- Да. Нам достается сильнее за то, что мы не все рассказываем. Я понимаю, что в Белом доме им тоже несладко приходится. Очевидно, многое устраивают конгрессмены-демократы, которые пытаются использовать вопрос как дубину для головы президента.
Правдоподобно. Гарри сделал глубокий вдох, очередной раз искренне пожалел, что не стал зубным врачом, как хотел в детстве, и решил, что надо хоть ненадолго отсюда слинять.
Эдне он сказал, что пойдет в гостевой центр, натянул пиджак и вышел к своей машине.
Политики всегда готовы пожертвовать общим благом ради лишних голосов. И предстоящие в будущем ноябре президентские выборы действовали как увеличительное стекло на все, связанное с проектом «Геркулес». Забавно, что событие, произошедшее более миллиона лет назад, оказывает влияние на президентскую кампанию двадцать первого века.
Одним из первых действий Дэйва Шенкена было строительство непроницаемого барьера вокруг гостевого центра, чтобы отделить его от остальной территории. Гарри припарковался на стоянке у семнадцатого здания и вошел через вспомогательные ворота. Паркинсон не преувеличил: воскресная толпа захлестнула ведущую к центру дорогу и всю парковку. Люди несли воздушные шары и транспаранты, мешки и кулеры с едой. Приехала по Консервейшн-роуд полиция Гринбелта и пыталась как-то регулировать движение на двухполосном асфальте.
Гости рассыпались по всей территории, а на северной стороне напирали на забор Шенкена. Многие вообще не проявляли желания войти в центр - они бродили, лениво переговариваясь, поглощая сандвичи и колу. Немногочисленные транспаранты занимали стратегические высоты, но их вроде бы никто не принимал всерьез. У Гарри создалось впечатление, что эти люди просто ощутили дыхание истории и захотели оказаться поближе.
Так, собственно, и должно было быть: спокойное и дружелюбное празднование достижения, которое в некотором смысле принадлежит всем. Он сперва хотел войти в гостевой центр через заднюю дверь, минуя толпу, но обошел здание спереди и вошел с толпой.
Здесь были люди всех возрастов и рас. Некоторые подозрительно походили на правительственных чиновников в выходной день. Может быть, отгул взяли. Не такой день, чтобы торчать в стенах офиса. Люди пели, поднимали детей на плечи, щелкали фотоаппаратами. Но в основном просто сидели на теплом солнышке и любовались на тарелки антенн.
Преподобный Роберт Фримен, доктор богословия, закончил начерно письмо с призывом жертвовать, приложенное к отчету больницы, который должен был выйти к концу недели. Перечитал его, с удовлетворением отметил, что такое письмо должно привлечь сочувствие и деньги двух миллионов его последователей, и бросил его в коробку исходящих для перепечатки.
Фримен, подобно большинству своих коллег, горячо не одобрял других телевизионных проповедников, но его недовольство базировалось не на доктринальных расхождениях и не на естественном раздражении против соперников, запускающих руку в тот же котел. Просто Фримен не любил обманщиков. Он возражал в недвусмысленных терминах против жульнического вздора, переполнявшего воскресные передачи. «Это нас всех ставит под подозрение!» - орал он на преподобного Билла Притчарда во время знаменитой стычки двух ведущих телепроповедников на ежегодном религиозном собрании Притчарда, которое до того происходило в Арканзасе, родном штате Фримена. Бобби из Блэквудза был раритетом в сети фундаменталистов. Он старался никогда не говорить такого, во что не верит искренне, - политика, которой трудно придерживаться, поскольку он замечал в трактовках фундаменталистов определенные проблемы. Тем не менее, если и было скрыто несоответствие или противоречие в Писании, он знал, что это лишь ляп переводчика или недосмотр переписчика. Божественная опечатка, как он сам однажды сказал. Не дозволено опровергать Евангелие только потому, что мы не знаем, в чем может заключаться проблема. Писание следует рассматривать как реку: берега и течения с веками меняются, но поток уверенно направлен в Землю Обетованную.
Фримен нажал кнопку интеркома:
- Будьте добры, Барбара, пригласите Билла.
Билл Лам был специалист по отношениям с общественностью и зятем Фримена. Многие из его подчиненных счита-i ли, что это единственное достоинство Билла как работника. Но Лам был предан своей семье и своему Богу. Он был красив, добродушно весел, не боялся личных бед. Жена его, сестра проповедника, болела лимфогранулематозом, и у них была умственно отсталая дочь. Лам выглядел именно так, как, хотелось верить Фримену, выглядел его типичный последователь. Богобоязненный, многострадальный и, вопреки всему, счастливый. Такой человек, которого хочется иметь своим соседом.
- Билл, - сказал Фримен, когда Лам удобно устроился с сигарой и кока-колой, - у меня есть идея.
Лам всегда носил спортивные вязаные рубашки с открытым воротом. Он сохранял поджарость в годы, когда многие мужчины начинают расплываться.
- И какая, Бобби? - спросил он.
Свой энтузиазм он всегда проявлял в открытую.
- Сейчас много внимания обращают на все, что исходит из Годдарда, - сказал проповедник. - Но истинное значение того, что там происходит, теряется во всем этом научном жаргоне. Надо, чтобы кто-то ясно указал: мы нашли еще одну ветвь семьи Божией.
Лам сделал приличный глоток колы.
- Ты собираешься в воскресенье сказать еще одну проповедь, Боб?
- Вот не знаю, правильно это будет или нет, - ответил Фримен. - Я бы хотел организовать выезд с кем-нибудь из наших людей в Вашингтоне. Надо съездить в Годдард. Устроить там сборище.
Лам посмотрел неуверенно:
- Не знаю; мне может быть неловко в таком месте. А чего беспокоиться? Мы же об этом говорили на той неделе в передаче. И мне кажется, ты отлично выступил, Бобби.
Проповедник заморгал:
- Билл, в Годдарде происходит событие века. Кто-то должен дать стране правильную точку зрения. Всему миру.
- Можешь сделать это из студии.
- Не тот эффект. Те, до кого мы должны достучаться, не смотрят «Олд байбл чэпел». Нет, нам нужна кафедра повыше. И я думаю, ступени космического центра подойдут.
- О'кей, - сказал Лам. - Но я думаю, что это ошибка. У тебя не будет там власти над толпой, Боб. Помнишь сборище в Индианаполисе в прошлом году? С ними вообще говорить нельзя было.
Проповедник взглянул на календарь.
- Думаю, что рождественская проповедь - отличное время. Организуй как раз перед праздниками. Четыре - шесть автобусов для местного народа. - Он прикрыл глаза, вспоминая гостевой центр. - Нет, лучше восемь. Мне кажется, народу соберется прилично. Постарайся организовать так, чтобы мы приехали где-то часа в три дня, о'кей? Я сам поеду первым.
- Боб, ты не хочешь сперва объявить о своем намерении? Если известить Белый дом, нам очистят путь.
Фримен подумал.
- Нет. Если предупредить Харли, он постарается меня отговорить. Или появится сам и перехватит все камеры.
Когда Лам вышел, проповедник стал себе представлять, как он ведет вековую борьбу между безбожной наукой и верой прямо в лагере противника. Вот возможность занять свое место среди пророков.
Когда Тед Паркинсон объявил о приеме второго сигнала, российский министр иностранных дел Александр Тайманов находился в Соединенных Штатах. Он немедленно попросил встречи с президентом, на которую госдепартамент согласился. Она была назначена на десять утра во вторник.
Тайманов на публике был суров и бескомпромиссен, а также несгибаемо скептически относился ко всем намерениям Запада. Он происходил из землевладельческой аристократии, вознесся к власти в последние дни СССР и пережил неразбериху последующих лет. Без публики же он был совершенно другим человеком.
- А, эти вчерашние замечания, - мог он сказать после бешеной атаки на тот или иной аспект политики США, - это ведь на публику. Входит в программу спектакля. Надо же поддерживать образ, иначе народ не поймет.
Дипломаты США считали его предсказуемой и поддерживающей стабильность силой в стране, которая иногда еще угрожающе хмурилась.
Нельзя сказать, что Харли с удовольствием имел дело с Таймановым, чьи заявления для СМИ слишком часто доводили его до отчаяния. Но он невольно привязался к этому человеку, которого пресса окрестила Медведиком. Госсекретарь Харли, Мэтью Янович и русский министр иностранных дел не менее двух раз совместно распутывали взрывоопасную ситуацию на Балканах.
Янович приехал за несколько минут до Тайманова. Высокий, с грубыми чертами лица, с бородой, рокочущим басом и склонностью рассказывать небылицы - таков был Янович, бывший адвокат из глубинки и когда-то влиятельный политик в Арканзасе. Харли подозревал, что сходство с Линкольном не совсем случайно. Но он был талантливый дипломат, упорный переговорщик и проницательный аналитик. Он сообщил, что Тайманов сказал ему лишь одно: он хочет говорить с президентом о послании из Геркулеса.
- Они хотят доступа к данным, - добавил он. Еще бы они не хотели.
- Мне докладывают, - сказал Харли, - что это просто информационная мусорница. Они даже не начали еще ее разбирать.
- Мы не можем выпустить информацию, - откликнулся Янович. - По крайней мере пока сами не поняли, что в ней содержится.
- Я знаю, - ответил Харли.
Тайманова пригласили войти ровно в десять часов.
Министр заметно постарел за последний год. ЦРУ не могло подтвердить слухи о том, что он болен раком. Но Харли видел, что с ним что-то не так. Холодные и умные глаза смотрели из глубоких колодцев отчаяния. Он обрюзг, и остроумие, с которым он парировал выпады западных дипломатов и журналистов, его оставило.
- Господин президент, - заявил Тайманов после первых вежливых фраз, - я уверен, вы понимаете, что у нас есть проблема.
Харли давно научился не разговаривать с русскими из-за стола. По причинам, которые он до конца не понимал, они воспринимали это как попытку замкнуться и становились подозрительными.
Тайманов расстегнул пиджак и сел напротив Яновича. Харли велел принести любимый сорт водки министра. Себе он попросил бокал красного вина. Янович, выздоравливающий от алкоголизма, остановился на кофе.