После приказа
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
В процессе перестройки, происходящей в нашей стране, все активнее звучат голоса писателей, смело поднимающих в своих произведениях острые, волнующие проблемы. К таким произведениям относится и повесть Валерия Волошина. В ней автор делает попытку раскрыть широкий круг проблем, связанных с подготовкой юношей к сознательному выполнению воинского долга, выработке у них психологической устойчивости, дисциплинированности, культуры общения между солдатами и сержантами различных призывных возрастов.
Для патриотического и нравственного становления гражданина нашей страны служба в Вооруженных Силах, ее престижность в общественном сознании молодежи — вопрос принципиальной важности. Через военную службу юноши соединяются с Отечеством, лично отвечают за его спокойствие и безопасность, учатся мыслить «взрослыми», масштабными категориями. Но не всегда, к сожалению, личная ответственность берет верх над личной пристрастностью. А личная пристрастность не всегда соответствует общественной потребности нравственного поступка. Отсюда у отдельных призывников, а следовательно, в солдатской и матросской среде появляются «увлечения» серьезнее, чем детские шалости. Чем их можно объяснить? Потерей социалистического идеала у ряда молодых людей под агрессивным напором потребительства и бездуховности, экспортируемых Западом через образчики массовой культуры? Или же их тягой к вещизму, делячеству, карьеризму, пример в чем подают некоторые родители, учителя, командиры? Или из-за доморощенного бюрократизма, пронизавшего в годы застоя все жизненные сферы? Или чем-то еще?..
Рассуждая обо всем этом, автор иногда бывает слишком категоричен в своих высказываниях, кое в чем субъективен, с ним можно спорить и не соглашаться. Однако при подготовке рукописи к печати издательство сознательно не стало сглаживать «острые углы», вносить стереотипные редакторские коррективы в трактовку писателя социальных и нравственных причин неуставных отношений в некоторых воинских коллективах.
Пусть читатель сам, прочтя повесть, попробует вместе с автором подумать над этими, отнюдь не простыми вопросами нашей жизни.
Ждем ваши отзывы.
ПОСЛЕ ПРИКАЗАПовесть
Он знак подаст — и все хлопочут.
Он засмеется — все хохочут;
Нахмурит брови — все молчат…
АВТОР, ОСМЕЛИВШИЙСЯ ВЗЯТЬ НА СЕБЯ МНОЖЕСТВО РОЛЕЙ
Два дня валяюсь в постели — срок не слишком велик для гриппующего больного, но и не мал, чтобы не затосковать. Одиночество… Люди, закрученные жизнью и уставшие от мирской суеты, порой мечтают о нем. Жаждут отключиться, расслабиться, отдохнуть один на один с собой. Однако я не припомню случая, чтобы кто-нибудь из моих знакомых, оказавшихся по тем или иным обстоятельствам в одиночестве, любил его.
Не «подружился» с ним и я. А если еще в голове адская боль и тело ломит, к тому же за окном вьюжит и ноябрьское небо давит мраком, то одиночество становится совсем тяжелым. Начинаешь ждать чего-то: телефонного звонка, стука в дверь, голоса родного человека, друга, сослуживца, начальника в конце концов. Переносить одиночество — немалая трудность и большое искусство. «Обломовщина» давно себя изобличила как порок. А «радостное ожидание» есть не что иное, как предвосхищение долгожданной встречи.
Радость общения!.. Видно, не может без него существовать человек. Как без воздуха, воды, хлеба…
Подобные путаные умозаключения лениво копошатся в моем мозгу, пока я потягиваюсь на разложенном диване-«малютке», затерянный в одеялах, где-то с краю его аэродромной площади, просматривая от нечего делать уже вроде бы перечитанные газеты и кося одновременно глаз на водруженный тут же телефон.
Небольшая заметка, вернее солдатское письмо, напечатанное в «Красной звезде», неожиданно обрывает ход моих рассуждений, заставляет внимательно прочесть строчки и задуматься теперь уже как бы в обратном направлении. Бывает, оказывается, когда общение не приносит никакой радости. Вот пишут об «годковщине». Есть, есть она среди пацанов одного поколения, никуда пока от нее не денешься. Есть и панки, металлисты, рокеры и еще с черт-те какими названиями группы и течения в молодежной среде — голова от них кругом идет. А как вывести их на чистую воду, сокрушить гнилую психологию?.. И отделаешься ли махом от наносного?..
«Если бы я был… — раскручивались в моем воображении бессвязные мысли, навеянные отголосками популярной рубрики «Литературки», в которых я представлял себя в различных обличьях должностной и житейской иерархии. — Что бы я тогда сделал для искоренения зла?»
Они, мысли, метались у меня в голове, точно икринки в бурном потоке, то вознося к студеному стрежню, затягивая в ахающие водовороты, то путаясь в прибрежной траве, пытаясь их застопорить или выбросить в сточную канаву… «Был бы я в роли…»
Неожиданно передо мной встало скуластое лицо молодого парня с упрямым взглядом карих глаз. Очень знакомого мне парня. Он повторял жестко и с вызовом одно и то же слово, которое я уже слышал. Он отдалялся от меня и в то же время как бы приглашал за собой. И я пошел следом, меня звал его голос…
«НЕ УСТУПЛЮ!»
Всякая более или менее запутанная история может иметь сто или тысячу начал. А вот заканчивается она…
Эта, к примеру, завершалась уже зимой. К тому времени уволенные из армии солдаты, даже те, кого за «особые отличия» командиры выпроваживают из части за минуту до боя курантов, извещающих наступление Нового года, разъезжаются по домам или комсомольским стройкам. Другие, оставшиеся в строю, без устали месят снег и грязь на полигонах, танкодромах, отбивают на палубах кораблей и бетонных плитах стартовых площадок дробные очереди сапогами и ботинками, готовясь к стрельбам или к учебным ракетным пускам, ныркам на глубину или к дальним походам.
Поэтому непривычно было видеть шагающего по дороге в аэропорт широкоплечего, среднего роста паренька в шапке-ушанке, с черным чемоданчиком и ворсистой шинелью, перекинутой через руку. В этих краях зима — не зима. А когда еще темп держишь, хлюпая по жиже, расплывшейся по асфальту липким темно-коричневым шоколадом, то вообще жарко.
Лычки младшего сержанта на черных погонах идущего очень заметно поблескивали золотом на солнце, притягивала взгляд медаль на груди воина.
Мимо прорычал самосвал, обдав младшего сержанта мелкими брызгами, и вдруг через десяток метров заскользил колесами от резкого торможения. С шумом открылась дверца, и высунувшийся из кабины чернявый вихрастый шофер крикнул:
— Эй, служивый, если в аэропорт — подвезу!
Паренек рванулся к машине, прыгнул на подножку и плюхнулся на сиденье рядом с водителем:
— Спасибо, друг! Я ведь тоже баранку кручу.
— Вижу по эмблемам, — понимающе кивнул шофер. — Из Афгана, что ль?
— Нет. Тут служу… В отпуск сейчас.
— Не за горами день, когда совсем на «гражданку»?
— Мне еще, как медному котелку… Я ведь только пятый месяц в солдатах, — расплылся в довольной улыбке младший сержант.
Шофер недоверчиво смерил взглядом попутчика, еще раз оценивающе посмотрел на его медаль «За боевые заслуги» и как-то непонятно — то ли с одобрением, то ли с долей зависти — пробормотал:
— Ничего себе… «салага»!
— Что-что? — недовольно поморщился младший сержант, как бы не расслышав фразу.
— Говорю, что здорово тебе подфартило! Я сам год как из армии пришел, в ракетных войсках служил. Не припомню, чтобы за такой короткий срок кто-то мог лычки и медаль тебе повесить, да еще отпуск получить в придачу. Небось, хорошо сапоги командирам драишь и старикам «хэбэ» стираешь? — шутливо спросил шофер.
Младший сержант тона не поддержал, на его скулах вздулись желваки, а глаза потемнели и вонзились в парня за рулем. Он с усмешкой ответил на вопрос вопросом:
— А ты что, привык в армии на чужом горбу в рай ездить?
— С чего взял?! Скажешь тоже…
— Рассуждаешь, как заправский «дед». Только я никогда ни за кого лямку не тянул. И вообще этого не люблю.
Шофер фыркнул, качая головой:
— Палец разогни! Пионерам, когда в родной школе выступать будешь, лапшу на уши вешай, а не мне.
— Ну-ка, стой! Тормози, тебе говорю!
Парень недоуменно вытаращил глаза и нажал на педаль, останавливая машину. Увидев, что младший сержант собирается покинуть кабину, придержал его за локоть:
— Ты чего, обиделся? Я же ничего…
— Чего, ничего — заладил ерунду, — отдернул руку младший сержант, открывая дверцу. — Думать надо!
— А ты как с луны свалился. Будто в твоей роте нет ни «сынков», ни «дембелей» — все одинаково пашут. У нас, на «гражданке», и то… Если молодой — завгар тебя на старый «захарий» садит, а покрутился в гараже, прошел огни, воды и медные трубы — получай новенький ЗИЛ. А в армии — тем более, я на своей шкуре испытал…
— Вот и продолжай в том же духе, если тебе так нравится, — поставил ноги на подножку младший сержант. — Езжай-ка, братец, своей дорогой, не по пути нам! — соскочил он на землю и с силой захлопнул дверь.
— Ну, дела, — развел руками шофер, — прямо чокнутый какой-то. Ты чего, впрямь обиделся?! — высунулся он из окна. — Кончай, лезь обратно, до аэропорта добрых пять кэмэ будет!
Младший сержант, не оглядываясь, шел по обочине. Шофер, посигналив несколько раз и поняв, что напрасно старается, махнул рукой и газанул так, что, не отскочи парень вовремя в сторону, самосвал обдал бы его грязью с ног до головы. Младший сержант помахал вслед грузовику кулаком и крикнул:
— Все равно не уступлю!..
Эта привычка — говорить «не уступлю!», когда надо выдержать соблазн и отстоять свой принцип, появилась у Глеба Антонова на втором курсе техникума, после смерти отца, которая его очень потрясла. Отец был еще совсем молодым, жизнерадостным. Готовясь к своему сорокалетию, шутливо говорил Глебу: «Отметим, сын, мой день на твоей дискотеке. Думаешь, не найду там себе пары? Еще как, почище твоей Натальи будет!..» Он заразительно хохотал, и Глеб тоже смеялся, зная, что ни на какую дискотеку отец не поедет, тем более в город, хоть это и недалеко. А о женщинах вообще не могло быть речи — одну он только любил, маму.