Взяв пару бумажных полотенец из диспенсера у раковины, она вытерла лицо и руки. Затем она вернулась в кабинет, чтобы снова позвонить Меган, как и обещала.
Сделав это, она предупредила своих сотрудников, чтобы они вызвали службу безопасности, а также её, если Роджер снова появится. Но она не смогла придумать никаких других мер предосторожности.
Если старик появится, ей придётся выбирать между Землёй и Иеремией. Она не могла бросить вызов лорду Фаулу, защищая Землёй, не бросив сына; а этого она не сделает. Сколько бы людей ни погибло и сколько бы красоты ни было уничтожено.
Возвращаясь домой после работы, она невольно всматривалась в каждое лицо, каждую фигуру, мимо которой проходила. Тревога застилала её периферийное зрение охрой, добавляя годы и уныние каждому мужчине, которого она не узнавала. Однако она не видела никаких признаков опасности.
И вскоре она добралась до дома: небольшого двухэтажного деревянного дома, который она купила, когда решила усыновить Джеремайю. Припарковавшись на короткой подъездной дорожке, она на несколько минут задержалась в машине, давая себе возможность отбросить все заботы и сосредоточиться на сыне.
Благодарность, которую она так часто испытывала, возвращаясь домой, помогала ей сосредоточиться. Ей не приходилось самой заботиться о доме. Соседка, чьего сына она вылечила после автомобильной аварии, ухаживала за ней за газоном. Семья женщины, которая стала одним из её первых успехов в Мемориале Беренфорда, обеспечивала её всем необходимым: латала протекавшую крышу, адаптировала тепловой насос к смене времён года и каждые несколько лет перекрашивала стены. А дважды в неделю приходила благодарная жена, чтобы убрать, приготовить и постирать: простая благодарность Линден за её внимание к её расстроенному мужу.
Линден ценила эту помощь. Она значительно упростила ей жизнь. И она была благодарна, что живёт в обществе, которое ценит её поступки.
К тому же, её благодарность Иеремии была слишком велика, чтобы выразить её словами. Он был центром её жизни. Он дал ей применение способности любить, которую она познала от Ковенанта; от Сандера и Холлиан, Первой и Пичвайф; и от Земли. Одно его присутствие, казалось, придавало ей силы. Он был подобен цветку, распустившемуся внутри неё, хрупкому и бесценному. Она не могла бы сорвать его или отвернуться, не распустив себя. Тот факт, что его лепестки были смяты в кулаке Презирающего и так и не обрели своей первоначальной формы и аромата, лишь заставлял её ценить его ещё больше. Пока он оставался с ней, она никогда не падала духом.
Томас Ковенант сказал ей, что некоторые решения не могут служить злу, каким бы тяжким вредом они ни казались для Земли. Когда его призвали на последнюю защиту Ревелстоуна, он отказался подчиниться: не потому, что не любил Землю, а потому, что в его нынешнем мире маленькую девочку укусила гремучая змея, и ей нужна была его помощь. Этот отказ задержал его прибытие в Землю на много дней. И в те ужасные дни многие из самых доблестных воинов Земли пали. Однако условия задержки позволили ему бросить вызов Лорду Фаулу способами, которые иначе были бы невозможны. В конце концов, отказ Ковенанта от Земли ради маленькой девочки обеспечил поражение Презирающего.
Линден горячо молилась о том, чтобы обещание Завета сбылось и для нее.
С этими словами она вышла из машины, поднялась по ступенькам на крыльцо и вошла в свой дом.
Дверь впустила её во владения Джеремайи, и ей тут же пришлось пригнуться. За время её отсутствия короткий коридор, соединявший гостиную с одной стороны, столовую с другой и лестницу на второй этаж, превратился в высокий, разветвлённый замок из игрушечных игрушек.
Над ней по обеим сторонам возвышались башенки из деревянных прутьев и круглых соединителей. Если бы она не пригнулась, то ударилась бы головой о натянутый между ними воздушный вал. Другие валы соединяли башни с центральной цитаделью: за ней тянулись еще башни. Все сооружение было одновременно невероятно сложным, изобилующим деталями, такими как балконы и бартизанки, и идеально симметричным, сбалансированным во всех своих частях. Странность ее входа, пешеходной зоны, предназначенной для самого обычного использования, придавала ему нечто сверхъестественное, почти эфемерное, как будто какой-то волшебный замок наполовину перенесся из своего собственного волшебного царства и его очертания, очерченные тонкими прутьями и колесами, можно было различить, словно проблеск в ином измерении бытия. В лунном свете, размытое и нечеткое, оно казалось бы порождением снов.
Возможно, так оно и было. Мечты Джеремии, как и сам его разум, были ей недоступны. Только эти замки и другие его конструкции давали ей представление о видениях, которые наполняли его голову и определяли его тайную жизнь.
— Сэнди? — позвала она. — Джеремия? Я дома — .
— Привет — ответила Сэнди. — Мы в гостиной.
— Иеремия, — добавила она, — дом твоей матери — .
Одной из черт, которые Линден ценил в Сэнди больше всего, было то, что она всегда относилась к Джеремайе так, как будто он обращал на нее внимание.
Улыбаясь, Линден пробралась между башенками в гостиную.
Сэнди отложила вязание, когда вошёл Линден. — Привет — снова сказала она. — Мы собирались убрать Лего, но я хотела показать тебе, что он сделал — . Она обвела жестом комнату, довольная тем, чего добился её подопечный.
Линден привыкла к проектам Джеремайи. Тем не менее, на этот раз она остановилась и замерла, потрясённая. Сначала она не могла постичь значение увиденного.
Сэнди сидела в кресле в углу комнаты. Напротив неё Джеремайя стоял на коленях на полу, как обычно, когда не был занят, расставив ноги по обе стороны от себя, сложив руки на животе и подложив под них ладони, и тихонько покачивался.
И между ними —
От пола до пуфа посередине ковра он построил гору из взаимосвязанных кубиков Лего. Несмотря на упрямо прямоугольную форму Лего и их безупречные основные цвета, его конструкция, несомненно, представляла собой гору с неровными оврагами, изрезанными по её склонам и подножиям, с выступающими обрывами. Однако она также напоминала титана, стоящего на коленях у края пуфа, упирающегося локтями в его поверхность и дерзко воздетого к небу. Между его ног расширялся каньон, а икры уходили в пол. Вся конструкция возвышалась почти до уровня плеч Линдена.
Гора или титан был обращен к дивану; и там Джеремайя тоже потрудился. Он поправил одну из подушек сиденья так, чтобы её угол выступал наружу; и из этого угла, словно с мыса, на пол он выстроил новый замок. Однако этот замок был совершенно не похож на его возвышающуюся, воздушную конструкцию у входа. Вместо этого он напоминал клин, словно продолжение угла подушки – клин, выдолбленный, а не построенный для жилья. Его высокие стены были украшены крошечными окнами, искусными валами и изящными зубцами, настолько реалистичными, несмотря на материалы, из которых они были сделаны, что их можно было бы нарисовать по памяти. А на вершине клина стояла крепкая сторожевая башня, почти в половину высоты самого клина, соединённая с главным замком обнесённым стеной открытым двором. В основании башни, и ещё раз в основании высокой башни, он устроил входы, похожие на туннели, охраняемые воротами, которые закрывались, словно зубы.
— Иеремия — невольно выдохнула Линден, — о, Иеремия — в то время как все ее страхи нахлынули на нее, а сердце подскочило к горлу, словно она вот-вот задохнется.
Она уже видела подобные фигуры раньше. Она узнала их, хотя они были сделаны из блестящего пластика, сплошь плоские и с прямыми углами. Сходство было слишком явным, чтобы спутать. Гора была Горой Грома, древним Гравином Трендором, недра которого были полны Уайтворренов и погребённого зла. А замок, без сомнения, был Ревелстоуном, Крепостью Лорда, высеченной в недрах горного мыса великанами за тысячелетия до того, как она узнала о нём во время своего пребывания с Томасом Ковенантом.
Она их видела, а вот Иеремия – нет: никогда в жизни. Он не сопровождал её в Землю после убийства Ковенанта.
Но каким-то образом он, казалось, знал такие места.
Его знания тревожили её. За те годы, что она была его матерью, он создал сотни или тысячи конструкций, но до сих пор ни одна из них никоим образом не намекала на Страну.
— Линден? — с тревогой спросила Сэнди. — Что случилось? Что-то не так? Я подумала, ты захочешь увидеть… —
Хотя Линден выдохнула его имя, Джеремайя не поднял на неё глаз и не отреагировал на звук её голоса. Вместо этого он медленно покачался, как всегда, когда не собирал или не разбирал одну из своих конструкций. Он должен был закончить с этим. Иначе его было бы трудно отвлечь от работы.
— Боже мой! — подумала она в смятении и возмущении. — Он угрожает моему сыну. Лорд Фаул замышлял зло для Джеремии — .
Не обращая пока внимания на Сэнди, она опустилась на колени перед Джеремайей и обняла его, словно одно лишь её объятие могло защитить его от злобы Презирающего.
Он пассивно принял её объятия, не прикасаясь к ней, не поворачивая головы и не фокусируя взгляд. Она знала лишь, что он заметил её на каком-то уровне – что его нервы ощущали её присутствие, хотя разум – потому что он перестал качаться, пока она его не отпустила.
Хотя она знала его десять лет и восемь лет была его приемной матерью, он по-прежнему давал ей лишь самые незначительные указания на то, что знает о ее существовании.
Однако она давно приняла его таким, какой он есть. Ей было достаточно тонких намёков. Она любила его так сильно, что хватило на них обоих.
— Линден? — переспросила Сэнди. — Я что-то сделала не так? —
Линден закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Прости меня — сказала она Сэнди. — Я не хотела тебя напугать. Всё в порядке. Ты ничего не сделала. Это просто одно из тех же чувств. Когда я увидела всё это, — она судорожно сглотнула, — я запаниковала. Не могу объяснить — .
— Понимаю — . Сэнди испытала явное облегчение. Она любила Джеремайю: Линден в этом не сомневался. — Не беспокойся об этом — . Затем она спросила: — Могу ли я что-то сделать? —