– Она красива, мой дорогой, а красивые люди непредсказуемы. Им известно: что бы они ни сделали, их простят. – Виола подняла с пола другую юбку. – О да! – вздохнула она. – Это даже лучше, чем богатство, потому что красота, мой дорогой, не пахнет трудом, а еще красота дается от Бога, красивые люди – подлинная аристократия. Ты так не считаешь?
– Глубокая мысль.
– Просто констатация факта, – возразила она, – я в эти дни только и делаю, что констатирую факты. Интересно почему?
– Вот уж не знаю. К врачу не ходила?
– Арианна бы пошла, – сказала она со смехом. – Однажды полежав в клинике, она без врачей жить не может. Она даже собиралась замуж за доктора, представляешь? А потом приехала в Рим, и все рассосалось.
– В какой еще клинике? – удивился я.
Что это могла быть за клиника? Наверняка одно из дурацких заведений, куда люди ложатся с легким нервным расстройством, а выходят оттуда кончеными психами. Арианна там только спала да раскладывала пасьянс. Когда Эва узнала об этом, она села в ближайший поезд до Венеции и забрала сестру в Рим. Виола объявила, что я, разумеется, останусь на ужин.
– Хорошо, – задумчиво согласился я.
Мне начинало казаться, что я на самом деле отшил Арианну тем утром.
– Из-за чего они ссорятся? – спросил я немного спустя.
О, поводов куча, один глупее другого. Кроме того, нервы у Арианны действительно не в полном порядке. Она никуда не ходит без флакончика духов и колоды карт. Однажды забыла карты дома и бродила по улицам, рыдая. А я не знал?
– Нет, – ответил я, – не знал.
– Можно готовить ужин, синьора?
День пролетел, в окна лился вечер. Виола вздрогнула и зажгла свет, материализовав человечка с грудным голосом, в полосатом пиджаке. Он долго бездельничал и теперь с кислой физиономией возвращался к обязанностям.
– Похоже, он поругался с помощником пекаря, – сказала Виола, когда он ушел. – Вторую неделю заставляет нас есть магазинные галеты, говорит, от них не толстеют.
Я ее почти не слушал.
– Что случилось? – спросила она.
– Так, ничего, – ответил я, хотя на самом деле очень даже случилось: я воображал, как Арианна в клинике раскладывает пасьянс, а еще мучила тревога, ныло в груди. Пора было что-то менять в моей никчемной жизни.
Еле слышно прощебетал звонок, спустя пять минут появился Ренцо.
– Старик Лео! – воскликнул он, хлопнув меня по плечу. – Целый день мечтаю сыграть партию!
Он был весел, чрезвычайно уверен в себе и в том, что мне тоже хочется сыграть в шахматы. Я неохотно встал с дивана и уселся напротив него. Сражение было коротким и напряженным. После двух осторожных ходов я поддался тревоге, что привело к жесточайшим столкновениям пешек, в итоге я потерял слона. Тогда я пришпорил коней и исправил положение, кое-как взяв короля в осаду. Казалось, он вот-вот сложит чемоданы и отправится на юг, как вдруг королева, пообещав отчаянным пешкам неизвестно какие запретные наслаждения, организовала спасшую королевство вылазку. Ладьи пошли рубиться на мечах, мы обменивались ударами, пока меня не сразили. Ренцо невольно усмехнулся. Потирая руки, позвал слугу и велел принести бутылку шабли.
– Котик, ты молодец! – сказала Виола за ужином, чмокнув его в лоб.
Ренцо изобразил смущение, она рассмеялась. Я глядел на них. Шабли было холодным и бодрящим, но не настолько, чтобы я выдержал мучительную для меня нежную сцену. На протяжении всего вечера, сидя перед работающим телевизором, я страдал от одиночества, пока присутствие слуги, восседавшего в дальнем конце гостиной с кислой миной, не довело меня до точки. Тогда я попрощался и поехал к синьору Сандро.
Да, Аннамария заходила, но ушла десять минут назад.
Месяц заканчивался, пора было опять регулярно появляться в редакции, чтобы заплатить за квартиру и не отвечать по телефону чужим голосом. А потом в один прекрасный день в кабине раздался звонок, Розарио поднял трубку.
– Это тебя, – сказал он с видом человека, который не нанимался мне в секретари.
Звонила Виола, приглашала вечером в театр.
– Оденься прилично, – велела она, – мы все будем чрезвычайно элегантны.
– Не уверен, что хочу пойти.
– Конечно, хочешь, – сказала она.
Пришлось вернуться домой, пробираясь через вечерний поток машин. На двери я обнаружил прикрепленную шпилькой записку: «Я одинока, богата и нравлюсь мужчинам. Давай посмотрим вместе вестерн? Клаудия». Я дважды перечитал ее, сунул в карман и позвонил в прачечную, чтобы мне привезли рубашки. Действовал я весьма неспешно. Первым делом завел проигрыватель, разделся, потом откопал темный костюм, пошитый в краткий период величия у портного графа Сант'Элиа, положил брюки разглаживаться под матрас. В ванной открыл все краны – мне нравится звук текущей воды, улегся и погрузился в размышления. Когда в дверь позвонил посыльный из прачечной, я вылез из ванны и закутался в красный халатик, который Серена забыла взять в Мексику. Проверил, пришили ли все оторвавшиеся пуговицы, заплатил и пошел доставать брюки из-под матраса. Выглядели они идеально. Почистил щеткой – двумя разными щетками – пиджак и ботинки, оделся с тщательностью тореадора.
Супруги Диаконо опоздали, мы вошли в зал, когда стоявшая на сцене девушка оплакивала ушедшую молодость. Это была безнадежно лопухнутая постановка «Трех сестер», любопытная лишь тем, что режиссер и актеры отчаянно пытались испортить пьесу, а та каким-то невероятным образом с иронией сопротивлялась. Кто возьмет верх, было неясно, все волновались и поэтому в антракте ринулись в бар. Разумеется, здесь собрались все приятели наших Диаконо – даже в толкучке, среди нескольких сотен умиравших от жажды людей они каким-то чудом держались вместе. В свете огромной хрустальной люстры Эва как будто подрагивала. Стоявший рядом с ней мужчина-птица держал два бокала – из одного Эва периодически рассеянно отхлебывала. На запястье у мужчины виднелся резиновый браслетик, словно когда-то его поймал орнитолог, окольцевал и выпустил, чтобы отследить миграцию. Арианны с ними не было. Я увидел ее после спектакля, когда пришлось толкаться у гардероба, чтобы добыть плащ Виолы, – не услышь я голос Арианны, я бы ее не заметил. Она была с невысоким толстым мужчиной в очках и шла по фойе, громко требуя водки. Единственным следствием ее появления стало то, что я потерял с трудом завоеванную выгодную позицию и в итоге забрал одежду одним из последних.
– Встречала гардеробщиков и половчее, – посетовала Виола, когда я помогал ей надеть плащ. – Давай быстрее, мы идем к Эве, пропустим по бокальчику.
– Я, наверное, домой.
– Только попробуй, – сказала она, и мы отправились к Эве.
Ее дом, невысокое белое здание, очень походил на дом, где жили Диаконо, но сад был просторнее, за кустами виднелся ожидавший лета бассейн для жильцов. Гостиную, как водится, заполоняли кресла и картины, среди которых были Де Кирико (вероятно, подлинный) и Моранди (вероятно, подделка). В креслах сидели знакомые персонажи: невозмутимый пятидесятилетний мужчина, которого все звали длинным, а не коротким именем, под которым он выступал как писатель-юморист; молодой левый журналист, которого звали Паоло и который, как шептались, знал секретный прием завоевания женских сердец; и седоусый романист, владевший патрицианской виллой во Фриули. Кроме них, здесь присутствовали бывшая жена теледиктора, вынужденная, чтобы получить алименты, всякий раз пытаться покончить с собой; бородатый избалованный поэт, служивший в аппарате компартии; симпатичный спецкор, у которого случился инфаркт в Южной Америке; и актриса, которая болтала только об Айви Комптон-Бёрнетт[14]. Рядышком на диване устроились смахивавший на русского юноша с гитарой, влюбленная в фотографа-гомосексуала топ-модель и разорившаяся аристократка, очарованная пилотом «Алиталии», которого никто в глаза не видел. К этой троице, составлявшей центр компании, на более или менее долгое время присоединялись другие гости, которых компания поглощала, а затем исторгала, повинуясь обеспечивающему непрерывность физиологическому процессу. Обычно такая картина наблюдалась зимой, летом все исчезали в разных направлениях. Курортный роман, путешествие, приключение – всякий повод годился, лишь бы отделиться от стаи. Однако, как только небо теряло металлический отлив и суровость, как только деревья принимались раскачиваться на пригонявшем тучи ветру, а дни завершались глубокими, лиловыми октябрьскими закатами, по всему городу снова звонили телефоны и утомленные члены компании, которым не терпелось поболтать, снова разыскивали друг друга.
– Ну что, искупил свой грех? – поинтересовалась Эва. Я не ожидал подобной фамильярности. – Как Арианна?
Той в гостиной не было, я сказал, что видел ее в фойе.
– А, точно, она была с режиссером спектакля. Вечно впутывает других в свои дела.
Значит, она и Эве все разболтала. Возможно, наутро после того, как мы провели вместе ночь, – возможно, сидя на постели, попивая чай и угощаясь мадленками. Вот молодец.
– Ты знаком с Ливио Стрезой? – спросила Эва, хватая за руку проходившего мимо мужчину-птицу, который высматривал подлокотник, чтобы на него приземлиться.
Имя было мне смутно знакомо, я вспомнил, что так звали знаменитого теннисиста, который уже завершил карьеру. Несколько лет назад он многого добился, даже играл в паре с Пьетранджели[15], а потом внезапно исчез из списков участников официальных турниров. Ага, вот, значит, куда он делся.
Спустя полчаса двери распахнулись и появилась Арианна.
– В Москву! В Москву! – воскликнула она.
Судя по физиономии шедшего следом режиссера, все время, пока они были вдвоем, она только и репетировала эту фразу. Волосы у нее были собраны, выглядела она счастливой.
– Скажите, Кабуткин[16], – произнесла она, опускаясь с трагическим видом в кресло, – вы любили мою мать?