Я задыхалась от отчаяния и стыда… Уж не его ли стоны и крики услышали мы с Виндом в тот день, когда ребяческая игра завела нас в подземелья? Его — или иного страдальца, столь же безвинного? Какая разница! Мы никогда ни о чем не расспрашивали и не пытались дознаться. Мы даже между собой ни разу не говорили о том, что нам довелось ненароком увидеть.
— В конце концов добрый друг помог мне бежать, — говорил между тем Макраэ. — Это был благородный человек, способный распознать зло, когда оно попадалось ему на глаза, и не привыкший спокойно проходить мимо творящейся несправедливости. Пока я лечил раны, лежа пластом в лесной хижине, я дал клятву пресечь этот злой род и положить конец проклятой династии!
— И мы уже думали, что нам все удалось, когда я стала женой твоего отца, а тебя превратила в драконицу, — раздался голосок из корзинки, которую держала добрая Гленна.
Фрейлина испуганно вскрикнула и выронила корзинку. Цветы разлетелись по полу, а следом покатилась зеленая бутылочка, которую я старалась всегда держать при себе, — вроде как доказательство, что облик драконицы может вернуться ко мне в любую минуту, стоит только захотеть.
Ну а за бутылочкой выпрыгнула и моя мачеха-жаба.
— Мы, конечно, предпочли бы, чтобы Винд остался за морем, но и его возвращение не оказалось особой препоной, — продолжала она. — Ибо мое заклятие содержало в себе одну хитрость: жар твоего дыхания должен был навсегда сделать его бездетным.
Как же вскрикнул бедный Винд при этих словах! А государь Макраэ добавил с горьким удовлетворением:
— Ты лишила его полноценного мужества, Мэй Маргрет. Почти так же, как поступил со мной твой отец.
Винд наконец подал голос.
— Наш отец, — сказал он, — мог и не знать, что творилось в темницах.
Макраэ повернулся к нему и презрительно бросил:
— Никто не может уйти от вины, заявляя, будто ведать не ведал, какие дела совершались от его имени. Винд, твой отец знал все. А если не знал — это еще худший позор! Хорош правитель, который понятия не имеет, что делается в его собственном замке!
Это его долг — знать!.. И ведь дело касается не меня одного, мальчик. Там были прикованы многие десятки таких же, как я! Я провел в подземельях несчетные ночи и дни, я видел узников, я слышал крики несчастных, которых терзали и мучили с беспримерной жестокостью! Я знаю! Я видел и слышал! Я — живой свидетель злодейства!
В часовне поднялся ропот. Не очень громкий, но я некоторым образом поняла: многие среди собравшихся имели непосредственное отношение к тем «многим десяткам». У кого-то замучили брата. У кого-то — дядю, сына, отца…
— Дело обрело бы должное завершение, не вздумай ты выдать замуж сестру, — сказала венценосная жаба. — Ваш род просто тихо прекратился бы, вот и все. А мы только этого и хотим. Хотим, чтобы наследие зла навсегда исчезло с этой земли…
Я крикнула в отчаянии:
— А ты-то здесь каким боком замешана?
— Так я ведь дочь государя Макраэ, — ответила жаба. — Когда я выходила за твоего отца, мне были нужны вовсе не почести. Если у девушки есть в голове хоть капля мозгов, за десять лет она может здорово поднатореть в магии… Кому бы знать, как не тебе! Я весьма ценю, что ты вынесла меня из подземелий, Мэй Маргрет. Уильям отворил мне дверь, когда я спускалась, но магия, связавшая меня, была такова, что лишь ты могла меня возвратить…
— Мой сын оказался хорошим посыльным, — рассмеялся государь Макраэ. — Знай себе таскал весточки от меня к сестре и обратно!
К этому времени меня начала разбирать ярость, огонь в крови тлел, грозя вспышкой.
— Сделай же что-нибудь! — прошипела я, обращаясь к Данбару.
Но мой жених лишь с ужасом смотрел на меня. Вот он замотал головой и отшатнулся назад…
— Трус! — крикнула я и, с яростным воплем метнувшись вперед, наклонилась и подхватила бутылочку.
Я вообще-то ждала, чтобы Макраэ или королева-жаба велели Уильяму остановить меня. Однако они промолчали. Под взглядами всех собравшихся я попыталась вытащить пробку. Это не удалось мне, и тогда я стиснула ее зубами и что было мочи рванула.
Она вылетела из горлышка.
Я запрокинула голову и одним глотком выпила снадобье, заранее ожидая, как вот сейчас встрепенется во мне драконий огонь.
Но ничего не произошло.
Я ахнула от ярости и изумления. Я-то держала зелье при себе, полагая, что смогу с его помощью вновь стать драконицей! И все впустую! Мне солгали, меня обманули! Ярость, охватившую меня, невозможно передать никакими словами. И жуткий стыд за деяния отца, спустя столько лет выплывшие наружу, — деяния, которых не должен был бы совершить ни один человек! — лишь подстегивал пламя моего гнева.
— Неужто ты думала, будто мы вернем тебе подобную мощь, особенно теперь, когда ты все знаешь? — рассмеялась свергнутая королева. — Мэй Маргрет, в этом снадобье силы не больше, чем в обычном вине!
Ох, не надо было ей так смеяться… Моя ярость превзошла все мыслимые пределы. Я шарахнула бутылочку об пол, и она разлетелась мириадами блестящих осколков.
А я бросилась к жабе.
— Нет!.. — отчаянно крикнул Макраэ.
Он опоздал.
— Скажи мне! — взревела я, хватая нежное, податливое тело и вздергивая его с пола. — Скажи мне! У меня должен быть способ вернуться! Я знаю — он есть!
Но ей и не понадобилось давать мне ответы. В тот самый миг, когда я схватила ее, мое тело ожило и попыталось измениться, по жилам помчались искры огня, а в запертые двери сердца ткнулась драконья сила…
Что-то мешало начаться готовому превращению, но вот что?..
Теперь-то я вполне понимала, почему «старуха Нелл» так усердно твердила мне, чтобы я ни в коем случае не касалась мачехи, вынося ее из подвалов! Никаких зелий — само это соприкосновение было тайным ключом к моему возвращению в обличье драконицы!
Чего же недоставало?
И вдруг я сообразила чего. Взвизгнув от боли и торжества, я выронила мачеху, рванула корсаж, раздирая алое подвенечное платье, и сдернула с себя опояску из рябиновых веточек.
Теперь ничто не мешало магической силе, и трансформация пошла своим чередом. И по мере того, как я превращалась в драконицу, моя мачеха-жаба корчилась на полу, увеличиваясь в размерах. Пока мы с ней в один голос завывали от боли, ее тело все вытягивалось, становясь прежним — человеческим.
В часовне стоял всеобщий крик, люди визжали и вопили, разбегаясь кто куда. И не только потому, что я была уж очень страшна. Просто вьющиеся кольца моего возвращенного тела быстро заполняли небольшую часовню, грозя совсем ее разнести. Церковные скамьи и так уже скользили по полу, с треском ломались, разлетались в щепки. Мой хвост метался туда и сюда, круша витражи.
Мне, впрочем, было все равно. Огонь и боль поглотили меня, и я менялась, менялась…
Вот моя мачеха приподнялась на четвереньки, потом вскочила, попыталась бежать… Моя голова на длинной шее метнулась следом, я схватила ее огромными челюстями…
И вдруг замерла.
С какой стати? Почему я остановилась, вместо того чтобы одним махом разорвать ее и проглотить? Неужели меня удержала клятва не причинять ей вреда, произнесенная в подземелье? Слово, связывающее дракона?..
Не исключено.
Я, однако, предпочитаю думать, что в тот миг меня посетило драконье ясновидение. Я отчетливо поняла: если убью ее, это не станет концом черной сказки о предательстве, боли и смерти. В лучшем случае — концом главы. А потом все пойдет по заведенному кругу. Месть, война, злоба, смерть — и так во веки веков.
Я распахнула зубастую пасть и бросила на пол нагое женское тело. Она смотрела на меня снизу вверх, не двигаясь. И я с изумлением увидела у нее на глазах слезы.
— Мы хотели наказать не тебя, Мэй Маргрет, — сказала она. — Мы стремились покарать только твоего отца…
Я вскинула голову и заревела, выдохнув язык пламени такой чудовищной мощи, что крыша, выложенная сланцевыми плитками, просто перестала существовать. Вниз посыпались камни, но я прикрыла мачеху своим телом, а ему булыжники были нипочем.
Убедившись, что больше ей ничто не грозило, я рванулась в пролом, раскидала последние остатки крыши и взвилась в небо…
Теперь я провожу свои дни на Веретенном камне. Я часто размышляю об одной фразе, которую толстячок священник нередко повторял нам в часовне: «Грехи отцов падут на головы детям».
Мне никогда не нравилась эта строка, мне казалось, что справедливый Боженька не должен наказывать детей за прегрешения родителей… С тех пор я кое-что успела понять. Священный стих вовсе не имеет в виду деяния Божии, он лишь намекает на вековой закон мироздания. Верша зло, причиняя боль, ты тем самым порождаешь врага. И не просто врага. На тебя могут ополчиться все, кто любил пострадавшего от твоей руки человека.
Наш отец сотворил зло. А расплачиваться довелось Винду и мне.
Но в наших силах сделать так, чтобы все завершилось здесь и сейчас, не продлившись в грядущее. Моя мачеха исцелила шрамы на лице молодого короля. Теперь она — его советница. А поскольку у Винда никогда не будет детей, наследником провозгласили юного Уильяма. Так что когда мой брат завершит свои земные дни, дело обойдется без драки.
Ну а я что же?
Я стала хранительницей королевства.
Я присматриваю за побережьем.
Я зорко оглядываю леса и холмы.
Чтобы ни один враг не вторгся в наши пределы…
Но не только этим я занимаюсь. Я еще и слушаю. Я выслушиваю людей, которые доставляют мне новости. Я внимаю всему, что делается в стране.
Вот почему я большей частью сижу здесь, обвившись вокруг Веретенного камня и глядя то в море, то на просторы земли, которые я так люблю.
Я — хранительница своей страны.
И пока я жива, в ней не зародится новое зло.