Я убежден, что одна из причин, по которой холодная война не переросла в настоящую, заключается в том, что, хотя американские лидеры на сознательном уровне считали себя защитниками свободы «в целом», в противостоянии с коммунизмом «в целом», они чувствовали, что существует российская специфика и коммунистическая угроза не являлась такой уж «универсальной». Можно было считать Джорджа Кеннана, изобретателя концепции сдерживания, кем угодно, но не слепым антикоммунистом: он говорил по-русски, знал и любил русскую культуру. Стратегия, которую он разработал, была направлена на предотвращение вооруженного противостояния. До глубокой старости (он умер в 2005 году в возрасте 101 года) Кеннан не переставал возмущаться тем, как она была искажена, во Вьетнаме или Рейганом. Одно из его последних публичных заявлений в 1997 году предостерегало нас от расширения НАТО на Восток[29].
Конечно, Соединенные Штаты также пережили маккартизм, универсальную (всеобъемлющую) паранойю, от которой Кеннана тошнило. Но вспышка была краткой и ограниченной. Чтобы нетерпимость проявилась во всей своей красе, нужно было дождаться неоконсерваторов, этих триумфалистичных наследников маккартизма.
Именно война во Вьетнаме, на мой взгляд, стала датой абсолютной универсализации коммунистической угрозы американским руководством. Уолт Ростоу (1916–2003), советник по национальной безопасности при администрациях Кеннеди и Джонсона, был одним из инициаторов этого интеллектуального упадка в своей книге «Стадии экономического роста: Некоммунистический манифест, 1960». В этой книге есть одна очень правильная идея и одна – ошибочная. Очень правильная идея заключается в том, что все страны в процессе своего развития переживают опасную фазу, во время которой может возникнуть политический кризис. Ростоу связывает это с экономическим развитием, я же приписываю это грамотности. Затем появляется ошибочная идея. Было бы достаточно вмешаться, чтобы предотвратить политический кризис и позволить стране (благодаря американским военным) напрямую перерасти в либеральную демократию. Ростоу был одним из «ястребов войны» во Вьетнаме, и идея, лежавшая в основе его работ, состояла, очевидно, в том, что коммунизм может распространиться повсюду.
Вьетнам, страна общинной семьи, имел предрасположенность к коммунизму, который, таким образом, восторжествовал там, несмотря на вмешательство США. Камбоджа, где существовала архаичная нуклеарная семейная система, но которая была близка к Вьетнаму, стала также зоной военных действий, и они вылились в геноцид красных кхмеров. Тем не менее коммунизм, подлинный или мнимый, не продвинулся дальше ни в Малайзии, ни в Таиланде, странах с нуклеарной семьей.
Нынешнее отношение к России, выражавшееся в неспособности воспринимать путинский режим иначе чем в общих чертах, как и отказ принять во внимание существование русской культуры, которая могла бы его объяснить, является следствием постепенного изменения западного подхода, начиная с 1960-х годов. Исчезновение наших навыков воспринимать многообразие мира лишает нас реалистичного взгляда на Россию.
Было очевидно, что посткоммунистическая Россия сохранит общинные черты, несмотря на переход к рыночной экономике. Одной из этих черт будет существование более сильного государства, чем где-либо еще. Другой чертой станет отношение этого государства к различным классам общества, отличное от существующего в странах Запада. Следующей чертой будет признание в той или иной степени во всех классах общества, – более сильное в народных кругах, смешанное в средних классах, – определенной формы авторитаризма и стремления к социальной однородности.
Мы также должны понимать, что то, что составило прочность России и позволило ей сохранить свой суверенитет в глобализованной системе, – это ее способность предотвращать развитие абсолютного индивидуализма (никаких оценочных суждений в этом выводе нет, я говорю здесь языком американского антрополога 1950-х годов). В России сохранилось достаточно общинных ценностей – авторитарных и эгалитарных – для того, чтобы в ней остался идеал компактной нации и возродилась особая форма патриотизма.
Неравенство, но всеобщая консолидация вокруг власти
Специфика прямого взаимодействия власти и широких слоев населения в России, а также выявление общинных ментальных следов в высших слоях среднего класса не должны заставлять нас забывать, что общий принцип иерархизации, который затрагивал все развитые общества в период с 1960 по 2000 год, также распространился на Россию.
Новое образовательное расслоение развернулось там и после 1985–1990-х годов, когда была преодолена отметка в 20 % людей, обладающих высшим образованием в каждой возрастной группе, расстроив тем самым коммунистическую идеологию. Крах централизованной экономики, стремление наиболее дерзкой и корыстной части номенклатуры к «приватизируемой» государственной собственности во времена Ельцина даже привели к всплеску неравенства и поразительного сосредоточения богатства и доходов. После фазы стабилизации эти богатства начали стекать вниз и способствовали появлению высшего среднего класса, экономические привилегии которых не уступают привилегиям их западных коллег. Всемирная база данных по неравенству (World Inequality Database) показывает, что доля доходов, получаемых перед налогообложением верхним 1 % пирамиды, а затем следующими 9 %, в России даже превышает аналогичные показатели в США: в 2021 году 24 % в России и 19 % в США для первых, 27 % как в России, так и в Соединенных Штатах для вторых. Для сравнения, во Франции проживают скромные представители высшего и высшего среднего классов: 1 % получает только 9 % доходов, а следующие 9 % – 22 %. Наблюдаемое неравенство во Франции приближается к общеевропейским данным, в своем наиболее демократическом варианте, как это можно наблюдать в скандинавских странах.
Российский средний класс, в основном продукт социальных преобразований коммунизма и советского меритократического – основанного на компетентности – образования, наслаждается, как и все остальное население, общественным миром путинской эпохи. Свидетельства этому, как мы видели выше: снижение уровня самоубийств, убийств и смертей от алкоголизма. Снижение младенческой смертности следует рассматривать как следствие и символ спокойной ментальной и экономической обстановки, в которой оказалась Россия впервые в своей истории. Шляпентох, в свою очередь, подчеркнул, что никогда еще условия жизни в России не были такими хорошими, включая вопрос свободы, как при Путине.
Таким образом, высшие средние классы смирились с режимом, так же как олигархи отказались от всякого стремления осуществлять автономную власть. Арест Михаила Ходорковского в октябре 2003 года дал возможность государству и олигархам довести дело до конца. Путин оставил им их деньги, и только деньги. По правде говоря, слово «олигарх», включающее в себя понятие начальства/власти (ἀρχή), уже не совсем адекватно отражает российскую действительность. Следует отметить, что охота на российских олигархов, предпринятая на Западе с начала вторжения на Украину, привела к тому, что представление о действительно олигархической Америке распространилось с другой стороны Атлантического океана. Ее собственные олигархи могут, в отличие от своих российских коллег, вмешиваться, и, как мы увидим, массово, в американскую политическую систему.
«Путинская система» стабильна, потому что она является продуктом российской истории, а не делом рук одного человека. Навязчивая мечта Вашингтона об антипутинском восстании на самом деле является всего лишь утопией, проистекающей из нежелания Запада видеть, что условия жизни улучшились под его правлением, и признать специфику российской политической культуры. Теперь я перехожу к реальной уязвимости России – ее демографии.
Стратегия редкого человека (мужчины)
Если бы существовали только элементы, перечисленные до сих пор, мы могли бы предсказать, что Россия достигнет большего, чем простое оказание сопротивления Западу; можно было бы рассмотреть возможность нового империализма.
Но у России есть одна фундаментальная слабость – низкая рождаемость; эту характеристику она, по сути, разделяет со всем наиболее развитым миром. В период с 1995 по 2000 год, в «черные» годы, рождаемость упала до 1,35 ребенка на женщину. Она выросла до 1,8 в 2016 году, а затем стабилизировалась на уровне 1,5. На основании этого развития можно прогнозировать сокращение общей численности населения, которое уже началось, хотя на данный момент оно компенсируется присоединением территорий и населения, принадлежавших ранее Украине. По состоянию на 2021 год население России составляло 146 млн человек. По прогнозам ООН, к 2030 году их число сократится до 143 млн, а к 2050 году – до 126 млн. Если посмотреть на возрастную структуру в 2020 году, накануне войны, и особенно на численность населения, подлежащего призыву на военную службу, то мужчин в возрасте 35–39 лет было 6 млн, мужчин в возрасте 30–34 лет – 6,3 млн, мужчин в возрасте 25–29 лет – 4,6 млн, а мужчин в возрасте 20–24 лет – 3,6 млн. Данные цифры – не прогнозы, а реальные в текущий момент. Россия вступила в фазу сокращения своего потенциально мобилизуемого мужского населения – на 40 % для этих возрастных групп. Вот почему упоминание о России как покорительнице, способной вторгнуться в Европу, после того как она уничтожит Украину, является фантазией или пропагандой. Правда в том, что Россия с сокращающимся населением и территорией в 17 млн. кв. километров далека от стремлений к завоеванию новых территорий, перед ней стоит задача: сохранить те, на которые ее суверенитет сегодня распространяется.
Обеспокоенность демографической ситуацией присутствует в выступлениях Путина и других представителей власти. Этим объясняется военная стратегия, которая часто неправильно толкуется нашими средствами массовой информации или, наоборот, слишком хорошо, но скрывается от читателей и слушателей