Ночь опустилась на землю внезапно. Мы брели вперед, не отрываясь далеко от того, кто шел первым. Потом остановились. Впереди была землянка, из которой шел свет. Неужели нас разместят здесь? Все понимали, что людям срочно нужен отдых, потому что некоторые из нас очень ослабли. Луна пока не вышла. Это был явно шанс для побега. Я отстал от остальных. Охрана никак не отреагировала. Примерно в 200 метрах от места, где мы остановились, была видна разрушенная избушка. Может быть, там я найду что-нибудь попить? Я пошел туда уже в одиночку, уже не замечая рядом никого из своих товарищей. Только слышались их голоса. За избушкой был небольшой двор. Вокруг как будто никого не было. Может быть, я найду здесь что-нибудь съестное. Я медленно подкрался поближе. Вдруг дверь распахнулась, потом сразу же снова закрылась. На какую-то секунду двор оказался освещенным. Я не шевелился, но меня все равно заметили. Русский солдат обратился ко мне на своем языке. Я не понял его. На немецком я попросил попить. В ответ последовал град непонятных слов, и тон, каким солдат произнес их, говорил о том, что мне следует немедленно проваливать прочь. Я охотно повиновался. Никто не заметил моего отсутствия, и одной пистолетной пули было бы достаточно для того, чтобы моя жизнь тут же закончилась, а я ничего не смог бы сделать. Я отправился прочь от домика, стараясь держаться в темноте, прислушиваясь. Слава богу, толпа пленных все еще находилась на прежнем месте. Я ясно слышал голоса, которые помогали мне найти дорогу назад. Никто и не заметил моего отсутствия. Все притоптывали ногами. Долгое ожидание на холоде – не такая уж приятная вещь. Сначала начинают мерзнуть ноги. Интересно, насколько сегодня холодно? По нашим оценкам, был 30—35-градусный мороз, хотя, к нашему счастью, ветра не было.
Наконец вернулся старший охраны и заговорил с другими конвойными. Потом мы пошли дальше. Что происходит? Собираются ли они вообще дать нам немного отдохнуть? Или нам придется идти всю ночь? Мы попросили одного из нас, понимавшего русскую речь, перевести, о чем говорили русские. Ответ был неожиданным:
– Здесь нет для нас места. Нам придется пройти еще несколько километров!
Сколько же километров пути ждет нас впереди? Некоторые из нас уже еле передвигали ноги. Откуда только взялась эта земля с ее бесконечными расстояниями! Наконец появилась луна. Она смотрела на нас сверху, даря молочный свет. Может быть, она смеялась над нашими жалкими фигурами или просто строила нам презрительные гримасы? При свете луны этот путь виделся нам бесконечным. Приближалась полночь. Снова блеснул луч надежды. Где-то впереди нас в темноте заблестели лучи света. Наконец-то нас разместят на ночлег. Но мы пока не дошли до него. Впереди лежала долгая дорога, но свет давал нам какую-то цель, давал новые силы даже самым слабым, заставляя их держаться вместе с остальными. Тех, кто не мог больше идти, поддерживали.
Ну вот, наконец-то. Огоньки светят прямо перед нами. Видны норы в земле. Еще несколько дней назад нам сказали, что жить предстоит в землянках. Два дома, стоявшие здесь же, заняли русские солдаты. Оглянувшись вокруг, я почувствовал вдруг какое-то беспокойство. Как нам здесь разместиться? Командир конвоя куда-то исчез, но через несколько минут появился снова. Мы прошли еще несколько сот метров. Мои худшие предчувствия начали оправдываться. Другие тоже почувствовали что-то. Послышались испуганные вопросы:
– Неужели это возможно?
Еще как возможно! За поселком, примерно в 300 метрах от двух зданий, нас вывели на открытое пространство. На нем разметили площадку примерно 100 на 100 метров, которая станет для нас местом сегодняшнего ночлега. Площадка 100 на 100 метров, покрытая снежным ковром на 15–20 сантиметров в глубину при 30—35-градусном морозе! Сначала мы остановились там в оцепенении. Двое охранников куда-то исчезли. Они ушли греться. Двое других остались стоять друг напротив друга по диагонали. Если кто-то из нас шагнет за пределы линии ограничения площадки, заговорят автоматы. Мной овладело опустошение. Такого не может быть! Мы должны хотя бы развести огонь. Но чем? Высохшие остатки травы, веточки кустов, редко попадавшиеся то тут, то там, – все это было собрано. Мы потратили на сбор довольно много времени. Пара смельчаков попытались было пересечь запретную черту, заметив за ней более густые заросли травы, но крики часового заставили их тут же вернуться назад, на площадку. В это время кому-то удалось зажечь огонь. Склонившись на колени, он ртом пытается заставить гореть неохотно разгорающийся огонек. Он дует и дует на слабо рдеющий небольшой костер, пока чуть не ослеп от дыма и не начал задыхаться. Затем пришла очередь кого-то другого, решившего, что у него дела пойдут лучше. Вот он тоже делает несколько попыток и тоже сдается. И все же потом и другие тщетно пытаются разными способами заставить огонь разгореться. Я шагал вокруг туда-сюда, как и большинство из нас, заставляя тело продолжать двигаться. Особенно это касалось ног: нельзя было давать им останавливаться ни на минуту, следовало постоянно заставлять их топтаться на месте. Это была борьба не на жизнь, а на смерть! Не знающий жалости мороз постоянно находился рядом с нами, ждал, пока кто-то из нас устанет и упадет, повинуясь его заклинаниям. А человеческие силы рано или поздно приходят к концу! Нам бы всего пару деревянных бревен, и все мы были бы вне опасности. Но откуда здесь возьмутся дрова? Я видел перед собой только движущиеся фигуры. При слабом лунном свете различить их было невозможно. Некоторые несколько минут подыскивали себе место, чтобы лечь там на землю. Они натянули на себя все, что имели, но это не помогло. Вскоре холод стал проникать внутрь их, постепенно заползая под одежду, и они снова вскакивали, стуча зубами и подергивая руками и ногами.
Неужели время остановилось? Медленно, слишком медленно для нас, скованных морозом, луна проходит свой путь по небу, из чего мы можем убедиться, что время все же идет. Мной овладела невероятная усталость. Мне так хотелось улечься на этот белый саван. Некоторые, те, у кого больше не было сил бороться с усталостью, легли на землю, прижавшись друг к другу, слившись в одну большую человеческую массу, которая казалась еще большей под грудами одеял, кусков брезента и всего остального, что могло быть использовано в качестве одеяла. До последней степени измотанные люди, многие из которых были ранены. Несколько недель нам удавалось удерживать позиции от натиска солдат противника, но теперь во власти мороза, нашего нового врага, мы представляли собой жалкое зрелище.
Усталость стала побеждать, и мое сознание просто отключилось. Я натянул на себя одеяло и постарался поплотнее зарыться в груду брезента, одеял и измотанных людей. Наконец я попал в руки Морфея, и мной овладел сон.
К жизни меня вернул легкий толчок локтем. Я почувствовал, что очень замерз. Где мое одеяло? Я вскочил на ноги. Оно куда-то пропало. Должно быть, кто-то забрал его по ошибке. Так я и знал! Последние из тех, что лежали на земле, теперь поднимались по команде «Подъем! Приготовиться к движению!» Случайно я наступил на небольшой костер и обжегся. Надо быть настоящим мастером, чтобы развести здесь огонь, а я вижу здесь даже не один! Мои товарищи деловито один за другим склоняются над костром, чтобы растопить снег для питья.
Заричали охранники. Пора строиться. На востоке вставала заря. Слава богу! Я чувствовал, что во мне что-то изменилось, что я весь промерз до нутра. Постепенно наша колонна отправилась в путь. Теперь всеми снова овладело отчаяние, как это было в последние дни. И все мы знали, отчего это происходит. Сначала все были довольны, что снова двигаются. Мы начали согреваться. Но вскоре слишком сильно стала сказываться усталость, и движение начало причинять мучение. Кто же забрал мое одеяло? Неужели кто-то из идущих рядом со мной, украл его? Это невозможно. Мы же здесь все офицеры! Я начал сомневаться в честности немецких офицеров, но заставил себя подавить внутри себя такие мысли.
Вот на востоке взошло солнце. Никого не занимал этот сюжет природы, хотя он смотрелся так красиво. Ведь для нас это означало, что придется весь день идти! Мы идем уже несколько часов без отдыха, без даже самого короткого перерыва. Если кому-то необходимо было сделать свои дела, у него не имелось другого выхода, кроме как вырваться возможно дальше вперед. Тогда у него есть время на это, пока не подойдет следующий конвоир и не пустит в ход приклад винтовки. Но, по крайней мере, есть шанс догнать колонну бегом. Кто смог бы долго выдерживать такую пытку? Ряды марширующей, вернее, бредущей кое-как, колонны местами стали более широкими. У самых сильных заняты руки, так как мы не могли позволить себе оставлять кого-либо позади. Это означало бы для отставших верную смерть. Большинство пленных безучастно брели вперед. Марш отнимает слишком много сил. К тому же из-за недоедания постепенно слабеет тело. Вряд ли у кого-то осталось что-то из съестного. Что нам выдали на четыре дня пути? Я получил пять кусков хлеба, три сладких комочка, которые русские называют «конфетами», и чашку зерна, чтобы сварить его. Франц, который страдал желудком, отдал мне еще два куска хлеба. Итого – семь. Если бы пленные еще не ели снег! Этим они только набивали рты, но не могли утолить жажду. Особенно сильный стресс испытывали более старшие товарищи. Мне показалось, что нам вот-вот дадут немного отдохнуть. Голова колонны свернула с дороги. Люди ложатся на землю, и я вижу, что они просто валятся с ног. Как же я уже устал! Если бы можно было поспать! Солнце медленно уплывало за горизонт. Скоро наступит ночь. Неужели нас ждет впереди еще одна такая же ночь, как предыдущая? Ох, гнать прочь эти глупые мысли! Не думать об этом, иначе сойдешь с ума! Лучше быть тупым растением и не рассуждать!
Каждый из нас уже демонстрировал явные признаки крайней степени утомления. Короткий отдых пошел нам на пользу, но наши ослабленные голодные организмы требуют еще! Все хотят спать! Но вот снова звучит: «Построиться! Здесь ночевать не будем!»