И мне кажется, что я знаю, кто курил в палате…
Почему я переехала в другую палату
Я не могу ходить в туалет, когда рядом другие люди.
Сложно, когда тебе нужно бегать в туалет по сто раз на дню (должно совпасть множество условий – отсутствие людей, чистый унитаз, гарантия того, что никто не зайдет), чтобы сходить в итоге, если повезет, один раз. Повышенный уровень сложности: у 90 % людей здесь проблемы с ЖКТ (оставлю иллюзию, что хоть у кого-то с этим все в порядке).
А кабинок две. Людей на эти две кабинки – 18. Всего в женском блоке 24 девушки, и курят почти все. Единственное место, где это разрешено, – да, все тот же туалет с двумя кабинками. Представляете, как сложно оказаться там в одиночестве?
Когда у тебя запор, ты приходишь в туалет скорее погрустить, чем опорожниться. Но даже на этом сложно сосредоточиться: к тебе постоянно заглядывают в кабинку, потому что ленятся (или им сложно) наклониться и увидеть ноги. Курящие собираются обрядовым кругом на полу вокруг банки с окурками, и через проем снизу ты видишь их ноги и руки, пока глаза слезятся от дыма. Распахнутое окно морозит так, что в голове запускается таймер, отсчитывающий секунды до цистита.
Когда я переехала к самой-крутой-девчонке, она устроила мне блиц:
– Ты пробовала ходить ночью?
Да, однажды я пошла в 4 утра, и там было занято.
– Ты пробовала попроситься в палату к тем, у кого свой туалет?
Да, я не смогла, потому что поняла, что не имею права на этот унитаз.
– А музыку включала?
Я не могу слышать это сама.
– О-о, это жестко.
Как я переехала в другую палату с личным туалетом, учитывая, что у всех свои проблемы?
Я просто попросила – не всегда очевидная вещь для тех, кто привык терпеть.
«Как проходит общение с врачом?»
Каждый будний день я вижусь со своей ординаторкой. Мы разговариваем в моей палате, если соседки нет, или на одном из удобных диванчиков в коридоре. Она всегда начинает с одного и того же вопроса: «Валерия Евгеньевна, как вы себя чувствуете?»
Она мне очень нравится. Еще ни разу я не видела, чтобы она к чему-то отнеслась с пренебрежением или обесцениванием. Она внимательно слушает и в своем ответе часто примешивает теоретический материал, углубленный – я этому рада, хотя воспринимать его получается не до конца.
Еще у нас есть такая прекрасная «игра» – по-другому назвать не могу, – когда она начинает общаться с моим рацио: «Вы ведь понимаете, что вы не худший человек в этом мире?»
Конечно понимаю. Головой.
Тут я обычно начинаю плакать, потому что внутри меня разрывает одними и теми же мыслями: «Это я во всем виновата, я ужасная и заслужила всю эту боль». А она говорит: «Ничего, сердце к этому подтянется. Я рада, что вы можете принять это головой».
Она может очень долго говорить мне, что все это симптомы болезни, которая обязательно закончится, но мы обе понимаем, что между нами сейчас стекло, и ее голос звучит приглушенно, а стекло такое толстое, что я теряю уверенность в том, что его удастся сломать.
«Как выглядит кабинет врача в таком месте?»
Один-два раза в неделю я общаюсь с лечащим врачом. По желанию, я, конечно, могу к ней подходить в любой момент. Но я не пользуюсь таким шансом: не хочется отвлекать по мелочам. Я уже писала, что она сначала показалась мне резкой – это впечатление было ошибочным. Она мягко говорит со мной, но я вижу, что она понимает обо мне гораздо больше, чем я говорю. Поначалу от этого было дискомфортно: я знала, что врачи оценивают то, как я иду, сижу, стою.
У нее маленький уютный кабинет с множеством вещей. Не беспорядок, а умное управление пространством. Перед ее столом четыре или пять стульев – видимо, с тех времен, когда сюда приходили близкие или родные пообщаться с лечащим врачом.
Я нигде здесь не встречала «той самой» больничной атмосферы – разве что в процедурных кабинетах, у кардиолога, у гинеколога, где это попросту обусловлено санитарными нормами.
Каждый день ординаторка обсуждает мое состояние с врачом. Также у них есть общие встречи с другими врачами и профессорами, где обсуждается каждый случай – что можно попробовать сделать еще. Так что не переживайте: я в хороших руках.
#запискиюногопациента
Узнала, что лифты, расположенные за дверями нашего отделения, ездят только вверх – чтобы никто не сбежал.
#запискиюногопациента
19 декабря 2020
Подруга М., или Женщина в красном
Мы впятером собрались в нашей палате. Мы бурно обсуждаем, что только что произошло, и постоянно оглядываемся на окно в двери. Мы шикаем друг на друга, а потом вспоминаем очередные подробности и снова забываем, как важно вести себя тихо.
В отделении почти никого не осталось. В мужской части сейчас три человека, в нашей – шесть. Некоторых выпишут на следующей неделе, так что на Новый год тут будет совсем мало людей. Странно и немного грустно в опустевшем блоке. В туалете-курилке почти выветрился запах сигарет, что казалось невозможным еще неделю назад.
Вообще прошлую неделю я просыпалась не от будильника и не от медсестер, а от девушки, которая истерила, говоря с кем-то по телефону. Она не была готова к выписке и постоянно об этом кричала, сравнивала, выспрашивала у каждого детали болезни, чтобы сказать лишь одно – ей хуже, так почему же ее не оставят. Я с ней почти не общалась – что-то в ней отталкивало.
За последние две недели произошло много разных вещей. И одна из них – у М. появилась подруга. Женщина, 47 лет, в гипомании вернула к реальности самую далекую от нее девочку. Эту женщину зовут П. С Ней М. начала есть в столовой, желать приятного аппетита, общаться с другими. Она даже сменила одежду – я впервые увидела ее в чем-то другом. Когда мы встретились в курилке, П. попросила меня сфоткать их с «Чижиком» – так она назвала М.
Я так рада, что вы начали общаться.
Сказала я после того, как сделала пару снимков. Пока мы с М. обменивались номерами, П. говорила без остановки: «Да ты что, знаешь, как нам с ней интересно! Она такая талантливая, столько всего знает! Я хочу попроситься переехать к ней в палату, чтобы поближе быть. Она кстати племянница Цоя, только это секрет».
Со стороны все это выглядело здорово, даже медсестры расслабились и стали чаще оставлять дверь блока открытой. Но потом мы с соседкой стали улавливать в тоне П. повелительные нотки: она, как строгая мать, принуждала М. есть, даже если та не хотела или не любила то, что ей предлагали.
М. вскоре выписали (ее мать все же приехала за ней), а мы так и не поняли – нравилось ли ей на самом деле общаться с П.
Итак, нас в женском блоке осталось шестеро.
Святая дева
Когда у нас случился «коронный» день и всех вывели в холл, чтобы помыть все палаты с хлоркой, одна П. не сидела на месте: под песню «Мало» Акулы (послушайте, и вы все поймете) танцевала без остановки. Остальные пациенты разлагались на всевозможных поверхностях (и очень небрежно обращались с моими кустами). У нее сбилось дыхание, но она не переставала танцевать. Проводные наушники слетели с ее шеи и тоже пустились в танец.
В общем, главной проблемой после выписки М. стало то, что П. нужен был новый субъект для заботы.
Я почувствовала, что что-то не так, когда я стояла перед зеркалом в холле в 8 утра, а со спины послышалось: «Зайчик». Я обернулась. Это была П. Я поздоровалась, а она подошла сзади и ручками сложила над моей головой «ушки» зайчика. Я улыбнулась (ну, вы помните, я на всякий случай всегда это делаю) и сделала шаг в сторону. Она сделала шаг ко мне и начала напевать песенку про зайчика. Я поспешила вернуться в палату, но она шла за мной и делала «ушки», пока не допела песню до конца.
В другой раз она снова зашла со спины. Я подходила к своей палате и понадеялась – как опрометчиво! – что я уже в безопасности. Но она окликнула меня (все еще «зайчиком»). Я повернулась, и она сказала: «Я работаю телохранителем у звезд. Только это секрет», – и начала показывать хук справа и слева. Секунд пять я молчала, глядя на эти приемы и пытаясь угадать, какую реакцию она ждет. Потом сказала, что верю ей. Она дополнила: «Я охраняю известных женщин. Сейчас у меня новый заказ, надо подготовиться», – снова хук.
Я знала, что ей тяжело без компании, но мне очень не хотелось жертвовать собой.
Вчера днем она подошла и сказала, что хочет, чтобы я ее накрасила (да, кстати, мы тут все друг друга красим, простите, что мало освещаю эти темы). Я включила заднюю: я плохо делаю макияж, вот есть такая и такая, они потрясающие. Она добила меня: «Я хочу, чтобы именно ты меня накрасила». Это изначально очень странный запрос.
Что ж. Я пришла к ней в комнату. Ее соседки уже съехали. У нее бардак, грязь. В тумбочке куча мусора. Я нашла там синий карандаш для глаз, который давно пора поточить, и помаду с шиммером. Она села на стул, я осмотрела ее лицо – кожа хорошая, но глаза накрашены так, словно она вела своим тупым карандашом туда-сюда. Я сказала, что возьму свои штучки и вернусь. Захватила пару пигментов, ватные палочки, диски, гидрофильное масло. Когда я вернулась, ее макияж был почти смыт.
Чем? Я вроде не видела у тебя ничего…
«Да это чайный пакетик, я вот заварила, а потом, чтоб сразу не выбрасывать, глаза протираю».
Я стерла остатки макияжа и спросила, что она хочет. Она показала мне вырванные из глянцевого журнала страницы с довольно простым макияжем. «Отсюда губы, а отсюда – глаза».
Хорошо, давай попробуем.
«Вот так, – закрыв нижнюю половину лица, – дьявол. А вот так, – закрыв верхнюю половину, – ангел».
Да, я поняла…
«Я так и знала, что у нас с тобой все получится».
Пока я красила ее, она не прекращала говорить: «Мне выглядеть надо презентабельно, понимаешь. Чтоб меня взяли на работу. Буду Чижика нашего охранять. А потом макияж твой выложу – скажу, чтобы записывались к тебе как к визажисту».