Парень посмурнел. Он был ненамного старше меня. Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Но сейчас он вдруг стал выглядеть очень взрослым и серьёзным.
— Има повезе на очима јер су је бичевали… Око више не види. (серб. Повязка у неё на глазу, потому что её ударили плетью… Глаз больше не видит.)
Не знаю, что меня дёрнуло за язык, но я тут же спросил.
— Могу ли я посмотреть её глаз?
— За шта? (серб. Зачем?)
— Я хочу помочь.
— Како можете помоћи? (серб. Чем ты можешь ей помочь?)
— Если у меня получится, то я попробую вернуть ей зрение.
— Шта ако не успије? (серб. А если не получится?)
— Если не получится, то всё просто останется как было.
— Јеси ли чаробњак? (серб. Ты — колдун?)
Признаваться в этом не хотелось, поэтому я уклончиво сказал.
— Целитель…
— Исцелитељ? (серб. Целитель?) — удивлённо произнёс Мирко.
Похоже это было его второе серьёзное удивление за сегодня. В первый раз он так же отреагировал, когда я ему сказал, что русский.
— Да. — стараясь говорить как можно серьёзнее, ответил я.
— Можете ли јој помоћи? (серб. Ты сможешь ей помочь?) — в его голосе звучало недоверие.
— Я буду стараться.
Правило «обещать — не значит жениться» тут не сработало бы. Но я почему-то решил, что мне очень надо, чтобы у меня сейчас, именно сейчас, получилось бы сделать это чудо. Если всё получится сейчас, то и всё остальное тоже. Тем более, что я уже и раньше делал похожее чародейство. Заживлял же я свою руку, после ножевого ранения. Хотя самому себе легче приказать, чтобы кожа срасталась и порезанные ткани восстанавливались.
Мирко о чем-то шептался со Славкой. Из всего разговора я уловил только «руски» и «исцелитель»… Она с испугом смотрела на меня.
— Мирко. Мне надо, чтобы Слава — поверила в меня.
Он кивнул и строго сказал ей:
— Веруј у њега, девојко! Он жели да ти помогне. (серб. Поверь в него, девочка! Он хочет помочь тебе.)
Она кивнула, хотя уверенности в её взгляде не прибавилось. Да и трудно что-то понять, когда на тебя смотрит только один глаз. А ведь я даже не знаю, что там с другим глазом… Надеюсь, что от него там, хоть что-то, но осталось?
— Мирко! У вас вода есть?
— Да. — он протянул мне котелок. — Овде у лонцу. Хтели смо да направимо чај. (серб. Вот в котелке. Мы хотели сделать чай.)
— Подогрей на костре! Славе надо умыть лицо. Нельзя, чтобы осталась грязь.
Он внимательно меня выслушал, а потом пристроил котелок с водой над огнём.
— Надо вскипятить, а потом остудить воду.
Мирко кивнул. Но я заметил, что он снова слушал меня слишком уж задумчиво. Следующую фразу я проговорил очень медленно, стараясь отчётливо выговаривать каждое слово.
— Может мне говорить медленнее? Так тебе будет больше понятен смысл.
— Да. — кивнул парень.
— А сейчас Славе лучше снять повязку и лечь на спину.
Богомир перевёл мои слова сестре. Она сделала всё, но как-то слишком неуверенно. Похоже, что она не верит в то, что пришлый парень сможет ей хоть как-то помочь. Это плохо. Ну и ладно. Я попробую и без этого справится.
А повреждённый её глаз выглядел не слишком хорошо. Но, по крайней мере, он был на месте. Только вот зрачок был мутный, как будто подёрнутый матовой плёнкой, да из-под век сочилось что-то не слишком приятное. То ли гной, то ли сукровица… А рубец, оставленный плетью на лице, проходил прямо через глаз. Повезло, что девчонка вовремя смогла моргнуть, когда удар плети или кнута пришёлся по лицу. Иначе бы сейчас на месте глаза была пустая впадина глазницы. Но я бы с большой радостью разыскал ту сволочь, что так изуродовала девочку, и резал бы его на лоскуты… Медленно и не спеша…
Достав из хранилища одно из колец, лишённое камня, я привязал его на нитку, и стал раскачивать перед лицом Славы. На золотом изделии хорошо бликовали отблески костра.
— Ты очень устала, девочка… Тебе надо поспать… Тебе приснится хороший сказочный сон… А когда ты проснёшься, то снова сможешь видеть этот мир двумя глазами…
Я говорил всю эту чушь ровным успокаивающим голосом. Но договорить до конца не успел, как девочка закрыла свой здоровый глазик и задышала ровно-ровно… Лишь повреждённый глаз по-прежнему оставался открытым, невидящим бельмом отражая отблески пламени.
— Вода уже остыла? — спросил я Мирко.
— Да.
— У тебя есть чистая ткань?
— Немам…
Покопавшись среди своих вещей в хранилище, я нашёл чистую футболку и безжалостно порвал её на несколько частей.
Мирко смотрел во все глаза, как я ниоткуда доставал вещи и рвал их.
Смочив один кусок ткани в горячей, но уже не обжигающей воде, я стал протирать лицо Славы. Особенно вокруг повреждённого глаза. Сам глаз я не рискнул мыть…
Ну, вот, вроде почище стала мордашка у девочки. Правда, только наполовину. Правая сторона осталась такой же чумазой…
А я уже положил правую ладонь на повреждённое место и стал постепенно перекачивать магическую энергию в раненое место. Чтобы было более действенно, я даже закрыл глаза, мысленно давая установку на восстановление всяческих повреждений на лице девочки… Сам я не пытался ничего делать, но помогал её организму вернуться в тот момент, когда никакой раны не было.
Я практически отключился, и в реальность меня вернул громкий вздох Мирко, прозвучавший у меня прямо над ухом.
Оказалось, что он стоял прямо за моей спиной и пристально наблюдал за ходом лечения. Я посмотрел на свою ладонь, прикрывающую левый глаз Славки. От моей руки исходило светло-лимонное свечение, а камень на моё перстне горел ярким синим светом.
Я расслабил руку и убрал её с лица девочки. Багровый рубец с лица исчез, на его месте была еле видная полоска светлой кожи. Оба глаза Мирославы были закрыты. Она спала.
Почувствовав слабость во всём теле, я успел сказать Богомиру, что мне понадобится много еды, когда я проснусь… Ну а после этого я просто упал и. наверное. заснул… Хотя сам я этого даже не почувствовал. Я просто провалился во тьму, истратив почти все свои силы…
Интерлюдия.
Маша.
Это был совсем не тот Вольфганг, который жалостливым голосом умолял не убивать его. Это Вольф со злобой во взгляде смотрел на подвешенную за руки к потолку девочку и задавал вопросы ледяным голосом.
— Antworte, Hexe! Wer war dieser Zauberer und wohin ging er? (нем. Отвечай, ведьма! Кто был тот колдун и куда он делся?)
На лице Маши были отчётливо видны свежие следы «вежливого» общения палача с беззащитной жертвой. Левый глаз у девочки уже заплыл, а из разбитых губ стекала тонкая струйка крови. Одежда на Маше была разорвана. На коже алели следы от ожогов. В небольшой жаровне, что стояла на полу, нагревались на углях какие-то страшные, даже на вид, железки.
Если бы Маша могла, то она снова провалилась в небытие… Но как только подручный барона замечал, что она начинала терять сознание, он выплёскивал на неё ведро холодной воды и бежал куда-то за новой порцией. Пол уже был мокрым, как в бане.
— Ich werde dich zum Reden bringen, Geschöpf! (нем. Я заставлю тебя говорить, тварь!) — свирепел молодой барон.
Но Маша больше не проронила ни единого слова, после того как в самом начале допроса, плюнула в лицо своему мучителю. Молча выносить все муки и нестерпимую боль, ей помогала только одна мысль: «Скоро появится Максим и спасёт её».
По большому счёту, очень трудно напугать человека, если он не боится даже смерти. А смерть была не страшна девочке, которая уже была мёртвой когда-то.
7490 год от сотворения мира.
Другой мир. Где-то в Баварии.
И снова тяжёлое пробуждение… Не слишком ли часто за последнее время это со мной происходит. Но на этот раз я помнил всё. И как пропала Маша, и как я вышел к костру, и как лечил тут сербскую девчонку. Зря я, наверное, вписался в это. Столько сил истратил… А ведь эти «добрые» оборванцы вполне могли меня и ограбить, и убить, пока я тут валялся в отключке.
Что за мысли? Неужели я настолько не верю в то, что на свете есть честные и благородные люди? И благородные не потому, что родились в дворянской или королевской семье, а по духу и по делам своим…
Открыв глаза, я обнаружил, что по-прежнему лежу возле костра. Кто-то заботливо накрыл меня… Не одеялом, конечно, а какой-то дерюгой. Но всё-таки…
Снова пахло поджаренной суслятиной. Но я опять был голоден, как волк. Так что мне всё равно сейчас было, бегало мясо при жизни или прыгало. Да даже если и ползало, то съел бы и не поморщился.
Мирко молча подал мне прутик с куском мяса. А я так же молча принял его и стал есть. После четвёртой порции, мне захотелось пить. Парень протянул мне котелок с уже почти остывшим чаем. Надеюсь, он догадался сменить воду в котелке, после того, как я полоскал там тряпки, умывая чумазую Славку? И, кстати, где она? Неужели ещё спит? Сколько же я провалялся тут? Вроде небо ещё тёмная, а значит ночь в разгаре. Или это уже следующая ночь?
Внезапно, откуда-то из темноты появилась Мирослава. Она была умыта, волосы были ещё мокрые, и от неё просто пахло свежестью. Увидев, что я уже не сплю, она опустилась передо мной на колени, и поклонилась, почти коснувшись земли своими мокрыми волосами.
— Хвала вам пуно, господине исцелитељу! (серб. Большое спасибо тебе, господин целитель!)
— Не надо! — я сделал жест рукой, чтобы поднять девочку с колен.
Но тут же, рядом с ней на колени опустился и Богомир и тоже стал кланяться и говорить при этом.
— Хвала вам пуно, господине исцелитељу! Сада смо вам у великом дугу. Наш живот припада вама! Хвала вам! (серб. Большое спасибо тебе, господин целитель! Мы перед тобой теперь в неоплатном долгу. Наша жизнь принадлежит тебе! Спасибо!)
Ну вот что мне с ними теперь делать? Нет… Приятно, конечно, что люди тебе благодарны за то, что тебе не стоило прям таких уже титанических усилий. А Славка-то похорошела. После того, как я убрал шрам и глаз стал нормально функционировать, её лицо перестало быть перекошенным. Да и какое-то сияние от неё стало исходить. Похоже, что девочка, к которой вернулась её природная красота, переживает как бы второе рождение.