— Если вы меня извините. — Ларс подходит ко мне и разглаживает мой пиджак несколькими профессиональными рывками. — А теперь, пожалуйста, сделайте что-нибудь со своими волосами.
— Хочешь сказать, что мои волосы в беспорядке?
— Ваши слова, не мои, сэр.
Его тон не меняется.
— Да пошел ты, Ларс, мммлады? Если бы ты знал, чему вчера стали свидетелями мои волосы, ты бы не говорил таких вещей.
— Полагаю, вы их помыли?
— Мне любопытно, Ларс. Ты все еще девственник? Потому что, если это так, я могу организовать для тебя оргию.
Выражение его лица остается прежним.
— Вы даже не можете спланировать свой день.
— Планировать свой день не моя специальность. Оргии да.
— И я должен быть впечатлен?
— Черт, да, ты должен.
— Пас.
— Ларс!
— Да, юный лорд?
— Я лучший в том, что делаю.
— Поверю вам на слово.
Ларс уходит, и я следую за ним, перечисляя свои качества, чтобы он согласился. С тех пор как я был ребенком, с ним всегда было так. В конце концов, я провожу с ним больше времени, чем с собственными родителями. Это также лучше, потому что он лучший организатор вечеринок во всем Лондоне.
Мы выходим из моей комнаты и поднимаемся по мраморной лестнице. Наш особняк — нет, особняк семьи Астор — вековой, со времен Генриха V.
Есть две широкие лестницы, разделяющие прихожую. Портреты моих умерших предков смотрят на меня со снобистски-надменным выражением лица. У всех нас общий нос, который является гордостью отца и причиной, по которой он знал, что я, без сомнения, его сын.
Его слова, не мои.
Я тоже улыбаюсь им. Что? То, что они мертвы, не значит, что они не заслуживают капельку любви.
Как сказал Ларс, все на месте, все в порядке. Кухонный персонал снует по столовой с посудой и всякой всячиной. Весь дом пахнет жасмином, мамой, ее весенним присутствием и всем этим джазом. Это единственный запах, который меня не слишком возмущает.
Кроме травки.
Джон вбегает, переводя дыхание. Он помощник Ларса, и да, Ларс чопорный и правильный, ему нужны помощники, календари и порядок.
— Его светлость здесь, — кричит Джон, как в какой-то пьесе.
И точно так же, как в пьесе, сцена меняется от шарканья ног, все стоят в очереди, будто они военные или что-то в этом роде.
Я натягиваю улыбку, когда двойные двери открываются и входит мой отец во всей красе его светлости.
Ладно, это ложь — никакой славы нет, только титул. И ладно, может, слава следует за титулом.
Он был прав, сказав, что я его сын; это видно. Мы примерно одного роста, но я немного стройнее. За эти годы его лицо приобрело смертоносный оттенок, придавая ему более взрослый мужской вид, ничего похожего на часть мальчишества, все еще рассеянного на моем.
У нас общие глаза и гордый нос Асторов, как он это называет. Я точная копия, реплика.
Будущее ковена ведьм. Извините, я имею в виду клан.
Крошечная женщина держит его за хрупкую руку, кажущуюся такой маленькой по сравнению с его потусторонним существованием, но выражение ее лица совсем не маленькое. Она слушает что-то, что он говорит, и ее лицо светится состраданием, нежностью... любовью.
Черт, как сильно она любит этого тирана. Как много она пережила, просто чтобы быть с ним, оставив не только свою страну, но и свою семью, чтобы быть рядом с ним.
Лицо Лорда Астора остается пустым, когда он говорит с ней, ни выражения, ни улыбки, ничего. Мы согласны с тем, что папа робот, и под «мы» я подразумеваю Ларса и меня.
Хорошо, Ларс просто слушал с осуждающим выражением лица, пока я сообщал ему об этом факте.
Персонал кланяется при входе моих родителей. Это.. что? Несколько месяцев с тех пор, как они почтили меня своим присутствием?
В последнее время они часто этим занимаются, исчезают, чтобы поехать на конференции, или, скорее, мой отец, тащит мою мать с собой на другой конец света, например, в Индию и в гребаную Австралию.
Из не было, когда я был ребенком, но я думал, что это закончилось где-то в средней школе. Нет, они вернулись к этому, как наркоманы, ищущие кайф.
Не то чтобы я жалуюсь. В конце концов, я могу устраивать в этом особняке все вечеринки, какие захочу, каждую ночь. Беспроигрышный вариант.
В тот момент, когда мамины глаза падают на меня, они светлеют и смягчаются. Я почти представляю, что она кажется слишком слабой и худой, или это только ее бледный цвет лица? Она отпускает моего отца и бежит ко мне, не обращая внимания на свое длинное платье.
— Mon chou! — Мой, малыш!
Мы с папой тянемся к ней, когда она спотыкается, но в последнюю секунду она спохватывается и сжимает меня в крепких объятиях. Мне приходится наклониться, чтобы она могла прижаться щекой к моему плечу. От нее пахнет жасмином, теплом.
Безопасностью.
— Я так сильно скучала по тебе.
Она говорит с легким французским акцентом, от которого не смогла избавиться даже после того, как прожила в Англии двадцать три года.
— Я тоже скучал по тебе, мама.
И я не шучу. Возможно, я скучал по ней больше, чем когда-либо признаю.
Ее отсутствие вызвало то, о чем мне даже не нравится думать.
Не было ни безопасности, ни жасмина — как в тот раз.
— Mon petit ange — Мой маленький ангел. — она отстраняется, обхватывая мои щеки своими хрупкими руками. — Хотя ты уже не маленький. Я должна начать называть тебя mon grand — мой большой.
— Верно. Ты видела эти мышцы? — я ухмыляюсь, и на этот раз это не автоматически или вынужденно.
— Ох, я вижу. Ты так сильно вырос, а меня не было рядом.
Рыдание вырывается из ее горла.
— Мама...?
— Шарлотта.
Через секунду мой отец оказывается рядом с ней, обнимая ее за плечи. Это его способ контролировать ее, заставлять ее вести себя так, как ему нравится.
Словно он нажал на кнопку, она выпрямляется, вытирая большим пальцем под глазом.
— Должно быть, это усталость после перелета.
Или твой муж контролирует твою натуру.
— Приведу себя в порядок, прежде чем мы примем гостей. Я так рада, что ты решил это сделать. — она поднимается на цыпочки и целует меня в щеку, ее губы дрожат, прежде чем она отстраняется. — Я не уйду на этот раз, mon chou — мой малыш, я обещаю.
— Шарлотта. — отец предупреждает ее в своем обычном «делай по-моему, или я брошу тебя на шоссе» тоне.
— Я сейчас вернусь, mon amour — моя любовь.
Она целует его в щеку, прежде чем направиться к лестнице.
Отец жестом указывает Ларсу следовать за ней, и он делает это с кивком. Остальные сотрудники разбегаются, как муравьи, еще одним движением его пальца.
Mon amour — Моя любовь.
Это слово оставляет кислый привкус у меня во рту. Как он может быть ее любовью? Он ее тиран.
Тиран Поместья.
Я пытался убедить Коула написать эту книгу. Я дам знать, как все пройдет.
Отец продолжает наблюдать за мамой, пока она не исчезает на лестнице. Когда он, наконец, фокусируется на мне, его пустое выражение возвращается.
Я улыбаюсь.
— Привет, отец.
Вот чего от меня ждут: улыбки, звездного поведения и заткнуться нахуй.
На несколько секунд воцаряется тишина. Моя улыбка не дрогнула. В конце концов, я профессионал.
— Слышал, ты знаешь свою невесту со школы.
Он сразу переходит к сути дела в типичном для Эдрика прямом стиле.
— О какой из них мы говорим? Их несколько.
Выражение его лица остается прежним.
— Тил Ван Дорен.
— Она. Хм, уверен, ты знаешь, что она не настоящая дочь Итана, верно? С тем, что у него фамилия Стил, а она Ван Дорен и все такое? Мы вообще уверены, что она не из семьи того немецкого нациста, который убил моего прадеда во Второй Мировой Войне? — я двигаюсь за ним, затем крещусь, говоря драматическим тоном. — Покойся с миром. Ты хорошо служил нашей стране.
— Это мой прадед, а не твой, и он умер в семьдесят лет от пневмонии.
— Ох, тогда, быть может, это тот, кто позади меня?
— Как насчет того, чтобы перестать ходить вокруг да около. Ты хочешь что-то сказать мне, Ронан?
— Нет?
Это не должно было прозвучать как вопрос.
Ларс, ты чертов дурак.
Если он упомянул что-нибудь о вечеринке, я подсыпаю в его драгоценный чай дешевые продукты из магазина, которые его снобистская сторона так ненавидит. Посмотрим, как он отреагирует, когда я уничтожу его заначку.
— Никаких возражений по поводу помолвки?
Мой отец преподносит это как вопрос, но на самом деле дает понять, что не примет никаких возражений.
Не то чтобы я стал бы что-то делать.
Я знаю, чего от меня ждут. Когда рыба поймана в сеть, самые умные не двигаются; если они пытаются, то истощают остатки своей энергии и быстрее умирают.
Теперь, если я сохраню эту энергию, я смогу торговаться за большее. Кстати, я научился этому сам; я не нуждался в книгах Коула по философии.
В тот момент, когда я родился, и мои родители решили, что второй ребенок не нужен — да пошел ты, нерожденный второй ребенок, кстати, — меня воспитали так, чтобы я знал свои обязанности единственного наследника.
Я могу сделать это простым способом, или могу поссориться со своим отцом и причинить боль матери.
Я бы никогда этого не сделал — я имею в виду, быть источником маминой боли. Она одна из немногих причин, по которым я остаюсь на плаву, и не могу испортить ей жизнь.
Брак по расчету стоит на первом месте в списке обязательных дел. Однажды я сделаю это, как и ожидалось от меня.
Только этот день не сегодня и даже не через пятнадцать лет.
Вот почему моя маленькая игрушка сыграет свою роль и скажет «нет» во время сегодняшнего ужина.
Я уже послал ей указание, от которого она была бы дурой, если бы отказалась.
Тил не первая, кого я тайно убедил отказаться от брака по договоренности от моего имени. Скажем так, отец уже много лет пытается свести меня с дочерьми своих коллег.
Я сказал Ларсу, что отец похож на одну из тех скучающих домохозяек, которым нечем заняться, кроме как играть в сваху. Ларсу было не до смеха — не то чтобы ему когда-нибудь есть дело до смеха.