{2} в Задаре; Т. Пилотич, уездный в . . .; Р. Патак, прапорщик из . . ., о чем свидетельствует собственноручная запись самого фра Брне. В упомянутой записи (помеченной 1502 годом и занесенной в глаголический Часослов, в котором имеется еще много других записей) упомянутый фра Брне предлагает своим преемникам поминать на малой мессе имена сих людей… В Зврлеве еще рассказывают, будто он хорошо пел под гусли и мог окликнуть человека, находящегося от него на расстоянии часа ходьбы, до того зычен был его голос».
«Фра Мартин (1545, † 1565, †† 1630). Из прихода . . . Дважды убегал от турок через реку… был ранен пулей православного… В собственноручной записи говорится, что он никогда не вкушал рыбы, ни вареной, ни жареной, ни морской, ни речной (настолько она была ему противна), что является диковинной тайной его естества!..»
«Фра Ерица (1631, † 1652, †† 1710). Находился в Котарах, когда сердары Янкович и Накич{3} прогнали турок… Много перенес в изгнании, но еще больше от злых и коварных людей за содеянный и уже искупленный великий грех. Во время его пребывания в монастыре один из Ерковичей умер послушником, другой бежал и только третий был посвящен в монахи… Напоследок фра Ерица стал духовником епископа, и тот возлюбил его зело…»
«Фра Бортул (1709, † 1729, †† 1776). Сей достославный священнослужитель в голодный год привел множество православных семей в лоно католичества, за что генерал нашего ордена вызвал его в Рим, представил святому отцу папе Клименту, и тот оказал ему многие почести; однако на обратном пути, едучи верхом из Задара, фра Бортул упал с лошади и сломал ногу, отчего долго болел… Когда в 1756 году опять начался голод, он скупил хлеб, выгодно продал его крестьянам и на барыши приобрел для монастыря виноградник в горах, ныне оцениваемый в 30 000 флоринов».
«Фра Виченцо (1774, † 1793, †† 1835). После падения дожа отправился вместе с далматинской знатью в Вену, к священному престолу, с изъявлением покорности цесарю от лица всей Далмации{4}. Сидел на обеде у цесаря и разговаривал с ним… Когда французы распустили наш святой орден, а братья разбежались по приходам, фра Виченцо оставался один-одинешенек в монастыре в продолжение восьми лет… Много он претерпел за это время от православных гайдуков, которые в ту пору учиняли страшные зверства. Однажды упомянутые гайдуки отрезали ему правое ухо, и он остался без уха до самой смерти».
В наше время найдется с десяток семейств Ерковичей, однако уже с давних пор они делятся на три ветви, под кличками: Живоглоты, Зубастые и Обжоры.
Принимая в соображение эти клички, кто-нибудь мог бы подумать, что Ерковичи презираемы своими земляками, однако это вовсе не так. Не только в приходах святого Франциска, но даже в Зврлеве никто никого не называет настоящим именем или настоящей фамилией, у каждого есть свое прозвище. И хотя упомянутых фратеров уважают после бога паче всего, тем не менее и они не могут избежать сего народного крещения. И, следовательно, это просто обычай, если хотите, злой обычай, и только. А то, что род Ерковичей в народе почитался всегда как святая лоза, тому есть множество убедительных подтверждений; но мы приведем только три.
Перво-наперво не только в Зврлеве, но и во всей округе, заводя речь о старых временах, обычно замечают: «Это случилось во времена фра Мартина Живоглота, или фра Бортула Зубастого, или фра Вице Обжоры и т. д. — ну, так же точно, как скажет босниец: «При бане Кулине»{5}, а герцеговинец: «При герцоге Степане»{6}.
Во-вторых, милушане — народ весьма «прихватливый» (так называют там воров) — предпочитают «прихватить» у Ерковичей сосунка, чем у кого другого овцу-яловку, будучи уверены, что мясо из стада Ерковичей слаще.
Еще один пример, и хватит. Несколько лет назад поссорился один из Ерковичей с соседом. Еркович, человек задиристый, ударил соседа; тот держал в руках топор, замахнулся он на Ерковича, однако быстро спохватился, повернул его обухом, хватил Ерковича по лбу и убил его. На вопрос судьи, почему он так поступил, убийца ответил: «Ей-богу, мне нисколько не жаль, что убил его, но я никогда бы не простил себе, если бы пролил его кровь, потому что их кровь даже в девятом колене крови просит».
Род Ерковичей во многом отличается от прочих пришлых и коренных родов. Живоглоты и Зубастые большей частью народ приземистый, с длинными шеями, костистый и волосатый. Обжоры в большинстве своем маленького роста, плотные, с весьма скудной растительностью. У всех Ерковичей крупные зубы и почти у всех немного вывороченные губы, темные волосы и серые глаза. Все весьма «нищие духом» (в евангельском значении этого слова), миролюбивы, лакомки, а если «прихватливы», то самую малость.
Само собой разумеется, что главной ветвью среди Ерковичей считается та, в которой есть живой фратер. Фра Вице (1774, † 1793, †† 1835), тот самый, которому «гайдуки отрезали правое ухо и который остался без уха до самой смерти», был из Живоглотов, Живоглотом был и фра Брне III (1819, † 1838, ††?). У сего последнего было три брата: Ера, Юра и Бара, или, как их в Зврлеве прозывали, «Космач», «Шакал» и «Гнусавый». Космачом — за густую шевелюру, Шакалом — потому что был худ, как щепка, а Гнусавым — потому что говорил в нос. И так как в ту пору ветвь Живоглотов пребывала в святом ордене, а Космач являлся старейшиной рода, то мы расскажем о нем и его семье особо в следующей главе.
IIКосмач и Космачи
Ера Йозов Еркович, «Живоглот», «Космач» — колченогий здоровяк с бычьей шеей и круглой крепкой головой, о которую можно разбить буковую доску. Его рыжие усы лезут в ноздри и достигают ушей. Зубами он может надкусить монету, а в пальцах расщепить крепкую сухую палку. В один присест он одолевает двухлетнего барана, но пить много не может. При всем том Космач кроток, как овечка, и потому его жена, тщедушная и невзрачная Барица, или «Хорчиха» (как ее прозвали за зеленые глаза), могла бранить его за милую душу.
Космач жил отдельно от братьев и был самым из них богатым. А так как даже для святой лозы богатство штука не лишняя и так как не худо знать, чем должен обладать человек, чтобы прослыть в Зврлеве богачом, то послушайте, чем владел Космач.
Недвижимое имущество: дом под черепицей в пятнадцать локтей длиной; у дома навес для скота; за домом сад и с десяток моргов каменистой зврлевской земли; под горой около пятнадцати мотыг виноградника и небольшая саженая роща.
Движимое имущество: жена Хорчиха, три сына, две дочери, две коровы, двадцать овец, два осла да свинья на закол.
В урожайные годы Космачу хватало своего хлеба до рождества, а затем до самого петрова дня он продавал вино, — если уродится виноград, — шерсть и масло, сыр и яйца; летом и осенью продавал фрукты и круглый год в городе на базаре — дрова. Кроме того, Хорчиха по целым дням ткала, и ее тканье тоже приносило какой-то доход.
Вот таким-то образом в доме Космачей сводили в урожайные годы концы с концами. Правду сказать, и потребности у них были очень скромные. Только бы вдоволь пуры[8], а по праздникам малость мяса да глоток разбавленного вина — коминяка, чтобы не давиться сухим куском, только бы сермягой прикрыть тело — и ладно! По одному этому можете судить, как жили Шакал и Гнусавый, не говоря уж о прочих Ерковичах. Однако бедность ни для кого не порок, а тем более для святой лозы!..
А когда урожай подводил?
Что ж! Когда подводил урожай, то и тогда кое-как сводили концы с концами; Хорчиха ткала дни и ночи напролет, нагруженные дровами ослики, подгоняемые Космачом, чаще прежнего семенили в город, а самое главное, Космач, Хорчиха и Космачата, когда приходила такая беда, потуже затягивали пояса. Правда, в лихую годину помогал фра Брне; старшему брату — в полную меру, двум младшим — понемногу. Делал это духовный отец по доброте сердечной, однако скрывать не станем: тут таилась еще одна важная причина. Мы уже говорили, что Ерковичи были лишь самую малость «прихватливы». Но голод не тетка, а человек — всего-навсего человек, и, если не предупредить зло, сраму не оберешься!
А сейчас перейдем к основному.
Космач к тому ж вроде был и самым порядочным среди своих земляков. Говорю: вроде, потому что наверняка не знаю. Он клялся, что никогда ни у кого ничего не украл, кроме двух коз у дядьев, да и то еще до женитьбы и по наущению покойного дяди Юреты; однако и зврляне клялись, что на его совести по меньшей мере тридцать голов мелкого и крупного скота и немало монастырской утвари. Как тут рассудишь по справедливости? Несомненно, все это преувеличено как одной, так и другой стороной. Вероятно, так полагали и власти; разделив это число пополам и приняв во внимание, что житель Зврлева, «прихвативший» не более пятнадцати голов скота, вовсе не переступил границу честности и вполне достоин быть народным представителем, они назначили Космача зврлевским старостой. А зврляне по сему случаю только заметили: «Легко быть святым тому, кому бог отцом приходится!» Сиречь: фра Брне — бог, вот Космачу и легко!
И в самом деле, фратер любил Космача больше других братьев и прочих родственников, любил его, как хлеб вино любит. Если б вы знали, сколько раз он обедал с ним, именно с ним, за одним столом, и в монастыре и по приходам! С Космачом фратер и разъезжал. Два раза они вместе даже в Задар ездили! Фратер простил ему долг, покрыл ему черепицей крышу, купил скотину, по его же рекомендации Космач стал старостой, и т. д.
Шакал, Гнусавый, Культяпка, Ругатель, Храпун, Сопляк и прочие отпрыски святого древа завидовали Космачу, и не столько его обедам или поездкам, погашению долга или сооружению крыши, начавшей плодиться скотине или назначению в старосты, сколько той надежде, которую он втайне лелеял.