ь… Если больше не жена, то можно со мной как с дерьмом говорить?
— Я лишь попросил тебя сменить тон, — Роман поправляет галстук, устало глядя на меня. — Я повторяю, Лера, если ты не со мной и если я не вижу того, что мы будем вместе, то я от твоих истерик завожусь, — не моргает. — Как, блять, мне, — понижает голос, — еще тебе объяснить, чтобы ты перестала меня провоцировать на глупости? Я тебе прямо говорю, я слетаю с катушек, Лера.
— Так, может, тебе стоило остаться в машине и там дождаться Алинку?
— А, может, ты перестанешь указывать, что мне делать?
Смотрю в сторону и замолкаю.
Так-то он прав. Мне надо избавиться от эмоций, которые лезут из меня ехидством, отвращением и кривыми ухмылками.
Я хочу укусить романа побольнее, но он не позволит мне этого сделать. Да и смысла в этом никакого нет.
— Алина пытается проконтролировать ситуацию, — вздыхает Роман. — Это же и так понятно, Лер. Проконтролировать меня из-за страха, что я забуду о ней. Что со временем она станет мне не нужна.
Я хмурюсь. Как же Алинке сейчас страшно.
— А ты мама, Лер, — продолжает Роман. — Ты никуда не денешься. Тебя не надо контролировать и быть постоянно на виду, чтобы ты любила. Чтобы ты заботилась и чтобы в этой заботе не забыла, что у тебя есть дочь. А у тебя, наверное, мысли о том, кто кого любит больше?
Перевожу взгляд на Романа:
— Нет. У меня мысли о том, что я пропустила ее важный первый год, Рома, — отвечаю честно. — Что та связь, которая должна была быть у нее со мной, окрепла с тобой. И неважно, что ты сделаешь. Она всегда будет рядом.
— Если ты права, то эта связь у тебя с Варей.
— И это уничтожает наших дочерей, — в отчаянии шепчу я. — Они должны быть вместе, а иначе они потеряют друг друга, Рома. Оставь Алину со мной. Поступи жестко и даже жестоко, Ром. Брось ее, откажись.
Он же должен проникнуться моими словами. Он же должен понимать, что надо спасать наших девочек и что теперь он не имеет права называться их отцом.
— Ром, я тебя очень прошу. Пусть это станет твоим искуплением.
Глава 14. Поговорили?
— Что, прости? — Роман приподнимает бровь выше. — Искупление через предательство дочерей?
— Ты уже их предал.
— Ладно, — усмехается, — через повторное предательство? Ты предлагаешь мне ударить их во второй раз? Так, что ли?
— У тебя будет новый…
— Но Варя и Алина не перестали быть моими дочерьми, — Роман недобро прищуривается. Меня передергивает от его взгляда. — Чего ты ждешь? Того, что я реально откажусь от девочек? — с тихой угрозой смеется. — Прелесть, Лер. Ты бы от них отказалась?
— Это другое…
— Я не согласен.
И замолкает.
А я ждала, что он мне в порыве гнева кинет, что отвратительная мать. Что в свое время могла потерять с концами двух дочерей и что не мне сейчас выеживаться, когда я упустила важное и трепетное время у дочек.
И как я его упустила.
Я отказывалась брать Алинку на руки, кормить ее, отворачивалась от нее и замирала в позе эмбриона.
Я отказывалась от маленькой беззащитной крошки, которая кричала и просила маму. Нет, я не винила ее в той операции. У меня просто ни к чему не было интереса. Я была мертвой.
Сейчас, оглядываясь назад, мне плохо, но Роман не припоминает мне тот год, когда он спал в сутки лишь по несколько часов, ведь он умудрялся еще и дело свое не бросать.
— Я бы поняла, если бы ты тогда… — глотка будто опухает. Говорит сложно. Слова выходят из меня колючими горячими камешками. — Тогда… после рождения Алинки…
Роман вздыхает:
— Я не буду с тобой это обсуждать. Это бессмысленно, Лер, — его глаза темнеют и становятся глубже. — Поговорить об этом хочешь? Так тебя распирает?
— Да, — честно и с вызовом отвечаю я, — распирает. И я имею полное право
Рома молчит и не моргает, намекая, что не будет поддерживать диалог в таком ключе.
— Ты отказываешь мне в разговоре, эмоциях…
— А еще я отказываюсь бросать дочерей. Какой я подлец и мерзавец, — с высокомерием усмехается. — Исчезать из их жизни. Совсем совести у меня нет, Лер, да. Давай так, я просто соглашусь со всеми твоими громкими эпитетами и оскорблениям.
— Ты не чувствуешь вины…
— Да откуда тебе знать, что я чувствую?
— Так скажи?
— Не вижу теперь смысла, — пожимает плечами и вновь замирает в напряжении. — Я с тобой согласен, что ничего не исправить между нами, а просто лясы точить… не в моем характере, Лер. Мы же приняли решение разойтись.
Сейчас уже я готова накинуться на Романа с планами задушить его. Меня охватывает такая ярость, что мне приходится вцепиться в спинку стула, чтобы сдержать себя.
Будь у меня сейчас нож, то я бы как минимум воткнула бы его в ладонь Романа, который просрал нашу семью и не чувствует за собой вины.
А если и чувствует, то не так, как я бы хотела. Я хочу от него стертых до крови коленей, слез и криков с мольбой простить его.
Но он прав.
Он не тот мужчина, который поступит так. Характер не тот.
Он принял свою ошибку и не станет ее обмусоливать. И если я решила развестись, то он согласен, что я имею право так поступить.
Сорвался, правда, в первый момент, но это логично. Он потерял контроль над семьей, надо мной и девочками.
На кухню заглядывает настороженная Алинка. Смотрит на Романа, потом на меня и на цыпочках прокрадывается ко мне, чтобы обнять. Вздыхает, когда я обнимаю ее в ответ. Взгляда от Романа не отвожу.
— Поговорили? — спрашивает он.
— Да, — едва слышно отвечает Алинка. — Даже не кричали
— Пойду и я поговорю, — Роман встает, бесшумно отодвигая стул.
Я дергаюсь в желании остановить его. Опять провоцирует Варю на истерику, но Алина находит мою руку и крепко сжимает. Без слов говорит мне, что я не должна сейчас бросаться на отца.
— Я заварю нам лапши? — отстраняется и смотрит на меня. — Я проголодалась. Ты будешь?
— У меня нет лапши, — растерянно шепчу я. —
— Я взяла с собой, — Алинка улыбается и отступает. — В рюкзак несколько пачек закинула. Сейчас принесу. Острую взяла. Очень острую.
Глава 15. Папа ищет новое гнездо
— Мам, — Алинка оглядывается. — Пошла подслушивать?
Я у двери кухни тоже оглядываюсь, как пойманный на горячем воришка. Конечно, я хочу знать, о чем будет Рома беседовать с моей старшей дочерью.
Возможно, мне надо сейчас остаться с Алинкой, которая решила заварить острой лапши, и просто побыть с ней, но…
А вдруг Роман сейчас на свою сторону перетянет и Варьку. И что тогда? Я останусь совсем одна?
И такой исход вполне реален.
— Аль, вы с Варей о чем говорили?
Получится ли у младшей вытянуть подробности?
— О том, что я вас люблю, но и папу тоже, — переводит взгляд на электрический чайник, — что я не хочу с Варей ругаться… — хмурится. — И что я тоже злюсь, пусть и не кричу. Зачем кричать, — сжимает кулаки и через секунду разжимает. — Это разве как-то поможет? — вновь смотрит на меня. — Но Варя всегда же была громкой, да? Мы просто разные.
Опускает взгляд:
— И она плакала.
Тянется к пачкам лапши, отворачивается и вскрывает шуршащие упаковки:
— И…
— Что? — сердце в груди пульсирует черной точкой печали и безнадеги.
— Сказала, что хочет сбежать из дома, — голос Алинки становится тише. — Ото всех. Я попросила не сбегать. Потому что это тоже не поможет…
Пожимает хрупкими плечами и кладет брикет сухой лапши в глубокую красную миску:
— Но я все равно буду с папой.
— Алина…
Выдыхаю я черное и липкое отчаяние.
— Либо мы по очереди у папы, — голос становится тверже, и она решительно вскрывает вторую пачку лапши. — Вот так.
— Алина, взрослого мужчину не проконтролируешь, — начинаю я аккуратно, — и он не бросает вас, не забывает…
А хочу я сказать совсем другое.
Хочу начать криками обвинять Романа в том, что он не тот папа, за которого надо так бороться и которого стоит любить. Хочу заявить, что он предал не только меня, но и всю нашу семью и что такое не прощают.
И еще бы я надавила на чувство вины и сказала, что дочери должны быть на стороне матери в такой ситуации, но это уже дикий вопль эгоизма.
— Варя сказала, что не хочет так, — кладет второй брикет в чашку. — Что хочет, чтобы все было по-старому. И что хочет все-все это забыть, — вздыхает. — Я тоже так хочу.
Опять в голове звенит тревожный колокольчик, что я поступила неправильно, когда потребовала от Романа честности и развода.
Закрываю глаза и мотаю головой, как умалишенная, прогоняя эту глупую мысль.
— Папа говорит, что тебя любит, — оборачивается.
И в глазах Алинки вижу тусклые искорки надежды.
— Я так не думаю, милая, — качаю головой. — Давай не будем об этом, и я попрошу папу, чтобы он не говорил таких глупостей тебе.
Хмурится.
— Мы не останемся врагами, Алинка, — голос мой все же дрожит. — Нас многое связывает, и мы любили. И у нас есть вы. Нам придется выстраивать отношения между собой, но совсем иные.
— Папа это тоже говорил.
— А Наташечка что на это сказала?
Все-таки из меня вылетает тихое и клокочущее ехидство. Я же не железный человек, в самом деле. Не робот без чувств и ревности.
— Я не знаю, что у папы с Наташей, мам, — глаза Алины тускнеют. — И я не спрашиваю, но…
— Но что?
— Он уже ищет новую квартиру, чтобы обустроить детскую, — отворачивается. — Мы скоро опять переезжаем.
— Новая квартира? — волна крупной дрожи и потливости.
— Мы же сейчас на съемной. И пока мне ни одна квартира не понравилась, — высыпает приправы в миску. Чайник закипает, и из носика валит шустой пар. — Может, Варя присоединиться?
У меня аж в глазах темнеет.
Происходит то, что должно происходить. Роман ищет, где ему устроить новое гнездо. Он не любит съемные стены. Среди них не почувствовать себя дома.
— Но папа еще рассматривает вариант, что не квартиру возьмет, а дом, — выкидывает пустые упаковки под раковину. — Ты злишься, да, мам?