоге получается неполное ножное предлежание, и это лучше, чем полное, так как будет проще родить самую крупную часть — головку.
Милли проснулась и закричала. Я не запомнила, что говорила, молила успокоиться и не дергаться.
Все должно закончиться хорошо. Иначе быть не может.
И вот… Малыш лег продольно. Поворот закончен! Самое сложное испытание в моей жизни.
Процесс пошел быстрее, родилось тельце, а дальше пришлось бороться с новым осложнением — запрокидыванием ручек плода. В помощь — классическое пособие, при котором акушер, бережно выводя ручки, помогает им родиться…
И я справилась.
А потом — положить тельце на предплечье, чтобы ребенок оказался лицом к крестцовой впадине. Головку согнуть и фиксировать пальцами…
Тело Милли помогало само — она немного пришла в себя и собралась, несмотря на боль. Пошли потуги. Головка родилась, а в следующую секунду я держала на руках крохотную девочку.
Живую.
Положив ее на живот матери и прикрыв чистой пеленкой, едва не сползла на пол от адреналинового отката. Перед глазами плыло, тело мечтало грохнуться в обморок, но я волевым усилием заставила себя собраться. Помочь родиться плаценте, проверить ее целостность и осмотреть роженицу на предмет травм.
К моему удивлению, их оказалось немного. Женщины оперативно принесли иглы и шелковые нити и, подержав их в растворе, я ушила разрывы. После проверила сократимость матки и стала пытать Тори на предмет наличия в доме хотя бы чего-то кровоостанавливающего.
Я изучала свойства растений и, к счастью, у соседки обнаружилась высушенная кора калины. Велев сделать из нее отвар, я наказала давать его Милли.
Новорожденную успели обмыть и приложить к груди матери. Теперь они обе дремали после пережитого, а я думала о том, что, хоть все прошло удачно, но впереди еще много испытаний. Послеродовые осложнения могут нагрянуть в самый неожиданный момент. Такие, как родильная горячка или, по-современному, сепсис. И я просто не имею права бросить этих двоих на произвол судьбы. Не тот у меня характер.
Уже позже, почти не помня себя, я выползла на порог дома и рухнула на пятую точку. Стянула платок и глотнула свежего воздуха. В голове взрывались фейерверки и били литавры, руки дрожали.
Следом вышла мать роженицы:
— Нейра Эллен… — по ее лицу покатились слезы, а у меня в глазах предательски защипало. — Можно мы назовем девочку в вашу честь?
Глава 3Новый дом и невероятные находки
Хорошо, что меня догадались накормить. Местная еда была подозрительно похожа на борщ с пампушками, а я, оказывается, так проголодалась, что смела все подчистую. Видя такой хороший аппетит у субтильной девицы, мне даже добавки положили, а с собой впихнули корзинку с пирожками.
На улице разлилась вечерняя прохлада, когда я последний раз осмотрела роженицу и малышку и снова уселась в свою комфортабельную телегу. Горн сказал, что теперь обо мне все местные судачат. Здесь была старенькая повитуха, она скончалась пару месяцев назад, а ее ученица вышла замуж и уехала. И хорошо, что теперь есть кому позаботиться о женщинах.
— Зато Ойзенберг теперь будет пакостить. Как вы его отбрили, — старик усмехнулся в бороду.
Ой, да плевать на человека-ворона. Я уже не в том возрасте, чтобы беспокоиться о том, что обо мне думают другие. Я сделала то, что должна, но…
Вряд ли кто-то ожидал от молодой и, как мне казалось, благородной воспитанной девицы такого напора, какой я сегодня показала. Надо как можно скорей узнать побольше об Эллен и об этом мире! Вдруг у местных жителей патриархат головного мозга, и мужчинам даже в глаза смотреть неприлично? А я… клянусь, еще немного, и я бы ему врезала.
Этот случай напомнил мне историю моего кумира — венгерского врача-акушера Игнаца Земмельвейса. В далеком девятнадцатом веке он первым стал практиковать обработку рук и инструментов хлорной водой. Умнейший человек, профессор, прозванный «спасителем матерей», добился снижения смертности женщин от родильной горячки в разы.