— Пусть художник рисует все, как в жизни, но только повкусней и поприманчивей, — говорил он. — Чтоб, понимаешь ли, раздразнить аппетит. Чтоб я почувствовал, что чего-то не добрал и толком не распробовал, — и поспешил добрать, пока не поздно.
Неожиданно Гэс приподнялся со стула и указал пальцем на одну из женских фигур:
— А с этой что стряслось?
— Что ты там увидел? — не понял я.
— Да она ж у тебя как утопленница.
— С чего ты взял… — запротестовал я, но, вглядевшись, тут же осекся: он действительно углядел мою промашку.
Эта девушка, возлежавшая на боку у самой воды, оказалась в тени дерева, и оттого лицо ее приобрело словно бы зеленоватый оттенок, а темные волосы казались влажными — будто ее и впрямь только что извлекли из озера… Я схватил краски и поспешил к стремянке. Но и после того, как лицо и волосы юной особы были приведены в порядок, я, увы, не ощутил удовлетворения, хотя никому бы на свете в этом не признался. То была моя маленькая тайна: я попытался придать девушке черты Дженни — завтрашней Дженни, какой она стала бы повзрослев. Попытался, но теперь уже ясно видел, что из этого ничего не вышло.
Однако хозяин «Альгамбры» был вполне удовлетворен моей работой, пусть пока еще и не завершенной. Вот и сейчас, появившись в зале, он приветливо мне улыбнулся.
— Да, это именно то, что мне хотелось, — покивал он, рассматривая роспись над баром. — То, что и требовалось: и глазу приятно, и никто не оскорбится. Пожалуй, неплохо бы потом что-нибудь изобразить и вот здесь, над дверью.
— Ты что, решил превратить свое заведение в картинную галерею? — подал голос Гэс.
— Я хочу, чтобы людям хотелось здесь посидеть, а не просто проглотить еду и убежать, — с достоинством ответил Мур.
— Ну, тогда попроси нашего живописца нарисовать вон на той стенке меня с моим таксо. Уж тогда-то я вообще отсюда не уйду, пока не выложу все свои доллары. — Гэс повернулся ко мне: — Только ты уж, Мак, постарайся. Чтоб меня не приняли за утопленника, ладно?..
Улица встретила меня первым снегом. Белые хлопья невесомо сыпались с низкого серого неба, казалось, придавившего весь город. Дул северо-восточный ветер, пока еще несильный и как бы нерешительный, но я знал, что он будет час от часу крепчать. Мне отчетливо представилось, как там, на Кейп-Коде уже бушует шторм, завывая в дюнах, засыпая мокрым снегом сбившиеся в лощинах рыбацкие домишки, как пенные валы обрушиваются на утесы Хайленда и грохот их накатывается на прибрежные долины, заглушая шум устало ползущих за холмами поездов. Неостановимое нашествие шторма и снега, исторгаемое почерневшим от угрюмой зимней злобы океаном, непроглядной ледяной тьмой Гренландии и Лабрадора…
Господи, как мы, в сущности, малы и безоружны перед неистовством стихий, как тонки перегородки, отделяющие нас от снежного мрака, от смерти, от запредельности вселенской Тайны, — сотрясаемые ветрами стены из дерева или камня, огонек в камине, хрупкий кокон житейской суеты… И еще надежда, что завтра взойдет солнце и согреет нас, и разгонит тучи. А если Завтра не настанет, если оно исчезнет неведомо куда? Если время остановится? И Вчера — то самое Вчера, где многие из нас сбились с пути, — вдруг окажется впереди, там, где мы ожидали увидеть завтрашний восход?
Отряхнув с себя перед порогом снег, я открыл дверь и вошел в прихожую, холодную и сумрачную, как мои думы. И тотчас миссис Джекис выплыла из своей гостиной и устремила на меня взгляд, каким никогда еще до сих пор не встречала. В нем слились воедино и подозрительность, и праведное негодование, и острое любопытство. Было ясно: она ждала меня.
— Ну вот и вы, наконец. Хм… — Вымолвив это, миссис Джекис знакомым мне жестом твердокаменной добродетели скрестила руки на груди, не спуская с меня глаз.
Я молча глядел на нее, соображая, что бы это могло значить. За квартиру у меня было уплачено, и раздражаться ей, казалось бы, нет никаких причин. Быть может, ей не терпится сообщить мне какие-нибудь скверные новости? Я стоял, ожидая Бог знает чего, но услышал то, что не могло мне и присниться.
— У вас гостья, — сообщила миссис Джекис. — Юная особа. — И не дав мне опомниться, добавила: — Хорошенькие дела, нечего сказать…
Презрительно фыркнув, она круто повернулась и проследовала в гостиную, всем своим видом давая понять, что умывает руки.
— Она ждет вас наверху. — Это была последняя информация, которую выдала миссис Джекис, прежде чем прикрыть за собой дверь.
Не зная, что и подумать, я медленно поднимался по лестнице. В этом городе некому было ко мне прийти, некому меня ждать. И однако какое-то шестое чувство нашептывало мне то, во что я боялся поверить.
Да, это была Дженни. Она не раздеваясь сидела в старом кресле перед мольбертом, сунув руки в муфту, лежащую на коленях, и с первого взгляда было видно", что она снова подросла. Наши глаза встретились, и она, несмело улыбнувшись, проговорила:
— Я подумала, может быть, вам хочется, чтоб я пришла.
Глава седьмая
Я суетливо расталкивал по ящикам разбросанные повсюду кисти, банки, тюбики с красками, пытаясь навести хоть видимость порядка, а она все так же сидела в кресле, прямая и чуть скованная в своем сером пальто и круглой меховой шапочке. Сидела и внимательно оглядывала комнату, которую, конечно же, успела осмотреть и до моего прихода. И следя за ее взглядом, я будто впервые с такой режущей взгляд отчетливостью видел обшарпанную мебель, пыльные стены, холсты, грудой сваленные в углу, незаправленную постель со старым одеялом, распахнутый стенной шкаф, набитый эскизами, набросками, всяким хламом вперемешку с мятой одеждой, — все это убожество, с которым давно свыкся, просто не замечал, — я вдруг, словно прозрев, увидел ее глазами. И, наверно, догадываясь о моих мыслях, гостья поспешила на помощь.
— Я никогда еще не была в студии художника, — сказала она. — Здесь так интересно.
— Руки не доходят прибраться в этой конуре, — пробормотал я, ставя на газ чайник, в котором еще оставалось с утра немного воды.
— Да, — согласилась Дженни, — прибраться здесь не мешает. — Она встала, сняла пальто и шапочку и, аккуратно сложив их вместе с муфтой на стуле, проговорила:
— Ну, передника у вас, конечно, нет… А чем стирать пыль?
— Чего это ты вздумала! — запротестовал я. — Потом я сам…
Но остановить ее было уже невозможно. И, порывшись в стенном шкафу, я протянул ей все, что смог отыскать — полотенце и большой чистый носовой платок. Дженни тут же превратила его в головной, завязав под подбородком, точь-в-точь как это делают женщины на Кейп-Коде, и, встав посреди комнаты, еще раз оглядела ее, словно генерал поле предстоящей битвы.
— Не знаю, с чего начать, — покачала она головой.
Предоставив ей решать эту проблему самой, я отправился вниз сполоснуть под краном чашки. Спускаясь по лестнице, я глянул через перила и, разумеется, увидел то, что должен был увидеть: миссис Джекис стояла в прихожей, вся обратившись в слух. Уж не знаю, что она ожидала услышать, но услышала довольно озорной, хотя и негромкий свист, которым я предупредил ее о своем приближении, — и тут же ретировалась в гостиную.
Вернувшись, я увидел, что гостья моя не слишком продвинулась с уборкой: она сидела на полу и рассматривала мои городские зарисовки. Впрочем, грязная полоска на ее запястье свидетельствовала, что она все же малость потрудилась.
— Я увидела их и стала смотреть, — немного виновато сказала Дженни. — Ничего, что без спросу?
Я заверил ее, что мне это только приятно.
— Мне очень нравится. Все прямо как настоящее. Я так и знала…
— Что знала?
— Что вы хороший художник. Только вот… — Она взяла один из разложенных на полу этюдов. — Никак не пойму, где это. Никогда не видела…
То были небоскребы Радио-Сити. Маленький этюд темперой.
— Они недавно построены, — сказал я, — ты просто еще не успела увидеть.
— Да, наверно, — согласилась Дженни. Она снова стала рассматривать этюд, повернув его к скудному свету, падающему из окна. Лицо ее было задумчиво.
— Странно, — казалось бы, без всякой связи с предыдущим заговорила она. — Иногда точно знаешь, что в таком-то месте никогда не была, и однако оно тебе словно бы знакомо. Как если бы собиралась туда съездить; и оттого лишь, что собиралась, словно бы можешь вспомнить, как то место выглядит… Думаете, так не бывает?
— Не знаю, — сказал я. — Что-то слишком уж мудрено.
— Да, наверно, — грустно кивнула Дженни. — Нельзя вспомнить то, чего никогда не видела.
Она положила рисунок на колени, глядя куда-то в окно, где крепчал ветер и все гуще валил снег. Сумерки густели, как тогда, в пустынном вечернем парке. В сущности, как мало времени прошло с того вечера, но как много изменилось — и в моей жизни, и еще больше — в ее. Хотя что я знаю о ее жизни?.. Одинокий гудок донесся с реки, и будто обозленный этой безвестной жалобой, ветер с каким-то змеиным шипением стал швырять в стекло пригоршни снега.
Я выключил кипевший чайник и зажег свет. И голая запущенная комната, притуманенная было сумерками, вновь предстала перед нами во всем своем беспощадно высвеченном убожестве.
— Ну и лентяйка я! — вскочив с полу, воскликнула Дженни. — Взялась прибираться, а сама…
Она схватила выданное в качестве тряпки полотенце, но я отобрал его.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал я. — А сейчас пошли пить чай.
За чаем — мы пили его с отыскавшимися в недрах стенного шкафа крекерами — гостья моя повеселела. Она даже несколько раз рассмеялась, слушая мой рассказ о мисс Спинни и нашем противоборстве, которое я постарался подать в юмористических тонах. А когда настал миг моей победы — захлопала в ладоши. Потом мы поговорили о Гэсе, и ее так заинтересовало его такси, что мне пришлось подробно описать машину.
— Наверно, он очень богатый, раз заимел такой автомобиль, — проговорила она. — Как вы думаете, он когда-нибудь меня прокатит? Я еще ни разу не ездила на такси.