Видно, что-то в моём голосе заставило его усомниться в своём неверии.
— Кто же ты такой, студент? И откуда всё это знаешь? — Старший лейтенант прошёлся по комнате и, достав пачку папирос, закурил.
— И ты узнаешь — через каких то шесть часов. А кто такой — сказать не могу. Тебе не могу, извини — не твой уровень. Ты пока с оперативным свяжись и передай ему, чту от меня узнал.
— Не учи учёного.
Он с силой вмял папиросу в пепельницу и, кликнув часового, вышел, оставив меня сидеть. А я, свистнув из оставленной на столе пачки папиросу, закурил и начал размышлять о том, что обратно в камеру по всякому не вернусь. Попытаются засунуть — буду вырубать конвоиров. От меня, похоже, такой прыти не ждут. Потом рвану в глубь территории. В одиночку, сидя в камере, войну не выиграть. И впустую погибать не по мне. Конечно, хочется помочь людям, но ведь не против их воли. А когда всё уже завертится — буду я здесь или нет, разницы никакой. Тут мысли перескочили на другое. Этого командира заставы, похоже, всё-таки получилось зацепить. Если бы начал буровить про войну, он бы меня послал, а так — обычная провокация на его участке. Опасности подвергается его личный состав, за которого он, как всякий командир, в ответе. И замашки у него именно отца-командира, я это уж отследил. Не-е-ет. Он точно начнёт что-то предпринимать. Во всяком случае сегодня ночью никто спать не будет. А со студентом-филологом, похоже, пора завязывать. Буду косить под нашего разведчика-нелегала. Жалко… Быть студентом у меня хорошо получалось.
Тут появился старлей и, не садясь за стол, подошёл к окну.
— Связи нет. Я уже послал человека в отряд. — Он повернулся: — Говоришь, в четыре?
— Да. В четыре утра. Может, раньше. Часа в три. Но сегодня — это точно.
Я немного подумал и спросил:
— И ещё — часто у вас связь пропадает?
— Нет, в этом году новую линию протянули, до сегодняшнего дня ни разу не прерывалась.
Он посмотрел на меня, в глазах мелькнуло понимание и, кликнув бойца, приказал позвать своего зама и комсорга.
Я поднялся со стула и подошёл к лейтенанту.
— Может, познакомимся? — протянул ему руку. — Лисов Илья Николаевич.
Командир заставы хмыкнул:
— А как же Вацлович?
И, протянув свою ладонь, представился:
— Сухов Андрей Иванович.
Вот это да! Товарищ Сухов! Бывает же такое! Не зря он мне сразу понравился. Видно, глаза у меня стали совсем ошарашенные, потому что старший лейтенант спросил:
— Что такое?
— Да нет. Ничего, просто ты мне одного хорошего знакомого напоминал, а теперь выяснилось, что ты его тёзка.
В этот момент в комнату зашли ещё двое. Оба лейтенанты. Сухов жестом предложил им садиться и, резко выдохнув, начал:
— В общем, так, товарищи командиры, тут ко мне поступили очень интересные сведения…
Время было уже три часа двадцать минут. Весь личный состав заставы, а их было человек тридцать, находился в окопах. Бойцов вывели из казармы, когда стемнело, и скрытно разместили по местам. У них здесь, оказывается, всё заранее было приготовлено. И основная, и запасная позиции. Окопы полного профиля. Оборудованные пулемётные точки. То есть народ, что называется, был в полной боевой. Зря нас потом учили, что никто войны не ждал. Во всяком случае, пограничники — точно были готовы ко всему. Мне Андрей и поверил только потому, что ещё неделю назад им из отряда сообщали о возможной крупной провокации немцев. О войне разговора не было, но все на заставе понимали, что на том же Халкин-Голе тоже был пограничный конфликт. А ведь в нём участвовали и танки, и самолёты, и артиллерия. Про пехоту я вообще молчу. Поэтому мы с Суховым и его замами стояли под деревьями, возле линии окопов, курили и прислушивались к далёкому гулу, что доносился с той стороны. Мне, взамен утопленной, чтоб не мёрз, дали куртку. Тоже кожаную, похожую на лётную. От леса тянуло сыростью, потихоньку начинал подниматься туман. Бойцы сидели по окопам, тихо переговариваясь и настороженно вслушиваясь в то, что происходит в стороне границы.
— Твой посыльный не вернулся? — Погасив окурок под каблуком, я повернулся к командиру.
— Нет, хотя уже часа два, как должен был.
Старлей зло ударил себя кулаком в ладонь:
— Не нравится мне всё это!
В этот момент из-за леска взлетела красная ракета, а потом послышались выстрелы. И почти одновременно с этим по ушам ударил тяжёлый грохот. Я ошарашенно смотрел, как расположение заставы разносит в щепки немецкая, ну, как минимум, батарея, бьющая из-за реки. Точность попаданий была поразительная. За пару минут были уничтожены все постройки. Причём, что характерно, первой взлетела на воздух казарма. Сначала даже мелькнула мысль о фрицевском корректировщике, но потом я её отмёл. У немцев было столько времени самым тщательным образом нанести место расположения заставы на карту, что никакой корректировщик не нужен. А вот если бы он был — накрыло не казарму, а нас. Мы же курили тут, не скрываясь, хотя под деревьями, может, были и незаметны… Всё равно — эти погранцы меня водкой до конца жизни теперь поить обязаны. Арт-обстрел же продлился от силы минут пять и затих. На заставе что могло гореть — горело.
— Не соврал, «студент»! — Сухов хлопнул меня по плечу и зло ухмыльнулся: — Началось! Сейчас бойцы с нарядов слегка переправляющихся потреплют и отойдут к окопам. Кстати, Илья, а какое у тебя звание — если не секрет?
Похоже, командир заставы уже не сомневался, что я наш засланный казачок. Коллега, можно сказать. Разведка ведь тогда тоже НКВД курировалась. Это хорошо…. Оружия, правда, так и не дали. Ну да это лишний раз говорит о профессионализме ребят.
— Такое же, что и у тебя, — старший лейтенант (я ни капельки не соврал — именно это звание и получил перед дембелем).
— Видишь, какое дело, в штаб отправлю тебя при первой возможности. И охрану дам. Я бы прямо сейчас отправил, но мне очень не нравится то, что делегат связи не вернулся.
— Какой разговор! — Я махнул рукой. — А посыльного, похоже, ты не дождёшься. Те, кто связь сегодня ночью резали, те и курьеров с вестовыми отлавливали.
В штаб мне теперь торопиться было вовсе не с руки. А Сухов-то — жук какой! Охрану он даст. То есть не конвой — это вроде бы доверяет мне, а охрану. Чтоб, значит, сдать с рук на руки, под роспись. Угу. Щас! Похоже, лозунг — доверяй, но проверяй — тут с молоком матери впитывают. М-да, и водкой всю жизнь поить пока тоже не собираются… Поглядывая на горящие руины заставы, думал, что именно вот как, оказывается, всё было. Солдат гасили прямо в казармах — пока они проснуться не успели. И встречал бы товарищ Сухов (если б жив остался) наступающих немцев только с теми людьми, что в наряде на границе были.
Гул, что теперь слышался даже через перестрелку на речке, нарастал. И в него вплетался новый звук. По светлому уже небу высоко над нами шли самолёты. Очень много самолётов. И шли они со стороны границы. Какое-то время мы провожали их глазами. Потом я тронул старшего лейтенанта за рукав:
— И вот ещё что — не конфликт это. Война. Извини, сразу не сказал. Да и не поверил бы ты. А сейчас — сам видишь. Эта армада на Минск пошла и приграничные аэродромы бомбить. Так что исходи именно из этого.
— Вот заррраза! — Он сплюнул. — Как знал! А! — Андрей махнул рукой: — Какая разница. Всё равно нам первый удар держать! Плохо только, что связи нет.
Он достал пистолет из кобуры, зачем-то протёр его рукавом и пошёл в сторону пулемётного расчёта, который располагался метрах в двадцати от блиндажа. Рядом со мной остался стоять его зам. Стерегут, однако. Ну да ладно.
Кстати очень хорошо, что командир мыслит так позитивно. Информацию о войне воспринял без какой-либо растерянности и ажиотажа. Мне нравится такой подход. Сейчас ему, конечно, ничего говорить не буду, а вот как начнут нас прижимать — скажу. И то, что помощи ждать бессмысленно, и то, что это всё ну очень надолго. Прислушался к себе. Страха не было. Вообще. Было только какое-то чуть ли не радостное возбуждение. Но, я так думаю, что страх ещё придёт. Когда нас начнут гасить из миномётов, тут-то и будет время пугаться. Мне знающие люди рассказывали, что именно миномётный обстрел страшнее всего. Ну, может ещё, когда вертушка НУРСами обрабатывает — но это быстро. Чик, и всё — если не повезло, то твои ошмётки летают среди поднятой взрывами земли. А вот миномёт — долго, тягомотно и очень страшно.
Тем временем стрельба начала приближаться. Из леса показались отходящие перекатами бойцы. Нет, всё-таки молодец у них командир! Даже этому научил. Не толпой бегут, а отходят грамотно, прикрывая друг друга. Сухов, до этого наблюдающий за опушкой в бинокль, стоя на бруствере, зычно гаркнул:
— К бою!
И спрыгнул в окоп. Мы попрыгали за ним. От леса до окопов было метров шестьсот-семьсот. Бойцы бежали прытко, некоторые были уже недалеко. Я поглядывал в их сторону и соображал, что могут, вот прямо сейчас, против нас выставить немцы. Рокадных дорог тут нет. Крупных стратегических объектов тоже. Так что очень большие силы на подавление какой-то заставы бросать не будут. Может быть, даже без артиллерии обойдётся. Та батарея, что нас обстреляла, полковая, как минимум. И уже наверняка ушла, потому как полк против нас бросать, думаю, будет расточительно. Это даже, скорее всего — мы всё-таки не Брестская крепость. Могут просто обойти, если окажемся крепким орешком, оставив на потом, второму эшелону, который начнёт нас гвоздить издалека. Но к тому времени я надеялся уже убедить Андрея начать войну не «единой стеной, обороной стальной», а по-другому. Тем более что единой стеной стоять явно не с кем. До соседей справа и слева, по словам командира, по полдесятка километров. Тем временем бегущие, тяжело дыша, посваливались в окопы. Судя по тому, что двоих тащили под руки, — они были ранены.
— Все? — Я повернул голову к заму Сухова со смешной фамилией Юрчик.
— Четверых не хватает. — Он сморщил лицо и с надеждой уставился на опушку леса.