дчувствие беды, — подумал Децкий, — а она не случилась. Или случится?" Он расстался с видением бабушки, привстал и обвел взглядом компанию. Всем было хорошо праздник прощания состоялся.
Недоброе купальское предчувствие сбылось лишь через месяц. И то Децкий потом удивлялся, что рано сбылось, могло и полгода пройти, и было бы лучше, если бы проявилось оно позже, после увольнения. Да хоть бы в другой день, в другой час, на трезвую голову, на ясный ум, а то на пьяную. После работы пришлось выпить с нужным человеком, большим прощелыгой. Не много было и выпито — по два крепких коктейля в подвальном баре, но закусывали, как модно, кофе, и Децкий вернулся домой навеселе. Тягать гирю не хотелось; он постоял под душем, повязался полотенцем и лег на тахту перед телевизором. Держа руку на пульте дистанционного управления, Децкий время от времени включал экран, но скуку серую, вплоть до урока математики, предлагало зрителям в этот час телевидение.
Уже потом, когда завязалось и пошло в рост следственное дело об ограблении, Децкий, перебирая в уме события того вечера, вспомнил и свое отражение в темном экране — лежал он, раскинув руки, совсем как Иисус, когда прибивали его к кресту бесстрастные легионеры. В этом отдаленном сходстве — повязка на голом теле, острая борода, багряная обивка дивана было что-то неприятное, какое-то скрытое предупреждение, недобрый знак, но ничего не услышалось и рефлекс настороженности не включился. Явилась, правда, обычная мыслишка о том, что стеречься, беречься надо на этом свете, но ведь всегда и берегся, и потому промелькнула она мелкой мошкой бесследно. Да и чего можно было сторожиться в собственной квартире в присутствии жены, которая в спальне, мурлыкая, перебирала свою мануфактуру. Хотя и в этом следовало разглядеть странность — отчего наперекор привычной лености побудилась она перебирать тряпье в чемоданах? Потом, да уже прямо назавтра, нашлось объяснение — пустая, глупая дура, но тогда, в седьмом часу вечера, Децкий только удивился не свойственному ей порыву к порядку.
Хотелось пить.
— Ванда! — позвал Децкий. — У нас пиво, компот, вода есть?
— Все тебе подай! — откликнулась жена. — Сам с ногами.
Децкий прошел на кухню, открыл холодильник, глянул по полкам и вдруг заметил под морозильной камерой бутылку посольской водки. Прозрачна была водка и сияла, как бриллиант. Он коснулся бутылки — ладонь ощутила ледяной холод промерзшего стекла. "Выпью!" — внезапно решил Децкий, и сложилось вслед убедительнейшее обоснование: "Выпью и лягу спать!" Отчего зажглось пить водку, почему не возникло в душе разумное сомнение, стоит ли, какой-такой праздник, какая нужда, есть ли повод, — отчего нашел странный такой стих, Децкий, обдумывая назавтра череду совершенных глупостей, объяснить не мог. Приступ сумасшествия случился, не иначе. Вот уж где, действительно, дернул черт. Нашептал выпить, и выпилось мягко, как нарзан, — полстакана. Децкий закурил, снял вкус водки табачным дымом и вернулся в гостиную.
Жена уже не мурлыкала, вообще, ни звука, ни движения не слышалось в спальне. Эта, лишенная признаков жизни, тишина вызвала в Децком любопытство. Он заглянул: Ванда стояла возле шкафа и зачарованно рассматривала сберкнижку. Ничего особенного, или запретного, или дурного в таком интересе не было, но Децкого вдруг пронизала грубая неприязнь к жене, к груде импортного тряпья, разложенного на кроватях, к сизой, мертвенного цвета сберкнижке. Даже наряд жены — бикини и котурны на толстой подошве, придававшие ей вид американской сексбомбы, — вызвал раздражение.
— Юра! — мрачно сказала жена. — Зачем ты взял двенадцать тысяч?
— Что? — не понял Децкий.
Ванда повторила.
— Ты что, сдурела? — искренне поразился Децкий.
— Что ж я, слепая? — вспыхнула Ванда. — Или идиотка неграмотная, читать не умею? На, глянь, если ты такой умный.
Децкий глянул — и онемел. Действительно, последняя запись фиолетовыми чернилами свидетельствовала, что из общей суммы в шестнадцать тысяч триста рублей двенадцать тысяч были сняты и что случилось это 24 числа прошлого месяца, четыре недели назад.
Децкий долго и тупо разглядывал размашистую запись.
— Ну что, кто сдурел? — язвительно спросила Ванда.
— Да погоди ты, — отмахнулся Децкий.
— Может, ты подарил кому-нибудь? — не унималась Ванда. — Скромный такой презент…
Намек, что он мог подарить двенадцать тысяч какой-нибудь любовнице, и особенно злобный тон намека взбесили Децкого. Было что ответить, уже вертелись на языке достойные слова, но тут пришло к Децкому истинное решение; он спешно оделся в серый свой костюм, схватил шляпу, сберкнижку, паспорт и побежал к дверям.
— Куда? — крикнула Ванда.
— Грамотная! — съязвил Децкий. — Читать умеешь. Число видела? Двадцать четвертое, мы весь день сидели на даче.
В сберкассу он буквально ворвался, потому что закрывали и на входе какая-то работница не желала впускать. Протянув контролерше сберкнижку, он выпалил, едва сдерживая злость:
— Девушка, мне интересно, кто снял с моего вклада деньги?
— Что? — опешила контролер.
— То самое, — сказал Децкий. — Кто снял деньги?
— Это ваша книжка? — спросила контролер с недоверием.
Децкий без слов подал ей паспорт.
Заглянув в паспорт и сберкнижку, контролер достала из ящика счет и сообщила:
— Правильно, двадцать четвертого июня вы сняли двенадцать тысяч.
— Я? — вскричал Децкий.
— А кто?
— Я и спрашиваю — кто?
— Людмила Васильевна! — позвала контролер.
На этот зов пришла заведующая, и Децкому пришлось рассказывать свои претензии, что истощило его нервы вконец.
— Децкий? — переспросила заведующая. — Так ведь вы сами накануне просили приготовить сумму.
— Кого просил? — прищурился Децкий.
— Меня.
— Вы с ума сошли, — сказал Децкий. — Я впервые вас вижу.
— Это вы сошли с ума, — ответила заведующая. — По телефону звонили.
— Ах, по телефону, — насмешливо кивнул Децкий.
— Да, по телефону, впрочем, что спорить. Поднимем ордера, — решила заведующая, и скоро Децкому был показан ордер и было спрошено с нескрываемой злостью:
— Это — ваша подпись?
— Нет! — отверг Децкий.
— Как же нет! — возразила заведующая. — Вот, пожалуйста: и тут, и тут одной рукой. Сравните сами.
Децкий бычьим взглядом уставился на контролершу:
— Вы что, не помните, кому деньги отдаете, двенадцать тысяч?
— Я вас не оформляла, — отказалась та.
— А кто?
— Вера Ивановна.
— Так позовите ее.
— Она в отпуске, — сказала заведующая.
— На Кавказе она, — пояснила вышедшая из своей кабинки кассирша. — В Гаграх.
Слово «Кавказ», "Гагры" все объяснили Децкому. Мгновенно сложилось в голове: море, двенадцать тысяч, озеро Рица, пещеры в Новом Афоне, шашлыки, «Цинандали» — проматывались его денежки, шли в карман абхазцев.
— А я вас помню, — сказала ему кассирша. — Вот и шляпка эта же самая на вас. И бородка ваша приметная. И костюмчик тот же. Утречком вы и пришли, стали в очередь, а выплатила я вам около десяти часов…
От столь явной наглости Децкий на некую минуту задохнулся.
— А сегодня вы выпивали, — ласково продолжала кассирша. — Вот вам и не помнится…
Тут и заведующая уразумела причину скандала, и в глазах ее зажглась ярость.
— Знаете, гражданин, — сказала она. — Вам лучше в милицию обратиться. И — прощайте. Нам сигнализацию надо включать.
Децкий, разумеется, заявил, что именно так и поступит, что он этого так не оставит, найдет управу, не спустит, привлечет и тому подобное, и вышел на улицу в крайнем остервенении.
Всякое он видел, но о таких наглых бабах и слышать не доводилось. На большой дороге меньше грабят, думал Децкий, чем эти дамочки. Они украли, и сомневаться нельзя. Шляпка ваша, костюмчик, борода… Не на того напали, любезные, думал Децкий. Понятно, как сработано: кого-то нашли — мужа, брата, сожителя, подпись известна, ордер подделали, в квартиру влезли отмычкой — и на озеро Рица. Вон как дружно вопили, у всех рыло в пуху, верно, и другим вклады подсокращают. Разделили на четверых — по три тысячи, и корчат невинность. Децкому даже пожалелось, что побежал наперво в кассу, а надо было сразу в милицию. Можно было и сейчас зайти в милицию, но толку-то что — пока приедут, уже замок будет на дверях. Еще Децкий не знал — куда зайти, к кому, не звонить же в 02, те — с экстренной помощью, а тут месяц прошел. Ну, ничего, мстительно думал Децкий, утром встретимся, будет вам и шляпка, и костюмчик, и запах водочки.
Придя домой, он сел на кухне, взял лист бумаги и записал строка под строкой:
деньги сняты 24
24 я был на даче
подпись подделана правильно
постороннему бы не дали
дали постороннему
они!!!
Вдруг поразила мысль: а что еще украли? Подхватился смотреть шкатулки и ящички — все было на месте. Потом полез в чемодан и не нашел облигаций. Тут последние сомнения затихли: они, сберкассовские; облигации — это их специальность, меняют, продают, им с руки.
Ныла, горела, требовала успокоения душа. Децкий вернулся в кухню, достал начатую бутылку водки и выпил махом полный стакан. Стало легче.
В коридоре Ванда разговаривала по телефону, прислушался — с Катькой. Слышал, как объясняла: "Нет, как раз двадцать четвертого, собственными глазами видела". И чуть позже: "Вот и я думаю, странно". И еще позже: "Кажется, ходил". "Да что она там треплет, не зная, — подумал Децкий. — Сам расскажу" — и хотел встать. Но тепло было от водки, он поленился вставать, а налил в стакан еще. Просидев час и доконав бутылку, он отправился спать крепко пьяным.
Проснись наутро Юрий Иванович рано, часов, скажем, в пять, чтобы до начала работы следственных учреждений оставалось достаточное время подумать, размыслить, одуматься, то, возможно, история эта пошла бы другой колеей. Но хоть сны Децкого и полны были кошмаров, спал он крепко и пробудился по сигналу радио, отмечавшему девять часов. Отчего в грозную минуту жизни так предательски долго продержал его в объятиях сон, Децкий никогда потом уразуметь не мог. Конечно, и посольская водка была в этом виновна, но виновна только отчасти, потому что прежде частенько вып