— Иди домой. И никому не рассказывай, что ты такой глупый. И лучше под ноги смотри, иначе голову расшибешь.
Васька ушел.
— Что случилось, папа? — спросила Нина.
— Ничего особенного. Мужской разговор, дочка.
Дамба Доржиев всегда знал, что надо делать. Но тут случилось такое, что голова кругом идет. Черт те что творится. Где искать справедливость? Кто научит, кто укажет к ней дорогу?
Был царь. Трудно жилось аратам. Выгнали царя. Кричали: «Свобода! Народная власть! Все люди братья!» Потом оказалось — обман. Дамба понял это еще там, на тыловых работах, и обрадовался, когда опрокинули эту обманную власть. Большевики обещали, что Советы не будут обижать бедняков, что они — власть тех, кто работает. А что переменилось? Советская власть поручила Еши и Цыдыпу собирать с улусников налог. Почему Еши и Цыдыпу? Они не работают, это не их власть. Опять, выходит, обман…
Дамба потрогал пальцем рубец на щеке, оставленный плетью Базара. Рубец горит. Кажется, не ременной плетью ударил Базар, а раскаленной докрасна проволокой. Уши выдрать ему надо. Каков, а! При всем народе опозорил. Стоит вспомнить, жарко становится. Стыдно, горько, обидно и, главное, непонятно, за что его ударил Базар. Не скажешь же, что он подлый парень. Нет, этого не скажешь.
Дамбе вспоминается тот день. Сидит он в избе Еши, прикладывает к щеке мокрую тряпку, унимает жгучую боль. Хозяин, толстый, потный, хрипит под ухом:
— Базар продался русским. И он и его отец. А русские скоро резать нас будут. Советская власть отберет у бурят всю землю, все табуны, отары и все отдаст семейским мужикам.
— Меня и абагая не сегодня-завтра в каменный дом посадят. Не увидим мы больше родных степей. Закуют нас в цепи. Ой-ой, пропали мы! — причитал Цыдып. Но Дамба чувствует: врет, собака. Нельзя волка заставить блеять по-овечьи. Дамба не любит Цыдыпа. И никогда не любил.
— Ты, Дамба, правильно поступил. Верно Доржитаров говорил, что ты смелый человек. Все улусники были бы такими!.. А то трусливые как зайцы, глупые как овцы. Скажут большевики, что мы налоги собирали не для них, а для себя, они поверят. — Это говорит Еши. Он не смотрит в лицо Дамбе. — Нас выдадут русским, а потом и сами попадут в тюрьму.
Цыдып наклоняется к уху Дамбы и шепчет:
— На востоке начинается рассвет, с востока восходит солнце. И там атаман Семенов собирает под свои знамена воинов. Тысячи лучших бурятских всадников у него в отрядах. Пробьет час, и атаман Семенов раздавит Совет, как скорлупу пустого ореха. Мы должны ждать и вооружаться. Мы пошлем тебя в Верхнеудинск. Ты привезешь винтовки.
— Чем Семенов лучше Советской власти? Он тоже русский и нашу руку держать не будет.
— Да, русский. Но тут не это главное. Атаман Семенов даст нам самостоятельность. Захочем, будем жить сами по себе, — Еши прищурился. — От берегов Байкала до священных хребтов Тибета раскинется новое государство. Буряты не станут больше платить русским, не будут содержать на свои деньги их чиновников. Мы сами начнем править своей страной. Отбрось сомнения, Дамба, как сухой помет, попавший под ногу. Народ будет тебе благодарен, боги пошлют награду.
— Надо подумать.
— «Подумать, подумать», — передразнивает Цыдып, — абагай поумней тебя, он пустых советов давать не станет.
— Ничего, пусть подумает. Через сутки ты должен дать ответ, Дамба. А сейчас иди домой…
И вот сутки на исходе. А Дамба все еще не решился. Мысли совсем перепутались в его голове. Одна противоречит другой, и они словно ворочаются там, распирают череп до боли в глазницах.
Давным-давно, в детстве еще, пас он табун Дылыка, отца Еши. Стояла сухая осень. Пожелтели травы. И вот в такое время возник в степи пожар. Дул ветер. Дымом заволокло все вокруг. Лохматое пламя, будто хороший бегунец, летело по равнине. Обезумевшие от страха лошади сбились в кучу и с диким храпом понеслись прочь от огня. Дамба оказался в середине табуна. Он до крови разодрал удилами рот своего коня, бил плетью налево и направо, но выбраться из катящейся лавины не мог…
Теперь то же самое. События его влекут за собой, и он бессилен перед ними. Но почему он должен идти рядом с Еши и Цыдыпкой? Родня они ему, дружки? Нет. И почему они, лизавшие недавно сапоги царским чиновникам, получавшие от них подарки и награды, вдруг возненавидели всех русских? Почему Дамба должен поднимать оружие против семейских мужиков? У него нет там врагов. А друзья есть. Незадолго перед войной, когда зима была холодной и снега навалило столько, что ни лошади, ни овцы, ни коровы не могли достать из-под него сухую прошлогоднюю траву и начали гибнуть, русские мужики отдали своим соседям-улусникам всю солому. А сородич Еши, у которого тогда кормов было много, назначил такую цену, что только отчаяние могло бы заставить пастухов покупать у него. Еши был тогда страшно зол на русских за то, что они не дали ему нажиться на беде улусников. Тогда русские поступили, как братья…
«А теперь, говорит Еши, они будут резать пастухов, — рассуждал про себя Дамба. — Неправда! Врешь, жирная свинья, врешь, сын лисы и шакала!»
Дамба никак не мог решить, где враг. Еши врет, что все русские против бурят. Но он прав, когда говорит, что русские Советы хотят отобрать у бурят все. Иначе они не стали бы назначать такой непосильный, разорительный налог. Значит, враги они. Но и Цыдып, и Еши тоже враги…
Скрипнула дверь юрты. Вошла жена. Она села возле ребятишек, обняла их. Лицо у нее было испуганное, руки дрожали.
— Горе нам, несчастным! — Слезы поползли по ее щекам.
Дети прижались к ней, притихли. Самый маленький, Насык, захныкал.
— Ты чего? — похолодев от предчувствия беды, спросил Дамба.
— Лама нашел в священных книгах страшную запись. На нашу землю придут пожиратели детей…
— Ну, еще когда-то придут… — раздраженно буркнул Дамба. Она не дала ему говорить:
— Уже пришли. Это большевики. Лама сказал, что дети останутся только у тех, кто прольет нечистую кровь… Дамба, спаси детей от гибели.
— Замолчи! Кто тебе это сказал?
— Лама говорил людям.
— Не мог сказать этого лама. Какая-нибудь шабаганца[9] выдумала.
Жена опять всхлипнула, запричитала:
— Ой-ой, пропадем мы с таким отцом.
— Не реви! — Дамба вскочил, толкнул кулаком в ее сгорбленную спину. На разные голоса заплакали ребятишки.
Дамба вышел из юрты. Линялой клочковатой шкурой расстилалась степь. Дул ветер. По степи катились шары хамхула. Иногда шары цеплялись за голые ветки золотарника, останавливались. Новый порыв ветра срывал их и гнал дальше.
Подтянув кушак, Дамба быстро пошел к дому Дылыкова.
Еши, увидев его возбужденные глаза, изменился в лице и попятился от дверей, быстро спрашивая:
— Ты что? Ты что?
— Поеду, чтобы вам сдохнуть! — крикнул Дамба, сорвал с головы шапку и бросил ее в угол.
— Поедешь?! Ай, как хорошо! — Еши вынул из-за кушака свою серебряную трубку с табаком.
— На, кури, Дамба. Табак у меня хороший. А я схожу за Цыдыпом.
Дамба набил трубку, высек кремнем искру, запалил кусочек трута и прикурил. Затягиваясь едким дымом, он смотрел на тонкие узоры, выбитые на серебре трубки. Работа Дугара Нимаева. Может быть, не сюда, а к Дугару надо было идти? Забыть обиду, нанесенную его сыном. Сейчас не время для ссор с друзьями.
Но он не пойдет к Дугару Нимаеву. И его сын, и сам Дугар много говорят о русских Советах. У них затуманились мозги. Он не будет слушать ни Дугара, ни Еши. Сам во всем разберется, сам разглядит, где огонек правды, где едкий дым лжи. Он поедет в город. Еши нужно оружие — ему тоже нужно оружие, А куда стрелять, покажет время.
В избу вошли Цыдып и Еши. Цыдып похлопал Дамбу по плечу.
— Молодец! С такими, как ты, мы развернемся. Большевики побегут с бурятской земли быстрее, чем крысы из горящего амбара. Поедешь в город, Дамба, сейчас. Надо спешить. Пара лошадей уже ждет тебя. В городе найдешь Доржитарова. Все остальное он сделает сам. Как видишь, тебе остается немногое — привезти оружие. Но будь осторожен. Попадешься большевикам — не помилуют, с живого шкуру сдерут, — стращал Цыдып.
— Нечего пугать меня, не маленький, — перебил его Дамба. — Что передать Доржитарову?
— Вот это, — Еши подал запечатанный конверт. — Здесь все написано. Пусть он даст подробный ответ на все вопросы. Попроси, чтобы приехал сюда сам.
Вышли на улицу. У крыльца стояла пара лошадей, запряженных в легкий на рессорах ходок. В ходке лежало сено, мешок с овсом.
— Сейчас тебе принесут хлеба, мяса и кирпич чая на дорогу, — сказал Еши, отвязывая от столба повод уздечки коренника. Подошла его жена, подала кожаный мешок. Еши вынул из него берестяной туес:
— Масло! — Затем подмигнул и достал из мешка половину жареного бараньего задка: — Мясо! И хлеб еще тут есть.
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Дамба. Он никак не мог отделаться от чувства, что делает неладное.
Кивнув головой Еши и Цыдыпу, он сел на ходок и шагом поехал к себе. Остановился против дверей, взял мешок и вошел в юрту.
— Еду в город, — ответил он на молчаливый вопрос жены. — А ну-ка, ребята, идите сюда. Берите ложки.
Дамба усадил детей прямо на полу, постелив выделанную шкуру. Раскрыл и поставил перед ними туесок с маслом. Потом подумал и вынул мясо, положил его рядом с туеском.
— Ешьте!
— Зачем в город? — спросила жена.
— По делу, — уклончиво ответил Дамба.
— Где мясо, масло взял?
— На дороге нашел, — усмехнулся Дамба, — прямо у нашей юрты.
Дамба ласково погладил ребятишек по черным головкам:
— Баяртэ![10]
Жена вышла провожать. Она стояла на пороге юрты, прикрыв ладонью глаза, до тех пор, пока повозка не скрылась за холмом. Женщина опустила руку, вздохнула, посмотрела еще раз на дорогу, ведущую в город, где она никогда не была, и вернулась в юрту.