Я еле удержался от того, чтобы не шлепнуть ее вдогонку по попе — поручик, держи себя в руках… — проводил взглядом белеющие в темноте ножки…
И пошел следом.
Что-то не на месте у меня сердце было, что-то оно чуяло…
Поэтому, когда послышался девичий вскрик, пока еще не испуганный, пока еще возмущенный — я был поблизости.
— Стоять!
Мертвая сцена, как в комедии у Гоголя: три пацанчика, а-ля «гопник обычный питерский», в спортивных костюмах, разве что без кепок и без семок, затащили мою новую подружку… в смысле, знакомую… в кусты за какими-то деревянными сараями, совсем неподалеку от тех кирпичных домов, и недвусмысленно пытались разложить ее на пыльной земле. Судя по прокушенной ладони одного из них — сдаваться без боя Любица не собиралась, а судя по ее разбитой губе — джентльменами ребятки не были.
Я как-то остро пожалел о своем «макаре» — в здешней милиции мне табельного еще не выдали — и успел присмотреть удобный дрын, если они без уважения относятся к форме…
Как оказалось — с уважением. Замерев на секунду в свете моего фонарика — что я, дурак, в незнакомые потемки без фонаря отправляться, тем более, у прежнего Челковки он был — «спортсмены» рванули в сторону, ломая ветки, так, как будто и вправду сдавали на норматив.
Любица оперлась на мою руку и поднялась с земли. С шипением потрогала пострадавшую губу.
— Все свои, говоришь… — безразличным тоном произнес я, — Кто обидит, говоришь…
— Это не наши! — возмущенно вступилась она за честь местной гопоты — Это «ежики» с Кладбищенской улицы! Наши ребята никого не трогают…
— На этой стороне деревни, — понимающе кивнул я, — а эти на той стороне деревни никого не трогают. Правильно?
— Неправильно! Наши девчонок нигде… так… не станут. Разве что… ну… попугают немножко. А эти…
Любица снова потрогала губу.
— А эти…?
— Ну, говорят, что «ежики» уже не одну девчонку вот так… затащили…
— Так, стоп. А милиция куда смотрит⁈
Девчонка укоризненно посмотрела на меня.
— Ты глазами не сверкай, — не повелся я, — Я в здешней милиции всего один день и не могу за раз всю преступность изничтожить.
— Да нет, я не об этом, — досадливо махнула она рукой, — Милиция без заявления ничего делать не станет, а кто будет рассказывать, что ее… вот так…
Понятно. А что тут непонятного? Но я этих «ежиков» все равно разъясню…
— Вот теперь давай провожу. А то мало ли какая еще лесная живность на тебя покусится.
Любица хихикнула и протянула мне локоть. Потом резко его отдернула и покраснела:
— Лучше просто рядом иди… те.
— Давай уж на «ты».
— В общем, давай просто рядом пройдем. А то задразнят.
Уже когда я довел ее до обшарпанной двери подъезда и почти уходил, Любица вдруг спросила:
— Товарищ… Александар… Где ты живешь?
Я зачем-то назвал адрес.
Планерка. Как много в этом звуке для сердца опера слилось…
Прям ностальгия пробивает: кабинет начальника, длинный стол буквой «Т», в полированном лаке столешницы отражается весь энтузиазм на лицах собравшихся. На стене, за спиной майора — три портрета. Вполне узнаваемый дедушка Ленин, хотя и в какой-то необычной манере, незнакомый мне товарищ с круглым лицо и доброй улыбкой папаши Мюллера и тип с козлиной бородкой, которого я по привычки посчитал Дзержинским, но потом понял, что это не он, а тот, кому памятник на площади стоял. Надо хоть узнать, кто это, явно какая-то известная личность, а я ни сном ни духом.
— Так, теперь по пожару на складе винного завода. Челковки.
— Проводится опрос очевидцев, — встал я из-за стола, — Предварительно гибель сторожа носит некриминальный характер, несчастный случай на пожаре, однако из слов очевидцев следует, что в ту ночь на складе могла присутствовать в настоящий момент неустановленная личность, предположительно, виновная в возникновении пожара.
— Так. Неплохо для начала… Данные от судмедэксперта получены?
— По плану — сегодня.
— Действуй, Лес. Да, звонил Олеш, что-то тебе рассказать хочет. Подойдет часов в одиннадцать, будь на месте.
— Принято.
— Приказ о назначении.
— Вот.
— Рапорт.
— Здесь.
— Удостоверение.
Хрустнула новенькая малиновая корочка.
— Та-ак… Результаты проверки знаний?
— На обратной стороне рапорта.
— Приказ о постоянном ношении.
— Вот.
— Распишитесь…
Спец по вооружению достал огромную затрепанную книгу.
Узнаю. Узнаю родную бюрократию. Здесь еще по-божески, по крайней мере, мне не нужно клясться мамой, что у меня есть несгораемый шкаф, в котором я буду хранить пистолет.
— Челковки… Через «чэ» или через «эс»?
А? В смысле — чего? В смысле… Как моя фамилия пишется? Э…
Здесь писали латиницей. С горсткой галочек над буквами, апострофов и даже кружочков. И как моя фамилия пишется — я знаю. Střelkovki. А вот как это произнести по буквам… Когда пишу — рука как-то сама собой все эти козябрики выводит. А так я даже не знаю, как это «стр» в «ч» превращается.
— Ага… — спец, к счастью, догадался заглянуть в удостоверение, — Эс-тэ-эрж… Генералу Человки родственником не приходитесь?
— Даже не однофамилец, — пошутил я. Тем более что я в душе не это самое, что за генерал такой.
Спец мрачно глянул на меня — во взгляде явственно читалось, где именно он видел всяких самозваных юмористов — и протянул мне книгу для подписи.
— Пистолет… «Стражник»… Серия… Номер… Год выпуска — 1966…
Старье… в смысле, новьё.
Так…
Подсознательно я ожидал увидеть старого доброго «макара». А получил не менее старого, но чуть менее доброго знакомого «тэтэшку». В девяностые такие частенько в руки попадались после разборок или там, возле остывшего тела.
Такие, да не такие. Я несколько недоуменно покрутил табельное в руке. Рукоять не ТТшная, удобнее… о, и предохранитель есть. Ладно, что дали, с тем и крутиться будем.
— Кобура… Шнур… Магазины… Патроны… Набор для чистки…
Спец не отдал пистолет окончательно, пока не убедился, что я нацепил кобуру и положил пистолет именно в нее, а не запихнул в карман или за пояс, аки мексиканский гангстер. И мрачно смотрел мне в спину, пока я не покинул оружейку.
Комиссариат располагался в старом здании, которое, похоже, было несколько раз перестроено для различных целей, отчего ориентироваться в нем было не проще, чем в лабиринте. Или это специально сделано, чтобы преступник, вдруг решивший уйти в отрыв из кабинета следака, заблудился нахрен, не добравшись до выхода.
Так что до судмедэксперта я добрался так, что до одиннадцати времени оставалось не в обрез, конечно, но на чаепитие с тортиком уже не хватило бы. Благо, что эксперт мне никакого тортика и не предложил.
Только чаю, зато от души. Даже, похоже, немного обиделся, когда я все же отказался.
— Причина смерти — перелом задней части основания черепа. Вызван ударом тупым предметом по затылку. Частички дыма в легких отсутствуют, воздействие пламени на кожные покровы носит посмертный характер.
— Значит, на момент начала пожара он был уже мертв?
— Именно.
Так-так-так… Я побарабанил пальцами по столу.
— А алкоголь в крови?
— Экспертиза не завершена. Через два дня я смогу ответить на ваш вопрос, поручик.
Что-то у меня все больше и больше сомнений, что Чапырки погиб оттого, что напился… Не удивлюсь, если окажется, что он был абсолютно трезв. Хотя небольшая доля вероятности остается на несчастный случай, сиречь — падение кирпича.
— Мог ли травму нанести упавший кирпич?
— Маловероятно, — тут же ответил эксперт, который, похоже, этот вопрос прорабатывал, — Упади кирпич плашмя — перелом носил бы другой характер. Ребром — были бы рассечены мягкие ткани, в нашем же случае они, скорее, разможжены. Наиболее это повреждение похоже на удар металлическим прутом, ломиком, монтировкой.
Возле двери моего кабинета мялся какой-то толстячок в светлом костюме… а, это же завскладом… как там его…
— Доброе утро, товарищ Олеш. Мне сказали, вы хотите со мной поговорить?
Я бросил быстрый взгляд на часы. Без четверти одиннадцать. Чего это он так рано?
— Добрый вечер, товарищ Челковки. Э… да. Не столько поговорить, сколько показать. Возможно, это прольет свет на произошедшее с Чапырки.
Повисла некая неловкая пауза. Я завис, ожидая, что завскладом сейчас достанет из своего портфеля то, что он там хочет показать. Олеш же замер в неловкой позе, как будто собрался куда-то бежать, но внезапно передумал.
— Простите, — первым сообразил он, — Я хотел показать вам то, что нашел в караулке склада.
Что он там такое, интересно, нашел? Окровавленный ломик? Собственноручное признание убийцы? Фотографию обнаженной жены Чапырки — кстати, я с ней так и не пообщался — с трогательной подписью «Дорогому любовничку на долгую память»? Увидев которую, сторож решил покончить с собой, подбросив вверх кирпич?
— Я вас подвезу, — неправильно понял мое замешательство Олеш, — Я на машине.
Ничего себе машина. От советского государства я ожидал чего-то… более советского. Что-то типа «Запорожца» или гэдээровского «Трабанта». А это…
Нежно-зеленым цветом, покатым капотом, выдвинутыми чуть вперед фарами и острым багажником автомобиль до крайности напоминал лягушку.
— Югославская «Богиня», — завскладом нежно провел рукой по крыше и залязгал ключами, отпирая дверцу.
Богиня так богиня. Не знал, что в Югославии делали такие интересные машины…
Внутри тоже оказалось интересно: пухлые сиденья из яично-желтого кожзама, зеркало заднего вида, прикрепленное не под потолком, а на торпеде, тонкие, по сравнению с современными — современными моей прошлой жизни — автомобилями, отчего казалось, что ты сидишь не в автомобиле, а в какой-то кабинке колеса обозрения. Особенно меня впечатлил руль: мало того, что тонкий, так еще и с одной спицей. Так и казалось, что сейчас отломится.