— Не выходите наружу! — крикнул капитан, прячась в блиндаже.
Роману очень хотелось подойти к бедному животному, но вокруг снова загремели взрывы, в угрожающей близости проносились с яростным свистом минные осколки. Роман пулей влетел в блиндаж.
— Что — добрый конь? — спросил полковник.
— Жаль трудягу… Что же мне делать? Там ведь так ждут. Сестра говорила, что блинов напечет. Теперь напечет…
Полковник задумчиво посмотрел на Романа и сказал:
— Не горюй, сынок, что-нибудь придумаем, будут у вас блины. А где спрятано зерно?
— В хлеву.
— О, тогда порядок. Фрицы, случается, и по два часа молчат, выберем время и все сделаем.
— А что мне в сельсовете сказать, куда коня дел?
— Кто там председатель?
— Наш партизанский командир.
— Я напишу бумагу, что конь убит на передовой. Капитан, возьми двух солдат с лопатами.
— Может, не стоит, ведь убить могут, — Роман уже готов был отказаться от своей затеи.
— Мы знаем, когда могут убить, а когда не могут, — улыбнулся полковник.
Капитан вышел. Роман, глядя на полковника, с восхищением подумал: «В таком пекле сидит, а еще и шутить может».
— Я белорусов люблю. Сколько их на моем веку у меня прослужило! Всегда был ими доволен. Отважные, трудолюбивые, дисциплинированные.
— А вы сами откуда? — поинтересовался Роман.
— Я из Сибири, но мои предки отсюда. И я горжусь нашими белорусскими партизанами.
Сказав это, полковник карандашом написал что-то на листке бумаги.
— Возьми, отдашь председателю сельсовета.
Вошел капитан, за ним — двое солдат.
— Вот что, ребята, это сын фронтовика и сам воевал в партизанах. Семья эвакуирована и находится сейчас в тяжелом положении. Помогите ему откопать зерно и отнесите через поле, к артиллеристам. К ним часто ходят машины, они и подбросят его за Днепр.
— Есть! — ответил стоявший впереди солдат.
— Не спешите, сейчас немцы отстреляются, а в промежутке вы успеете пройти через поле, его они не простреливают.
Ждать долго не пришлось. Полковник посмотрел на часы и словно сам подал команду. Загремели разрывы, со стен блиндажа посыпалась земля…
— Ну вот, теперь можно идти, — сказал полковник, когда артналет окончился. — А ты еще посиди немного, к нам скоро принесут термосы, поужинаем…
— Большое вам спасибо, товарищ полковник. Нашу встречу я запомню на всю жизнь.
Полковник провел Романа к выходу. На прощание крепко пожал руку и пожелал счастливой дороги.
Солдаты быстро откопали ларь с зерном и насыпали два полумешка пшеницы. Роман в углу хлева из-под трухи достал несколько плиток тола и пистолет. Все это он припрятал, когда еще был в партизанах. Тол в отряд прислали с Большой земли, но группа подрывников использовать его не успела, а пистолет Роман отнял у немца, захваченного партизанами возле железной дороги. Тол он использует на строительстве техникума. На заготовку кирпича им отвели уцелевшую стенку разрушенного дома… А вот зачем ему пистолет, он и сам не представлял. Взял просто так, на всякий случай.
Солдаты заметили, что Роман положил что-то в вещевой мешок, он даже услышал, как один из них шепнул другому: «Сало, наверное». Роман почувствовал себя неловко и решил им сказать, какое это у него «сало». «А то подумают, что он какой-нибудь куркуль, не иначе». Но потом заколебался. «Скажу им, а они еще заподозрят меня с этой взрывчаткой». Ведь идут они уже через поле в том направлении, откуда вела огонь «катюша». Ему казалось, что солдаты недовольны, только и думают об этом злосчастном сале. У одного даже на зубах что-то хрустнуло. «Сухарь, видно, грызет, есть хочет», — подумал Роман. Да и у самого с самого утра во рту и маковой росинки не было. «Эх, было б у меня теперь сало, мы б его и без хлеба слопали за милую душу», — Роман облизал соленые от пота губы.
— Отдохнем, братцы, — предложил шедший сзади солдат. — Тяжела пшеничка.
— Перекурим, — поддержал другой. — На, партизан, — он протянул Роману кисет, — закуривай.
— Нет, спасибо, я не курю. — Роман чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. «Засыпал зерном «сало» в вещевом мешке и молчу».
Парню даже жарко стало. «Сказать?» — задал он самому себе вопрос. А зачем ему тол, подумают солдаты. Роман знал, что в округе под видом партизан действуют вражеские лазутчики. Еще, чего доброго, и его заподозрят в нечистом деле. Нет, нет, он не признается, скоро ведь солдаты пойдут обратно.
— Пожрать бы, — мечтательно проговорил совсем молоденький солдатик, который всю дорогу жевал что-то.
— Хлопцы, нет у меня сала. Это я толу килограмма два прихватил.
— А кто тебе говорит про сало. Это мы так, пошутили. Что мы, не понимаем. Разве ж оно вылежало б там, в хлеву, когда вокруг столько мышей голодных.
— Тол мне нужен для заготовки кирпича на строительстве техникума.
— Какого техникума? — поинтересовался один из солдат.
— Речного.
— Вот здорово! Стройте, братцы, останусь живым, приду туда учиться. Еще с детства мечтал капитаном стать.
— Чего же ты молчал, мы бы тебе еще толу дали, — заметил старший.
После этого разговора у Романа легче на душе стало. Из-за туч выглянула луна, пробежала своим холодным светом по полю, по маскировочным сеткам, натянутым над орудиями, и то ли от смущения, что подсматривает за секретами землян, то ли от сожаления за дела, которыми они там занимаются, снова скрылась за тучами.
Роману повезло. Утром армейская полуторка подвезла его к хате, где временно поселилась мать с детьми. Правда, матери уже дома не было, она находилась в прифронтовом госпитале, срочно организованном для тифознобольных из гражданского населения. Сестра и брат, остриженные наголо, чувствовали себя уже лучше, но были еще очень слабыми. Им необходимо было усиленное питание, так сказал врач. Роману смололи пшеницу. Командир части, к которому обратился Роман, отдал приказ, чтобы ему, как партизану, недавно вернувшемуся из госпиталя, ежедневно выдавали солдатский паек. Роману необходимо было задержаться хотя бы на несколько дней, чтобы поддержать сестренку и брата. Скоро брат крепче станет на ноги и сможет сам ходить к солдатской кухне. Об этом Роман уже договорился с поваром.
Однако, как Роман ни спешил уладить все свои хозяйственные дела, на свидание с Надей он так и не успел. «И почему я ей не сказал, что поеду домой?» — неоднократно упрекал он себя.
IV
К этой встрече Надя готовилась особенно тщательно, даже лезвием ножа завернула свои длиннющие ресницы, выпросила у старшей сестры пудру и духи. Как и каждой молоденькой девушке, ей казалось, что от этого в значительной степени будет зависеть ее успех. А Вера все подшучивала над сестрой. Для нее было знакомо все это волнение. У Веры даже была договоренность с одним майором, что, когда закончится война, он приедет и они сыграют свадьбу. А пока она почти ежедневно получала письма-треугольники из-под Ковеля, куда в скором времени перебросили ее друга и где он теперь принимает участие в боях местного значения. Майор ее убедил, что ребятам больше по душе те девушки, которые одеваются просто, пусть даже в совсем простеньких платьях, чем раскрашенные и расфуфыренные. И Вера старалась одеваться просто. Даже свое лучшее платье она отдала младшей сестре.
Надя была в восторге.
Она надела платье, поставила зеркало на полу, отходила, поворачивалась, поправляла поясок на талии, прихорашивалась и уже видела себя на танцах, ставших обычными перед началом киносеанса.
— Доченька моя, тебе сегодня хоть под венец, — сказала мать, любуясь Надей. — Куда же это ты собралась?
— На свидание с партизаном, — усмехнулась Вера.
— А что? — Надя с нескрываемой радостью взглянула на сестру.
— Да нет, я ничего такого и не говорю, парень симпатичный, даже с наградами, и, кажется, совсем не глупый.
— Я с дураками дела не имею. И что это сейчас за мужчина без наград, зачем мне такой? Может, откуда-то из-под печки вылез?
Мать рассмеялась, слушая эту шуточную перепалку дочерей.
— Съешь свою порцию хлеба и хоть немного омлета, — сказала она, обращаясь к Наде.
— Нет, мама, съем, когда вернусь, а то голодной не засну.
Было еще половина шестого вечера, а на дворе уже смеркалось. Шел мокрый снег, и Надя не на шутку испугалась, боялась, что он смоет всю пудру. «Надо было попросить у Веры, чтобы хоть немножко дала с собой», — подумала она и заспешила по улице, упиравшейся в железнодорожный вокзал. Там, рядом с вокзалом, и возвышался клуб. Внешне здание было непривлекательным, серым, с маскировочными пятнами на стенах. Единственное, что выделяло его как клуб, это громкая музыка, которая целыми днями разносилась из репродуктора над входом.
Возле клуба обычно было много молодежи, да и солдаты и пассажиры, которые выходили из вокзала, останавливались и подолгу слушали берущие за душу песни военных лет. Подходя к клубу, Надя уже слышала знакомую мелодию, под которую танцевала с Романом фокстрот. Она улыбнулась и прибавила шагу.
Надя не сразу пошла на назначенное место свидания. Решила сперва посмотреть на людей, толпившихся на привокзальной площади и возле клуба. Там было много народу, но во флотской форме она не приметила никого. «Наверное, еще рано», — со смущением подумала Надя. Зайти в здание вокзала нельзя, без билета не пропустят. А что, если она не узнает Романа. Ведь уже почти стемнело. Вдруг ее кто-то схватил за руку. Девушка от неожиданности вздрогнула. Перед ней стоял лейтенант милиции. Надя даже не ответила на его приветствие. Она не хотела, чтобы Роман увидел их вместе.
— Который час? — спросила она.
— Вы что? Встречаете кого или пришли на свидание?
— А вам это должно быть все равно, — ответила Надя и направилась в сторону клуба.
— Мне это далеко не все равно, — возразил лейтенант и пошел волед за девушкой.
— Отстаньте от меня, прошу вас, — остановилась Надя.
— Нет, мне необходимо с вами поговорить.
— Не о чем нам с вами говорить. — Надя направилась в ту же сторону.