В мозгу сама собой всплывает формула перевода градусов по Фаренгейту в градусы по Цельсию. Я пытаюсь высчитать, сколько получается по Цельсию, если по Фаренгейту сто десять.
– В случае моей семьи… – Сидни стучит по кончику ручки, стряхивая воображаемый пепел с воображаемой сигареты, – это качественно проведенное совместное время.
Народ смеется; как по мне, это немного перебор.
– Как ты чувствовала себя, пока они были здесь? – спрашивает Клэр.
– Норм. – Улыбка на лице Сидни чуть-чуть гаснет. – В смысле, все как дома.
Это шутка. Но никто не смеется. Сидни обводит всех взглядом.
– Слушайте, у меня есть стратегия. Зачем чего-то ожидать? Не жди ничего – и не придется разочаровываться.
Тара поднимает руку.
– Получилось?
Сидни не понимает.
– Что получилось?
– Не разочароваться?
Сидни все еще не врубается.
– В смысле, я надеюсь, ты поймешь меня правильно, – говорит Тара, – но минуту назад ты обвинила Дебби в том, что она притворяется, будто не злится. Ну а мне кажется, что ты сама злишься. На маму, папу и сестру. – Тара откидывается на спинку стула. Она даже говорить устает.
– Сестра меня не бесит, – говорит Сидни. – Она не виновата. Ну типа, а вам бы понравилось проводить субботу с кучей придурков? – Она прикрывает ладонью рот. – Не хочу никого обидеть и все такое. Просто мы-то все свое время проводим с придурками, но это другое. Мы сами придурки.
Раздаются смешки.
Сидни продолжает:
– Да мама-то ладно. Ну а что ей – сидеть тут и ерзать, ждать счастливого часа в баре? Ага, щас. Но вот папа…
Я расцепляю руки и снова обхватываю себя. Плохое движение. Клэр замечает. К счастью, Сидни продолжает говорить.
– Не знаю. Ему трудно со всем таким…
Сидни скручивает край свитера; руки у нее трясутся очень сильно. Она типа смеется. Затем без какого-либо предупреждения она начинает плакать.
– Я не злюсь, – говорит она. – Это… просто я… я не знаю, разочарована, что ли.
Я впиваюсь в бока руками, мне неловко за Сидни, вроде как бывало в началке, когда кто-нибудь писался в штаны. Я ненавижу Группу. Всегда заканчивается тем, что кто-нибудь говорит такие вещи, из-за которых выглядит жалко.
– Они хотя бы пришли, – говорит Тиффани. – Мой отец вообще не приехал.
Еще кое-что приходит мне на ум. Образ моего отца – как в день посещений он идет по тропинке, руки спрятаны в рукавах, голова опущена в попытке закрыться от ветра. Я стучу по стеклу в приемной комнате. Он поднимает глаза, и я вижу, что у него очки и красное лицо и что это вообще не мой папа, а чей-то чужой. Я возвращаюсь к заучиванию порядка машин на парковке.
– Что ты чувствуешь из-за этого? – спрашивает Клэр у Тиффани.
– Пошел он. Вот что я чувствую.
Я скрещиваю, а затем перекрещиваю руки на груди.
Клэр выпускает когти.
– Кэлли.
От звуков моего имени меня накрывает волной жара. Я прищуриваюсь, будто пытаюсь разглядеть на парковке нечто совершенно завораживающее, и думаю: коричневая, белая, белая, синяя, бежевая. Сбилась, придется начинать сначала.
– Кэлли? – Клэр не отстает. – Хочешь рассказать, как прошел твой день посещений?
Муха застряла между стеклом и сеткой. Каждый раз, врезаясь в стекло, она как будто удивляется. Но потом снова отползает и опять впиливается в стекло.
– Кэлли?
Я прячу глаза за шторкой волос и жду. Через какое-то время кто-то с другой стороны круга начинает говорить. Я не могу разобрать слов. Все, что я слышу, – это мушиное взззж-взззж, когда она бьется в стекло.
Раздается взрыв болтовни, все выходят из комнаты. Я зависаю дольше всех девчонок, потом иду по коридору и проверяю, что написано мелом на доске у поста сотрудниц. На доске список наших имен и занятий после Группы. Тиффани идет на управление гневом. Тара идет на расслабляющую терапию. Также Сидни и Тиффани идут в медчасть сдавать анализ мочи – там проверяют, чтобы они ничего не употребляли. Бекка, Дебби и Тара тоже туда идут – там проверяют, чтобы они употребили всякое: Тара и Бекка – витамины и пищевые добавки, Бекка – лекарство от сердца, Дебби – «прозак». Потом Дебби идет в спортзал и там занимается с инструктором на тренажерах. Тару и Бекку забирают на медленную прогулку по территории, чтобы они ни в коем случае не занимались на тренажерах.
Напротив моего имени ничего нет. Меня никуда не забирают.
Я сворачиваю за угол, пока никто не заметил меня возле доски, потому что на днях я случайно услышала, как Дебби, которая вечно болтается возле поста сотрудниц, рассказывала Бекке, что работники «Псих-ты» никак не могут решить, что со мной делать.
Когда ты на Первом уровне (новая гостья или гостья, демонстрирующая неподобающее поведение), тебе никуда нельзя ходить без сопровождения. Второму уровню (все, кто набрал десять очков за подобающее поведение) разрешено ходить в гостиную или на свои процедуры самостоятельно, но в прачечную или к торговым аппаратам – только с кем-то. Третий уровень (те, кто почти окончил программу, типа Дебби) – сами сопровождают. Но если это Третий уровень с пищевыми затруднениями, то к торговым аппаратам они тоже ходят или с сотрудницами, или с кем-то еще из Третьего уровня. Сложно вникнуть во всю эту систему «Псих-ты». Как по мне, проще всего быть на Первом уровне.
Поскольку я на Первом уровне, единственное место, куда мне можно, пока у всех остальных занятия, – это Класс. Там рулит сотрудница по имени Синтия, которая сидит у входа и в большой рабочей тетради отвечает на разные вопросы, выбирая один из вариантов ответа. Единственное, что хорошего в Классе днем – помимо того, что обычно я там одна, – так это тишина. Там везде понавешены знаки, вежливо напоминающие нам, гостьям, что нужно уважать потребность других в тишине; здесь, по крайней мере, я точно демонстрирую подобающее поведение.
Стены тут обиты пробковым покрытием, и прошлые гостьи наоставляли на нем граффити. Я провожу много времени, изучая их послания – имена и комментарии вроде «это место отстой» или «миссис Брайант сука». (Миссис Брайант – или та дама, которая работает в приемном отделении, или директор, я не уверена.) Но по большей части я слушаю шорох страниц, переворачиваемых Синтией.
Я усаживаюсь на своем любимом месте в конце Класса, в самом дальнем от Синтии углу, и притворяюсь, что делаю задание по геометрии, которое прислала моя школа. На самом деле я наблюдаю за псом, живущим рядом с подсобкой. Он только и делает, что спит и прогуливается. В основном спит, но прямо сейчас ходит взад-вперед перед будкой. Он как сумасшедший лает на грузовик, приехавший с какой-то доставкой. Он семенит вперед, сколько позволяет цепь, гавкает, потом поворачивает и семенит обратно. Потом он разворачивается и повторяет все снова. Он прошел взад-вперед так много раз, что протоптал тропинку перед своим домиком.
Я сижу там и наблюдаю, как он поднимает пыль, рыся взад и вперед, взад и вперед, и никто не обращает на него внимания. Через некоторое время я встаю и пересаживаюсь за другую парту лицом к стене.
Ума, Третий уровень из другой группы, появляется в дверях, как всегда вовремя, чтобы проводить меня на индивидуалку. Ума – ужасно стеснительная девчонка с плохой кожей и манерой засовывать подбородок в ворот водолазки. Каждый день она подходит к дверям в одно и то же время и просто ждет, когда я ее замечу. Со вжатым в грудь подбородком и засунутыми в карманы руками вид у нее такой, будто ей ужасно неловко, так что я всегда сразу встаю и иду к ней.
По правде говоря, я совершенно не против, чтобы Ума меня сопровождала. Мне, вообще-то, нравится слушать скрип наших кед по полу коридора и не беспокоиться о том, что Ума попытается заговорить со мной. Кажется, и Уме нормально сопровождать меня, потому что, когда мы приходим к твоему кабинету, она иногда зависает там ненадолго, хотя, строго говоря, не обязана.
После ее ухода в коридоре только я и маленький пластиковый НЛО на полу перед твоим кабинетом. Миссис Брайант, которая показывала мне все в первый и день и которую я с тех пор ни разу не видела, сказала, что НЛО (он выглядит как пластиковый колпак для вечеринок, только с моторчиком внутри) называется генератор белого шума. Она сказала, у всех терапевтов стоит такое перед дверями, чтобы люди в коридоре не слышали, что говорят другие гости в кабинете. (Впрочем, НЛО не глушит вопли и рыдания.)
Поскольку я не разговариваю (а также не воплю и не рыдаю), ты могла бы и выключить НЛО на время нашей сессии: так «Псих-ты» сэкономил бы на электричестве. Я размышляю, не сказать ли тебе об этом, но ведь тогда потребуется заговорить, а значит, потребуется включить НЛО.
Ты открываешь дверь и приглашаешь меня войти. Я думаю, как было бы славно прилечь на диван и подремать ближайший час, но просто сажусь на свое обычное место – в самом дальнем углу от тебя и твоего кресла из мертвой коровы. Ты садишься и спрашиваешь о дне посещений.
– Как все прошло?
Я изучаю твои туфли. Маленькие черные ведьминские туфли с серебряными пряжками.
– Как прошла твоя встреча с семьей?
Похоже, туфли сделаны из ткани, и они слишком изящные для реального мира.
– Ты хочешь мне что-нибудь рассказать?
Я прикидываю, не сказать ли какую-нибудь полную глупость. Что-нибудь настолько нудно-нормальное, чтобы ты наконец сдалась и оставила меня в покое. Я думаю, не сказать ли, что моя мама пришла в своем нарядном шерстяном пальто – в том, которое она надевает в церковь и на прием к врачу. Или, может, сказать тебе, что она выглядела усталой, как люди «ДО» на картинках «ДО» и «ПОСЛЕ» в ее журналах. Или как она начала массировать лоб, едва зашла в приемную комнату.
Сэм выглядел одновременно испуганным и взбудораженным. И кажется, он еще тощее, чем раньше; на нем был объемный красный свитшот, но ингалятор в кармане рубашки под свитшотом все равно торчал бугром. Он дал мне обнять себя, а потом сунул мне в руки открытку.
– Это тебе, я сам сделал, – сказал он.