В Саморе присутствовал папский легат[19] кардинал Гвидо де Вико. Он был послан Святым престолом на Пиренейский полуостров, чтобы прекратить нескончаемые распри между братьями, ослаблявшие христианские государства и подрывавшие их военную мощь. Риму было важно примирить христианских монархов, заставить их позабыть распри и обратить оружие против мавров.
Два месяца спустя, в декабре, Афонсу Энрикеш направил Папе послание. Чтобы закрепить достигнутые соглашения и упрочить позиции нового королевства, Афонсу Энрикеш признал себя вассалом Святого престола и обязался платить Риму ежегодную контрибуцию в четыре унции, то есть 122 грамма золотом.
Этим маневром португальский монарх как бы освобождал себя от подчинения Леону и Кастилии, переходя в услужение верховной власти, которую признавал за высший авторитет и Альфонс VII. В тех условиях Португалия могла выйти из зависимости от Кастилии, только склонившись перед папским престолом.
Афонсу Энрикеш надеялся, что в ответ на его шаг Рим признает Португалию самостоятельным государством, но главы католической церкви не спешили. Лишь в 1179 году, в конце длинного правления Афонсу Энрикеша, Святой престол в лице Папы Александра III согласился считать португальского монарха королем.
До тех пор Рим избегал этого титула в отношении португальского правителя, именуя его dux, что можно было трактовать и как «государь», и как просто «глава», «предводитель». Теперь Афонсу Энрикеш превращался в Афонсу I и переходил в прямое подчинение Папе. А так как ни один вассал не мог иметь одновременно двух господ, это значило, что Португалия становилась международно признанным суверенным государством. Новый статус документально подтверждала булла[20], адресованная Папой Александром III «дражайшему брату во Христе, Афонсу, прославленному королю португальцев, и его наследникам».
Признание Папой королевского титула Афонсу Энрикеша означало окончательное оформление Португалией своего равноправного статуса наравне с другими христианскими королевствами полуострова. Таким образом, маневр Афонсу Энрикеша, объявившего себя вассалом Папы Римского, который считался высшим авторитетом у католических христиан, хотя и не сразу, удался и достиг цели.
Столь длительный и противоречивый процесс обретения независимости ставит вопрос о том, с какого года следует вести отсчет существования Португалии. Традиционно датой начала самостоятельной жизни считается 1143 год. Что касается 1179 года, то он лишь формально закрепил то, что фактически уже существовало не одно десятилетие и к тому времени стало очевидным даже для далекого Рима.
Мавры отступают до самого юга
Первым португальским королям приходилось воевать на два фронта. В хрониках постоянно перечисляются битвы с соседями — то с христианами, то с мусульманами. Причем, порой сложно понять, с кем сражались чаще и ожесточеннее.
После того как Португалия сумела подтвердить независимость от Леона и Кастилии и заручиться поддержкой Папы Римского, положение изменилось. Главная опасность стала исходить с юга, где по-прежнему господствовали мавры, а границы были изменчивыми и зыбкими. От этой угрозы необходимо было избавиться раз и навсегда.
Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что реконкишта, отвоевание у мусульман расположенных на юге земель, была единственной реальной возможностью расширить пределы королевства. Если военные кампании против единоверцев-католиков вызывали тревогу в Риме, то походы против мавров пользовались его безусловной поддержкой, считались делом богоугодным, более того — священным долгом каждого истинного христианина.
При Афонсу Энрикеше реконкишта обрела особый размах. Прозвище Завоеватель он получил не зря. Почти за шесть десятилетий его долгого правления территория страны увеличилась многократно.
Среди десятков завоеванных городов выбрать главное приобретение просто. Самым ценным трофеем Афонсу I стал, без сомнения, Лиссабон.
Первая попытка взять крупнейший город западной части полуострова была предпринята в 1142 году, но португальцы вернулись в Коимбру не солоно хлебавши. Единственным достижением похода можно считать мирный договор с мавританским правителем, в котором тот пообещал платить дань.
Через пять лет войска Афонсу I вновь двинулись на Лиссабон. Памятуя о предыдущей неудаче, король решил сначала захватить город Сантарень — маленький, но стратегически важный, прикрывавший подходы к Тежу с севера и служивший «ключом» к будущей столице.
Афонсу I сделал ставку на внезапность. В марте 1147 года он выслал в Сантарень гонцов с предупреждением о том, что отныне считает мирный договор недействительным, а сам немедля выступил следом во главе войска, в котором видную роль играли рыцари Ордена Тамплиеров. Португальская армия возникла под стенами Сантареня внезапно, застав мавров врасплох. Город не успел занять оборону и пал в тот же день.
Огромный Лиссабон с наскока взять было невозможно. Афонсу I это понимал и приступил к осаде только в июне, три месяца спустя, когда войско усилилось настолько, что стало готово к столь сложному и рискованному предприятию.
К тому времени к португальцам присоединились воины из многих христианских стран. Помогло географическое положение. Королевство находилось на пути следования рыцарей, которые из Северной Европы по морю отправлялись в крестовые походы в Святую Землю. Благодаря этому обстоятельству, в осаде Лиссабона приняли участие английские, шотландские, французские, фламандские, болонские дворяне, отправившиеся во Второй крестовый поход.
Корабли крестоносцев сделали остановку в Порту — последнем христианском городе перед Палестиной. Их встретил епископ. Он приветствовал каждого, передавая всем просьбу Афонсу I о помощи и обещание короля щедро наградить в случае успеха. В июне сам монарх прибыл к крестоносцам и провел совещание с командирами, чтобы обсудить условия участия их отрядов в осаде.
Перед началом боевых действий была отслужена месса, во время которой случилось ужасное знамение. Гостия[21] оказалась пропитана кровью.
Несмотря на пугающее предзнаменование, воины решили не менять планы и начать осаду. Лиссабон был взят в плотное кольцо. Осаждавшие не раз рыли подкопы, надеясь разрушить кусок стены и ворваться внутрь, сооружали передвижные осадные башни для штурма. Защитники почти ежедневно совершали вылазки, тщетно пытаясь прорвать окружение.
Ожесточение достигло крайних пределов. Погибшим мавританским воинам отрубали головы, насаживали их на колья и выставляли перед стенами для устрашения горожан. Мольбы о том, чтобы тела были переданы для погребения, оставались без ответа.
В Лиссабоне начался голод. Обращения за помощью к другим мусульманским городам не приносили успеха. Гонцов перехватывали, а единственный, кто сумел прорваться, погиб на обратном пути. Обнаруженное при нем послание было для осажденных неутешительным. Мавританский правитель Эворы сообщал, что ничем не сможет помочь лиссабонским единоверцам.
По прошествии четырех с лишним месяцев правитель Лиссабона обратился к Афонсу I с предложением сдать город, если жителям будет позволено его покинуть, не взяв с собой ценного имущества. Но крестоносцев было уже не остановить. Почувствовав, что дух защитников сломлен, они требовали немедленно начать штурм и отдать им город на разграбление.
В стане крестоносцев начались раздоры, доходившие до вооруженных стычек. Конец брожению положил Афонсу I. Он объявил, что не станет предпринимать что-либо до тех пор, пока не будет наведен порядок. После этого король созвал совет, на котором было решено выделить поровну воинов из каждого отряда крестоносцев, и составить из них авангард численностью в три сотни всадников.
Сводный отряд формировался для занятия расположенной на холме цитадели, где ныне находится замок Сау-Жорже (Святого Георгия). Туда жители должны были снести золото, драгоценности и прочие ценные вещи. Таким образом, крестоносцы получали причитавшееся вознаграждение, а город в целости и сохранности передавался королевству.
В назначенный час рыцари ринулись в Лиссабон. О договоренностях никто не вспоминал. Коней пустили вскачь, каждый хватал то, что попадалось на его пути.
Началась резня, одной из жертв которой оказался лиссабонский епископ, перенесший всю осаду вместе со своей паствой. Улицы были усеяны трупами. Вспыхнула эпидемия чумы. Процветавший порт превратился в опустевший город-призрак. Но дело было сделано. Лиссабон вошел в состав Португалии[22].
Крестоносцы, пожелавшие остаться, получили владения в городе и окрестностях. Мечеть была освящена и стала католическим собором. Вскоре Лиссабон оправился от ран и превратился в один из крупнейших центров страны, превзойдя и столичную Коимбру, и Порту.
Отвоевав Лиссабон, португальские войска вышли на естественный рубеж, образованный Тежу. Полноводная река остановила их ненадолго. Следом пали расположенные за Тежу Алкасер-ду-Сал, Одемира, а в 1159 году — крупнейшие южные города Эвора и Бежа. Мавры их вскоре отбили, но ненадолго.
Земли степной провинции Алентежу, что буквально означает «по ту сторону Тежу», еще несколько десятилетий оставались ареной борьбы между христианами и мусульманами, подвергаясь с обеих сторон нападениям и грабежам. Арабским войскам порой удавалось продвинуться даже на северный берег реки. Так, в 1184 году они дошли до Сантареня и осадили город, правда, безуспешно. Порой подобные вылазки представляли серьезную опасность, но они были неспособны надолго остановить продвижение португальцев на юг.
Уже при жизни Афонсу I Португалия стала почти такой, как она выглядит на картах сейчас. Страна существует в одних и тех же границах почти девять веков. Удивительное постоянство, неведомое другим государствам и народам.