А. А. Кузнецов. ПОСЛЕДНЕЕ ВОСХОЖДЕНИЕ
ПОСЛЕДНЕЕ ВОСХОЖДЕНИЕА. А. КУЗНЕЦОВ. Документальная повесть
Посвящается памяти погибших в горах друзей-альпинистов, героев этой повести — выдающегося учёного, депутата Верховного Совета СССР, ректора Московского государственного университета, вице-президента Академии Наук СССР, академика Рема Викторовича Хохлова, начальника Эльбрусской лавинной станции МГУ Юрия Арутюнова, сменившего его на этом посту Нуриса Урумбаева, учёных Льва Васильева и Андрея Мигулина.
Здесь описано всё как было. Вернее, так, как мне представляются описываемые события, ибо выяснилось, что другие свидетели этих событий представляют себе всё, что произошло на леднике Фортамбек и на пике Коммунизма в 1977 году, по-разному. Совсем не потому, что кто-то из нас неискренен. Во-первых, каждый из нас видел и оценивал происходящее со своих позиций; что одному казалось достоинством, другой воспринимал как недостаток. Во-вторых, на высоте, в таких трудных условиях, реакции людей часто бывают неадекватными, этого также нельзя не принимать во внимание. В-третьих, после многократного пересказывания (а рассказывать об этом каждому из нас приходилось по много раз), факты постепенно преображались, и в силу желания обосновать своё место в событиях, и для усиления эффекта. Что тоже сказалось на истинном содержании случившегося.
Я не претендую на единственно правильное изложение фактов. Но я вёл дневник и теперь опираюсь на эти записи, отбросив все остальные наслоения, хотя и отдаю себе отчет, что это тоже весьма субъективно.
23 июня 1977 года.
Мои дорогие!
Вы знаете о моей привычке всегда и везде, при любых обстоятельствах вести дневник. На то, что я не пишу писем, вам тоже никогда не приходилось обижаться. Предстоит сложная и интересная экспедиция. На леднике, на большой высоте, скорчившись в холодной и низкой палатке, писать трудно. Но мне хотелось бы рассказать вам обо всём, что будет происходить. И вот, в самолете Москва-Душанбе я решил объединить письма к вам со своим дневником. У меня есть два блокнота с отрывными листками, я буду писать на них, отрывать исписанные странички и посылать вам. А вы уж, пожалуйста, не теряйте их, заведите папку и аккуратно, в хронологическом порядке подшивайте эти письма. Они могут мне пригодиться.
Когда наш самолет сел в Душанбе, к нему подкатил трап, которым управлял таджик в чёрной тюбетейке. Из иллюминатора я с недоумением наблюдал за тем, как он без конца утирал лицо платком. Выйдя на трап, мы попали в парную баню. Сорок два градуса в тени. Это под вечер. Пока мы стояли, пытаясь отдышаться, привезли багаж экспедиции. И вот тут мы, наконец, поняли, что такое азиатская жара.
Мы — это передовой отряд экспедиции из семи человек. В наши задачи входит достать десять баллонов газа для кухни, тонну бензина, закупить на полтора месяца овощей и других продуктов и все это отправить в город Джиргиталь, откуда предстоит перебросить это вместе с тремя тоннами остального груза вертолетом на ледник Фортамбек.
Почесывая влажные затылки, мы размышляли о том, как бы нам переночевать на куче мешков и рюкзаков, чтобы к утру их не стало меньше. И тут я услышал удивленный возглас:
— Саныч, это ты?! Вот чудеса!
Это был мой старый друг Володя Машков. Мы не виделись много лет. Когда-то вместе ходили на восхождения на Тянь-Шане и на Алтае. На северной стене Талгара мы оба поморозились. Я меньше, он сильнее. На моём письменном столе под стеклом лежит фотография, на которой изображена наша спортивная группа из четырех человек. У Володи на шее на веревочке висит ноготь с большого пальца его ноги.
— Вы никак на Фортамбек? — Володя здоровался за руку с нашими ребятами, большинство из них он, конечно, знал.
— На Фортамбек, к тебе поближе. Ты, говорят, начальник Памирского фирнового плато?
Чёрное от не сходящего загара лицо Машкова пошло мелкими морщинками.
— Не, я директор Каспийского моря.
Это он скромничает. Володя на самом деле хозяин плато. Руководит работой станции «Восток» медико-биологической экспедиции Таджикской Академии наук, расположенной на Памирском фирновом плато на высоте 6100 метров над уровнем моря. Он инициатор создания этой станции, он её творец и полновластный хозяин. Вот уже семь лет Владимир Сергеевич руководит научной работой этой базы.
— Читал, читал о тебе, Володя, в газетах, — после того, как Машков со всеми поздоровался, мы снова обнялись и похлопали друг друга по спине. — Слежу за твоей биографией.
У него уже седые виски. И в кудрях седина пробивается. Но всё такой же быстрый, решительный, энергичный.
— Я ведь тоже, Саныч, слежу за всем, что ты пишешь. И даже собираю. Ну, — осмотрелся он вокруг, — я так понимаю, что вам надо куда-то сложить барахло и где-то переночевать. У меня машина, а в нашей конторе размещается на полу вся поляна Сулоева [1] .
Мы сидим на базаре в тени каштанов и пьем чай. Журчит вода в арыке, воркуют горлинки, монотонно звучит дутар. А вокруг все красно от помидоров, зелено от огурцов. Между пёстрыми халатами и яркими чалмами пробирается к нашей чайхане Марк Дюргеров, университетский гляциолог. Он недавно приехал из Антарктиды.
— Приличная картошка по 25 копеек. Оптом отдаст дешевле, — он усаживается за столик. — Дайте пиалку.
Взяв пиалу, Марк тянется к крану и воду выливает себе на голову.
Еще один участник группы — Нурис Урумбаев — умелыми, ловкими движениями, с шиком, как фокусник, режет узбекским ножом перец, помидоры и какие-то неизвестные никому из нас травки: готовит на огромном блюде салат.
— Ну, что ж, Николай Николаевич, — поворачивается он к Володичеву, — надо брать.
Колю Володичева, физика из НИИЯФа (институт ядерной физики) мы все называем по имени и отчеству, поскольку он начальник экспедиции.
— Пусть Нурис останется, а мы сходим, — говорит Вадим Павлов, худощавый, лысоватый, с седеющей бородкой, ботаник из университета. (Теперь он заведует кафедрой.)
Даже сквозь тёмные очки сверкают на солнце бухарский шелк и парча женских платьев, их расшитые блёстками тюбетейки и газовые платки с золотинкой. Но на обратном пути к чайхане, с мешками на плечах, мы уже ничего не видим. Щиплет глаза от пота.
Всё закуплено, получено, и теперь мы ждем машину. Везти груз по памирскому тракту и дальше в Джиргиталь выпало мне и Борису Струкову, гляциологу, работающему вместе с Нурисом. Боря прекрасный альпинист и работяга. Помню, встретил его как-то под перевалом Бечо со стороны Сванетии. Он шагал с рюкзаком (который возвышался над его головой) — заканчивал какой-то сногсшибательный поход по Кавказу через шестнадцать перевалов. По-моему, он остался в этом походе единственным его участником, остальные отвалились. На него можно положиться в любом деле.
Я даже рад, что мы с ним едем, а не летим: что увидишь в самолете? Хотя совсем недавно у меня были иные планы. Я собирался на Памир, но в другом качестве: у меня была редкая возможность провести лето, путешествуя по всему Памиру на вертолете. От одной альпинистской экспедиции к другой. Согласился взять меня с собой представитель Федерации альпинизма СССР по Средней Азии Андрей Андреевич Снесарев. Такая гастроль по Памиру дала бы, наверное, для моей работы по изучению птиц высокогорья гораздо больше, чем пребывание на одном месте. Но получилось иначе. Мне вдруг позвонил Нурис:
— Поздравляю...
— С чем?
— Вы включены в состав нашей Гималайской экспедиции. Ректор университета Рем Викторович Хохлов рекомендовал вас. Готовится приказ. Для начала едем вместе на Памир, на пик Коммунизма. А потом — Гималаи.
Заманчиво, конечно. Хрустальная мечта, так сказать. Мне доводилось изучать птиц высокогорья во многих горных системах — от Альп до Камчатки. Но попасть в Гималаи — значит побывать в самом центре происхождения и распространения высокогорной фауны.
— Ты полагаешь, я ещё гожусь для пика Коммунизма?
— А почему бы и нет? Попробуем.
— Но я не готовился, не тренировался. И потом я все же не высотник. Сознайся, Нурис, тут без тебя не обошлось.
Нурис засмеялся:
— Да, я говорил. Но Рем Викторович вас давно ведь знает.
— Когда ехать?
— Через месяц. Мы ещё успеем потренироваться. И вот ещё что, напишите для Рема Викторовича тему ваших исследований и её обоснование. Прямо сейчас. Я заеду и заберу.
Это сделать нетрудно. Мои научные интересы остаются почти теми же. И я не стал раздумывать долго:
— Хорошо, Нурис, я еду. Спасибо.
Вот почему Хохлов просил меня недавно изложить для него письменно соображения о прикладном значении альпинизма. Теперь все ясно.
Экспедиция называется Гималайской, но официально именуется Комплексным научным высокогорным отрядом МГУ. Выезд ее в Гималаи намечается в 1980 году вместе с командой советских альпинистов, планирующих восхождение на высшую точку мира — пик Эверест (8842 м). Рем Викторович постепенно сколачивал вокруг себя ядро экспедиции, подбирая ученых самых разных специальностей из числа альпинистов. Важно только, чтобы темы их исследований были связаны с высокогорьем. За несколько лет, проведенных совместно на больших высотах Памира и Тянь-Шаня, эти люди должны были сработаться, притереться друг к другу, и тогда из них мог бы получиться коллектив, способный работать в самых трудных условиях высоты и одновременно способных дать хорошие результаты в комплексных научных исследованиях высокогорья. А необходимость этих исследований доказывать не приходится, нивальный пояс гор в настоящее время изучен в гораздо меньшей степени, чем, скажем, Арктика или Антарктида. В 1975 году в отряд входили только четыре человека — начальник отряда доктор географических наук Г. Н. Голубев и кандидаты наук Н. Н. Володичев, Н. А. Урумбаев и