ире он самый обычный человек, так же как мы в своем. Но в нашем мире он может творить все, что захочет. Здесь он подобен богу. И вот он хочет перейти к нам. А точкой перехода, точкой соприкосновения этих двух миров является этот дом с его уникальными свойствами. Вот этого человека я и жду. Только вы, Пензер, неправильно меня поняли. Вы решили, что он сюда придет и умрет здесь. Нет! Сначала он умрет там у себя, в своем доминантном мире, а потом уже появится у нас…
Серия мощных ударов сотрясла дом, послышались испуганные крики. Отчаянно звенела посуда, раскачивалась мебель, пол ходил ходуном, с потолка сыпались водопады меловой пыли. Солнечный свет за окнами внезапно померк, и на какое–то неопределенное время наступила полнейшая тьма. Постепенно тьма рассеялась, а толчки прекратились. В западном окне снова показалось солнце, только оно уже касалось крыши одного из домов в той стороне. Освещение было вечерним. Люди и цветы в кабинете, запорошенные мелом, казались гипсовыми статуями. А в красном кресле сидел новый гость — тот самый седовласый, артритный старичок, который померещился мне, когда я заглядывал в кабинет через картину с водопадом.
Ниро Вулф величественно поднялся и простер по направлению к этому, такому безобидному на вид престарелому джентльмену в больничной пижаме десницу с указующим перстом. Что–то было в моем патроне от статуи командора.
— Вот! — провозгласил великий детектив. — Вот человек, из–за которого я живу затворником в этом осточертевшем мне доме, вот человек, заставивший меня бояться женщин, и в течение многих и многих лет возиться с орхидеями, от которых меня давно уже тошнит, вот человек, наградивший меня этой тушей, весящей 285 фунтов или одну седьмую тонны, вот создатель и повелитель нашего с вами мира, джентльмены! Разрешите представить: Рекс Тодхантер Стаут! Рекс Стаут, господа!
Старичок в красном кресле выглядел совершенно очумелым и в протяжении речи Вулфа только хлопал глазами.
— Но теперь, джентльмены, — продолжал Вулф, — от него уже ничего не зависит. Это находясь в своем мире, он был для нас богом, теперь же он стал одним из нас и он уже больше не сможет распоряжаться нашими жизнями. Что касается меня, то сразу же после прощального обеда — придется, конечно, сначала очистить помещение от мела — я ухожу. Мне здесь делать больше нечего. Мистер Стаут, если пожелает, может занять мое место. Я же…
Он повернулся к Аполлону и Гераклу из оздоровительного центра и спросил:
— Мистер Пачифико, мистер Андерсен, как вы полагаете — можно ли эту тушу превратить в нормальное человеческое тело и сколько времени на это понадобится?
Диетолог с атлетом переглянулись и наперебой принялись горячо заверять Вулфа, что тот поступил единственным правильным образом, обратившись за помощью именно в их заведение, и что через несколько месяцев усиленных тренировок и строгой диеты, он, мистер Вулф, станет выглядеть ничуть не хуже Ахилла, Гектора, Аякса или любого другого героя древнегреческой мифологии.
— Отлично, джентльмены, — заявил удовлетворенный Ниро. — Тогда не будем терять времени и приступим завтра же.
— А потом?! — воскликнул я.
— А потом, — ответил Вулф, — я объезжу весь белый свет, а впоследствии осуществлю свою давнюю мечту — заведу собственный дом в Египте, где и осяду.
— Мистер Вулф! — пискнула Лили. — А мулла–то вам зачем понадобился?
Вулф покосился на муфтия, встретил его взгляд, исполненный мудрого понимания, и скромно улыбнулся.
— Я желаю принять ислам.
— Но зачем?! — все наши голоса слились в одном возгласе.
Даже Рекс Стаут в своем красном кресле выказал слабые признаки удивления.
— Как зачем? Думаете, легко мне было по милости вот этого… — жест рукой в сторону красного кресла, — столько лет обходиться без женщин? Цветы, конечно, это органы, с помощью которых растения размножаются, да. Но возня с орхидеями плохая замена настоящему сексу. А мусульманам, как известно, разрешается иметь до четырех жен…
Произнося эти слова, Вулф жадно глядел на Лили Роуэн, и ноздри его хищно раздувались.
Юджин Траш
Перевод с североамериканского Евгения Дрозда