дениями искусства. Да, ты не ослышался, именно произведениями искусства. Она рисует, держа кисть в зубах.
— Подожди минутку! Кто тебя уполномочил быть судьей над моей совестью?
— Я сама.
— Ну что ж, можешь сложить с себя эту обязанность. Я вовсе не считаю, что нет людей, которым хуже, чем мне. — Он снова опустился на стул.
— Когда от тебя ушла жена, ты стал упиваться ролью страдальца и затаил злобу на весь белый свет. И все из-за нее. — Энди наклонилась к столу. — Лайон, твоя скорбь по отцу естественна, — тихо сказала она, — но не уходи в себя, не береди еще больше свои раны. Ты слишком ценный человек для этого мира.
— Ценный? — злобно усмехнувшись, спросил он. — Джери так не считала. Она была мне неверна еще до того, как уехала.
— Роберт тоже.
Лайон поднял голову и долго смотрел на нее. Потом потянулся за бутылкой с ликером. Энди затаила дыхание. Но Лайон, завинтив крышку, убрал бутылку в ящик стола.
— Передай, пожалуйста, цыпленка, — попросил он с видом провинившегося мальчишки.
Энди улыбнулась и подтолкнула к нему поднос. Лайон засмеялся:
— На сколько человек это рассчитано?
— Грейси сказала, что ты давно не ел.
— Ты будешь есть?
— Здесь только одна тарелка.
— Мы можем обойтись и одной.
Когда Энди принесла пустой поднос, Грейси так резко встала из-за стола, что едва не опрокинула чашку с кофе.
— Как он?
— Наелся до отвала. — Энди засмеялась. — Уничтожил все без остатка, правда, я ему немного помогла. Он хочет чего-нибудь попить. Только не кофе. Я думаю, мне удастся заставить его немного поспать.
— Я приготовлю холодный чай.
— Спасибо. — Энди немного помолчала, не решаясь обратиться к Грейси с просьбой. — Не могли бы вы кое-что сделать для меня?
— После того, что вы сотворили с Лайоном, все что угодно.
— Позвоните в гостинцу «Рай на Холмах» и оставьте сообщение для мистера Траппера. Я не хочу, чтобы вы говорили с ним напрямую, потому что он здорово рассердится и, не дай бог, обругает вас. Передайте, что он получит обещанное завтра утром.
— Он поймет, что это значит?
— Да.
Энди даже не собиралась говорить сейчас с Лайоном о разрешении на эфир. Он поверил ей, а это было для нее важнее всего на свете, и ей не хотелось, чтобы у него мелькнула хоть тень сомнения.
— Грейси, вы бы предупредили охрану у ворот, чтобы сегодня больше никого не впускали.
— Хорошо.
— Думаю, это все. Если мне повезет, Лайон скоро заснет.
— Спасибо, Энди. Я всегда знала: вы именно то, что ему нужно.
Энди кивнула, взяла поднос с чаем и двумя стаканами и пошла в кабинет. Когда Энди вошла в комнату, он лежал на диване с закрытыми глазами.
Энди на цыпочках подошла к дивану. Внезапно Лайон открыл глаза.
— Я думала, ты спишь.
— Просто отдыхаю.
— Хочешь холодного чая?
— Да.
— С сахаром?
— Два куска, — попросил Лайон. Энди поморщилась. — Ты не любишь чай с сахаром?
— Просто я вспомнила тот сироп, который мне пришлось пить у Гейба. Он, наверное, положил три или четыре ложки на стакан.
— Зачем же ты его пила?
— Потому что мне надо было чем-то заняться, пока я набиралась храбрости с тобой заговорить.
— Роберт тебя обманывал?
Вопрос был так неожидан, что сердце Энди невольно сжалось — будто она впервые узнала, что муж изменял ей.
— Да.
Лайон вздохнул и провел пальцем по запотевшей поверхности стакана.
— У меня было много женщин. Но когда я женился, с этим было покончено. Я признаю только абсолютную верность. В семейной жизни не должно быть лжи.
— Наверное, это у тебя от отца. Грейси сказала, что даже после смерти твоей матери он не интересовался другими женщинами.
— Он любил ее до… До самой смерти.
И тут его прорвало. Он начал рассказывать о своих родителях, главным образом об отце, которого любил и уважал.
— Нелегко быть сыном живой легенды. Иногда я ужасно злился. Вечно от меня ждали чего-то большего из-за того, что знали, кто мой отец. Его добровольная ссылка сказалась на моем детстве. Мы никогда никуда не ездили семьей, даже на отдых. Когда я стал старше, отец отпускал меня с друзьями и их родителями. Он рассказал о похоронах. Как накрыли гроб флагом. Как был добр президент.
— Ты политический сторонник президента? — спросила Энди.
— Нет, вовсе нет. Просто он ужасно милый человек.
Они вместе рассмеялись, потом Лайон попросил ее рассказать что-нибудь о тех людях, у которых Энди брала интервью. Она начала было рассказывать, но уже после нескольких фраз увидела, что глаза его закрыты.
Энди тихонько приняла у него из рук наполовину пустой стакан и поставила на кофейный столик. Затем, подождав, пока его дыхание станет глубоким и ровным, села рядом и осторожно положила голову Лайона на колени.
Энди любовалась его лицом, гладила темные волосы, широкие сильные плечи. Лайон заворочался и пробормотал во сне какое-то слово, вероятно, ее имя. А может быть, она просто выдает желаемое за действительное? Покрепче прижавшись к нему, Энди стала нашептывать нежные слова, которые никогда бы не осмелилась сказать наяву. Но он крепко спал. Вскоре уснула и Энди.
Она проснулась оттого, что Лайон целовал ее грудь сквозь ткань платья. Он погладил ее, потом его рука заскользила вниз…
— Лайон!
— Энди, прошу тебя, — простонал он. — Я хочу тебя.
Глава 10
— Ты нужна мне. Я знаю, что сейчас неподходящее время, но ты мне нужна, Энди. — Он уткнулся лицом в бархатистую кожу ее груди, точно ребенок, который ждет, чтобы его утешили.
Мужчина, обычно спокойный и уверенный, превратился в неловкого, неопытного юнца. Энди помогла ему освободить ее от платья и нижнего белья. Нервно, даже отчаянно поспешно расстегивал он брюки.
Лайон овладел ею сразу, но ее тело было готово принять его. Крепко обнимая его, она вбирала в себя его боль, печаль и страдания. С каждым резким толчком он освобождался от злости и грубости. Она приняла и это. Если ее тело может дать ему утешение, она готова быть лекарством от его душевных ран. Это была любовь — всеобъемлющая и всепобеждающая. И когда все закончилось, Энди была благодарна судьбе за возможность отдать все и ничего не получить взамен.
Лайон отдыхал, положив голову на ее плечо. Как ей была приятна эта тяжесть! Они не двигались, не разговаривали. Энди прислушивалась к его дыханию, дорожа каждым звуком. Биение его сердца отдавалось в ее груди, и она с благодарностью впитывала в себя глухие удары.
Лайон приподнялся. В золотистых глазах он увидел слезы.
— Не знаю, что со мной случилось. Я даже не поцеловал тебя перед тем, как… Какой я подонок. Я заставил тебя плакать. Ты, наверное, чувствуешь себя изнасилованной. Боже, прости, — с трудом выговорил он.
Энди взяла его лицо в ладони:
— Перестань. Я плачу от радости, из-за того, что нужна тебе.
— Да. Нужна. Я даже не представлял, что после всего, что случилось за эти два дня, мне будешь нужна только ты.
Она разглаживала его темные брови:
— Я думаю, что сейчас в тебе говорила жажда жизни.
Где-то в глубине его глаз вспыхнул огонь.
— Разве возможно полюбить после той враждебности, злобы, недоверия, которые мы испытывали друг к другу?
— Не знаю. Ты любишь меня? Мне это очень важно. Потому что я очень люблю тебя, Лайон.
— Энди. — Он провел пальцем по ее губам. — Даже не подозревал, что полюблю некое создание по имени Энди, и уж никак не думал, что мне захочется умереть, если я не поцелую эту самую Энди.
Нежно целуя ее, Лайон как бы просил прощения за свою недавнюю грубость. Ее губы раскрылись, и его язык скользнул внутрь. Прикосновения были такими сладкими, что Энди почувствовала слабость.
Когда Лайон наконец сжалился над ней и осторожно оторвался от ее губ, оба тяжело дышали. Но он не собирался отпускать ее. Склонившись к ее шее, он начал новое путешествие, конечной целью которого было ушко.
— Когда ты научился так целоваться? — Энди тихонько застонала, когда Лайон прихватил зубами мочку ее уха.
— Только что. До сих пор я не считал, что поцелуи играют такую уж большую роль в любви.
Лайон снова поцеловал ее. Крепко прижавшись к нему, Энди почувствовала, как восстает его плоть.
Не сговариваясь, они поднялись с дивана, потихоньку собрали разбросанную одежду и, наскоро одевшись, вышли из кабинета.
Было уже поздно, в доме было темно и тихо.
— Ты голодна? — спросил Лайон, когда они проходили мимо кухни.
— А что ты будешь делать, если я скажу «да»?
— Глубоко вздохну и постараюсь не расплакаться.
Энди думала, что они пойдут в комнату Лайона, но у двери ее бывшей комнаты он остановился:
— Давай зайдем сюда.
— Зачем?
— Увидишь.
Комната была залита лунным светом.
— Не двигайся, — сказал Лайон и начал раздеваться.
Она послушно сидела на краю кровати и с восхищением смотрела на него. Его тело было великолепно, в нем чувствовалась порода. Энди хотелось показать его всему свету, но одновременно ее терзала жестокая ревность к каждой женщине, которая когда-либо видела его обнаженным.
— Иди сюда, — позвал он.
Лайон подвел ее к зеркалу, стоявшему в углу у окна. Когда Энди впервые очутилась в этой комнате, она сразу обратила внимание на зеркало. Высокое, почти семи футов, оно было оправлено в изящную овальную раму из розового дерева, украшенную затейливой резьбой. Этой диковине было, наверное, лет сто, но отражение было гладким и ясным.
Стоя позади нее, Лайон медленно, словно совершая таинственный обряд, стал раздевать Энди. Платье скользнуло вниз, и она ощутила дыхание вечера.
Лайон посмотрел на ее отражение в зеркале, и Энди почувствовала, как он напрягся и затаил дыхание. Она была заворожена происходящим… Вот его руки распускают ее волосы… Опьяненный их ароматом, он зарылся лицом в золотистые пряди. Потом, приподняв их, начал целовать ее шею. Поднял голову и убрал руку. Каскад волос снова обрушился на ее плечи. Его руки заскользили вниз, к груди. Их прикосновения были легкими, почти невесомыми. Если бы она не видела его в зеркале, то могла бы подумать, что эти прикосновения — плод ее воображения или заигрывание летнего ветерка.