— особенно. Она вьётся по склонам, избегая крутых подъемов, выбирая самый удобный путь, и приводит прямо к цели.
Подходы к вершине — время для размышлений. Чего только не передумаешь, часами шагая по этим тропкам с рюкзаком за спиной!.. Мы ходим вместе давно, и постепенно в команде сложилось распределение обязанностей. Ким Кочкин - первый. Он прекрасный скалолаз и очень вынослив. Смелость его граничит с отчаянной удалью, он иногда рискует, Киму нужна надёжная страховка и авторитетный совет, а то и приказ.
Володя Машков — это человек «за всё». Он несёт тяжелый рюкзак, работает на льду, идет первым, когда Киму надо отдохнуть. Как врач, он отвечает за нашу аптечку. На его обязанности лежит также фотографирование и, при необходимости, рация. (Володя в нашей команде появился, когда понадобилось заменить травмированного Мишу Кондратенко. На первом же восхождении мы поняли, что не ошиблись в выборе.)
Костя Семенюк, огромного роста, совершенно лысый парень в очках — наш тяжеловес. Он идет последним, несет груз и выбивает крючья. Костя так наловчился в этом деле, что вытаскивание крюка, на которое другие бы затратили немало усилий, занимает у него всего несколько секунд. Он дёргает их куда легче, чем хирург-стоматолог зубы, — глянет раз, стукнет молотком, потом подцепит, дёрг... и крюк уже звенит на карабине. Костя несёт примус и бензин. Продуктов ему давать нельзя, только консервы: его рюкзак, спальный мешок, пуховый костюм и вся одежда пропахли бензином.
В тот раз мы шли на последнее восхождение сезона. После тренировок мы сделали уже два восхождения пятой категории трудности, нам нужно было третье.
Пройдя длинный утомительный подъем по крутой морене, где камни при каждом шаге едут вниз и кажется, что ты топчешься на месте, мы выходим наконец на ледник, идем по льду под «нашу» стену и, выбрав на боковой морене место, куда не долетают камни, ставим палатку. Костя с Володей принимаются за приготовление ужина, а мы с Кимом идем взглянуть на стену.
К полудню горы меняют свой облик. Освещённые сверху скалы теряют рельефность и громоздятся тёмными, нерасчленёнными глыбами. Вдали появляется дымка. Пришедшие невесть откуда облака делают горы пятнистыми.
Стена выглядит внушительно. Высота её девятьсот метров. Много гладких и крутых участков, и есть один участок со льдом. Почти беспрерывно то там, то здесь по стене со свистом и грохотом летят камни. Они ударяются о скалы, скатываются в нижние кулуары, где лежит снег.
Достаю из кармана описание маршрута, и мы с Кимом, поглядывая на стену, проходим маршрут глазами от подножья до вершины.
— В общем-то идется, — заключает Ким, — ничего страшного. Постояла бы только погода.
Я смотрю на стену и, как всегда в таких случаях, испытываю двоякое чувство. Мне хочется её пройти. Я муравей перед ней, перед этой громадой, и мне хочется вступить с ней в единоборство и победить. Но в то же время сосет под ложечкой, где-то в глубине души, копошится что-то холодное. Невозможно понять, что это такое — то ли страх, то ли неудовлетворение собой, своей неуверенностью. Хотелось бы мне знать, испытывает ли Ким подобное чувство? Наверное, оно ему знакомо: ведь если бы не было страха и сомнений, неинтересно было бы и идти на эту стену.
—Ну как, Саныч? — спросил Володя, когда мы вернулись к палатке.
—Будь здоров!
—Стена как стена, — сказал Ким, — ходили люди, и мы пройдем.
—Это, конечно, не пик Победы, Володя, и не западная стена южной Ушбы, это обыкновенная стена пятой категории, но, мне кажется, она сложнее, чем то, что мы прошли в этом году.
— Сложнее или опаснее? — спросил Костя.
— Сложнее. Камни летят, но мы проскочим кулуары поутру, когда их не будет. А дальше камнепада не должно быть, все-таки какой-то контрфорс намечается, хоть и стена.
Мы съели всё приготовленное Володей и Костей, напились впрок чая и залезли в спальные мешки ещё засветло, чтобы хорошо выспаться и пораньше выйти. Я курил, высунувшись до пояса из палатки, потому что был единственным курящим в группе. Костя лежал на животе и смотрел на стену, а Ким и Володя легли ногами к выходу, «валетом» с нами: так свободнее.
—Я вот думаю, — прервал молчание Ким, — сделали мы две стены, сделаем и эту, третью. И никто, кроме нас самих, не узнает, что это такое. На заводе считают, что я отдыхаю, вроде как в Сочи. Дома давно уже принимают за сумасшедшего. Мы к этому привыкли, Плюем... Но ведь неправильно. Как вы думаете, Сан Саныч?
Я был несколько удивлен. Ким суров и немногословен. Работает токарем на одном из барнаульских заводов, читает мало. Застенчивый и стеснительный, Ким избегал «умных» разговоров. Для него легче сводить альпинистов на восхождение, чем потом рассказать о нем. На разборе из него слова не вытянешь. Но Ким хорошо разбирается в людях, очень тонко чувствует красоту природы и бесконечно предан горам. Однако он об этом никогда не говорит.
—А разве тебе мало, Ким, того удовлетворения, которое ты получаешь от восхождения? — ответил я.
— Это правильно, удовольствие мы получаем. Но обидно, Саныч, что люди многого не знают и не понимают... Вы должны написать об этом. Чтоб все прочли и имели представление, чтоб это было понятно каждому.
Подумав, я ответил:
— Это не так просто, Ким.
— Таких книг об альпинизме у нас нет, сказал Володя. — Пишут обычно так: «Далее следует участок трудных скал с небольшим количеством зацепов. Протяженность участка около тридцати метров, страховка крючьевая». И в скобках - «четыре крюка».
— Точно, точно, — подтвердил Ким.
И еще: «Подъем в пять часов, выход в пять сорок пять. К шести подошли под взлет, ведущий к первому «жандарму» [9] , и начали подъем по ледовому склону крутизной около 60—65 градусов».
(Жандарм — скальная башня на гребне, преграждающая путь.)
А что чувствуют при этом люди, что они думают, их переживания — этого нигде не описано. А для чего мы ходим? Для души, чтобы как раз и получить эти переживания.
— Ну, для чего мы ходим, это не совсем ясно, — раздался скептический голос Кости.
— Почему не ясно? — возмутился Ким.
Костя повернулся к нему и сел, подпирая головой конек палатки.
— Знаешь, Ким, люди разные на свете бывают. Вот мы ходим для души, как Володя говорит, а другие для разряда и славы, чтобы получить мастера спорта. А некоторые инструкторы на этом зарабатывают. Ведь так, Сан Саныч?
— Как сказать... Люди, конечно, бывают разные, и даже у нас, в горах. Но вот такую стену не сможет человек делать за деньги: не потерпят его горы. И потом, я тебе скажу, не любя этого дела, никто не станет им заниматься даже ради профессии. Не мёд. А в том, что люди хотят получить разряды, стать мастерами, ничего плохого нот. Каждое дело должно иметь свое завершение. И вы должны стать мастерами. Взгляды могут быть разными, но всех нас объединяет всё-таки что-то общее. К сожалению, насколько мне известно, у нас мало кто занимается вопросами психологии альпинизма.
— Психология! — засмеялся Володя. — Какая уж тут психология?
...Я понимаю Кима. Вы посмотрите хотя бы, как рисуют альпинистов. Возьмите любой журнал, везде одно и то же: на всех рисунках альпинист лезет на гору, цепляясь ледорубом. Так все и думают, что по скалам ходят при помощи ледоруба.
Я решил воспользоваться случаем и вызвать ребят на откровенность.
— Раз уж заговорили об этом, скажите мне, что заставляет вас завтра лезть на эту стену?
Костя не стал долго раздумывать, он сразу сказал:
— Я, например, люблю природу и хожу, чтобы любоваться природой.
— Володя захохотал. Костя... ох! Какая же тут природа! На этой стене?!
Но Костя упрям, он стоял на своем.
— Очень даже хороша природа. Суровая природа. И я люблю на нее смотреть. Это моё дело, и нечего смеяться.
— Ну а ты? — спросил я Кима.
Ким был недоволен таким оборотом разговора.
— Потому, что люблю это дело, и все тут, — сердито ответил он. — Если я перестану ходить или не смогу, значит, мне конец.
Мы немного помолчали, обдумывая слова Кима. Потом я повернулся к Володе:
— А ты?
Машков был уже готов к вопросу.
— Вы читали, конечно, «Аннапурну» Эрцога? Может быть, помните, там есть предисловие Люсьена Деви — председателя французской альпинистской ассоциации?
— Ну как же... На это все обратили внимание, хорошо сказано.
— Так вот и мне кажется, что это самое правильное определение сущности альпинизма. Лучше не скажешь.
Я понял, что после высказывания Кости и сердитого ответа Кима, вызванного неумением изложить свои мысли, Володя из тактичности не хотел блеснуть умной цитатой. Но Ким тут же спросил:
— А что он говорил?
Тогда я процитировал: «В борьбе с вершиной, в стремлении к необъятному человек побеждает, обретает и утверждает прежде всего самого себя». Володя продолжил: «В крайнем напряжении борьбы, на грани смерти Вселенная исчезает, оканчивается рядом с нами. Пространство, время, страх, страдания более не существуют. И тогда все может оказаться доступным. Как на гребне волны, когда во время яростного шторма внезапно воцаряется в нас странное, великое спокойствие. Это не душевная опустошенность, наоборот — это жар души, ее порыв и стремление. И тогда мы с уверенностью осознаём, что в нас есть нечто несокрушимое, сила, перед которой ничто не может устоять».
...Выходим в темноте. Немного подташнивает, то ли от выпитого шоколада, то ли от того, что рано встали. Снег в кулуаре твёрдый, смёрзшийся, в нём с трудом выбиваются ступени. Несколькими сильными ударами можно проделать только отверстие для носка ботинка. Горы молчат, все камни вмёрзли в лед, и камнепада можно пока не опасаться. Но кулуар всё-таки лучше проскочить побыстрее. Мы связываемся, я нахожу подходящий выступ, перебрасываю через него веревку для страховки, и Ким, убрав айсбайль [10]