Я наблюдал за ней около трех месяцев, чтобы сформировать свое мнение об этой особе, и исследовательская работа была закончена: мне стало понятно, что это идеальный экземпляр для моей картины. Будучи художником, я искал определенные детали, чтобы мое полотно вышло без единого изъяна. Очень педантично, узелок за узелком я плел свой кровавый перформанс под названием «Момент», и конечную точку определила именно Сьюзан: это она, сама того не подозревая, подсказала мне, где состоится представление. «Спасибо тебе, моя милая Сьюзан, моя муза. Ты идеальна», – прошептал я, глядя на Сьюзан, пересказывающую очередную серию исторических фактов.
Для этой девушки каждое слово, каждое движение проходили через этап внутреннего конфликта, она заставляла себя делать все это, говорить все это, улыбаться и производить впечатление счастливого человека. И все верили ей, все, кроме меня и ее близких. Гости Праги, зачарованно слушающие Сьюзан, даже не подозревали, что она избегает объятий и прикосновений посторонних людей и немного заикается, когда говорит про мужчин. А еще Сьюзан втайне мечтает покончить жизнь самоубийством. Я читал ее дневник, в котором она в деталях описывала возможные виды своей смерти. Мне больше всего понравился ее вариант поджечь свою комнату, но перед этим закрыть дверь на замок и выкинуть ключ в окно. «О, Сьюзан. Меня это чертовски взбудоражило», – мои глаза заблестели.
А чего стоит вариант прыгнуть с Карлового моста прямо на бетонную основу! Сьюзан очень изобретательная блондинка, она наверняка могла бы стать мне хорошей напарницей. Хотя она уже напарница, только не знает об этом.
Да, в мире много тайн, и у каждого из семи их предостаточно. Каждый, кто называет себя человеком, имеет пару скелетов в шкафу, и сегодня я расскажу вам обо всех секретах своей любимой семерки.
Если Сьюзан предпочитала кормить себя знаниями, впихивая их в свой ум и утрамбовывая, чтобы новыми слоями забить внутренний гной, который так и рвался наружу, то Джек, предприниматель из города Хантингтон, что в Западной Виргинии, пытался быть максимально деятельным. Он не давал себе ни минуты покоя, потому что боялся одиночества.
Движение
Маленьким мальчиком Джека случайно закрыли в подвале. Думая, что трехлетнего сына мать отвела в детский сад, отец, хлопнув дверью подсобного помещения на нулевом этаже, где Джек разбирал свои игрушки, закрыл его, повернул два раза ключ в замочной скважине, выключил общий свет и вышел из дома. Только вечером после работы родители выяснили, что записку, в которой мама Джека попросила мужа отвести сына в садик, никто не видел, как никто и не понимал, где сейчас сам Джек. Перерыв весь дом, отчаявшиеся родители открыли дверь в подвал и обнаружили там своего сына, спокойно сидящего в темноте и смотрящего в одну точку. Они долго трясли его за плечи, приговаривая: «Джек, Джек, родной, извини нас, Джек…», но тот как ни в чем не бывало продолжал своим взглядом сверлить пространство. Он жутко напугал родителей. После десяти минут молчания он спокойно повернулся и, пристально смотря в глаза отца, холодным, взрослым голосом сказал ему: «Я тебя ненавижу». В ту секунду умер ребенок, на свет появился новый Джек, тот самый Джек, который больше не позволял себя обидеть.
Уже в шесть лет Джек начал зарабатывать свои первые деньги: он перепродавал жвачки и шоколадки, уверенно убеждая друзей совершить покупку.
В восемнадцать лет Джек уже ездил на форде 1981 года, желтого цвета. Родные не понимали, откуда у Джека так развита деловая хватка, но сам Джек знал – все из-за его активности. Он никогда не мог остановиться. Он всегда был в движении, но это стремление было не его природой, это было необходимостью: он просто боялся снова вернуться в те воспоминания трехлетнего ребенка, когда родители заперли его в подвале одного, в темноте.
Предприимчивый Джек уже и забыл о том случае, а вот его подсознание – нет, оно все прекрасно помнило и давало знать старине Джеку, что лучше не копаться в старом дерьме, лучше заняться хоть каким-нибудь делом, лишь бы уберечь свой разум от воспоминаний. Страшный ужас возникал, стоило сорокатрехлетнему брюнету, отцу троих детей и долларовому миллионеру, остаться одному в темноте – мрак пожирал его изнутри.
Еще один идеальный материал для картины был перед моими глазами. Он с открытым ртом слушал, что говорит изнасилованная в отрочестве Сьюзан. Тайны этих двух дурманили меня, и все из-за того, что я знал их настоящими, а не те роли, которые они сейчас играли. Оттраханная умница и предприниматель, боящийся темноты. Они убегали от себя, боялись коснуться своих страхов. Сьюзан вытесняла боль знаниями, а Джек – движением и деловитостью. Каждый затыкал свою дыру как мог, но закупорить трещину не значит избавиться от нее.
Джек занимался животноводством. В двадцать два года он пришел на ферму как помощник, а после семи лет работы возглавил ее, еще через четыре ферма стала его собственностью.
В тридцать три года Джек, собственник бизнеса, уже был женат и имел одного сына, в тридцать пять у него появилась еще дочь, а в сорок – вторая.
Он любил путешествовать и предпочитал это делать один, ему думалось, что так он может немного перезагрузиться от рабочей рутины, но, оставаясь наедине со своими мыслями, всегда понимал, что его поступок – глупый, ведь он снова боялся их, своих мыслительных рисунков.
Джек вел активный образ жизни. Он бегал по утрам, слушал тяжелый рок и играл на барабанах. Стороннему наблюдателю могло показаться, что предприниматель из Виргинии – пример для подражания: прилежный семьянин, добросовестный бизнесмен и увлеченный романтик. Но внутри него кипела серная кислота, разъедая его и толкая на бесконечное движение, от которого он чертовски уставал.
Джек часто представлял себя в спокойной атмосфере, где он – укутанный в одеяло, при свечах, дети обнимают его, передавая свое тепло, а любящая жена подносит всем горячий какао с маршмеллоу. В мечтах он мог испытывать от этого настоящее счастье. Но случай из детства не давал ему возможности полностью расслабиться, и поэтому Джек был всегда начеку, как заряженный пистолет. Если картинка в его голове вдруг реализуется, то, он уверен, все равно напряжение никуда не денется. Ему незачем было отлеживать бока при этих гребаных свечах, если в любом спокойном состоянии он может чувствовать только страх. Лучше тогда встать на ноги и снова начать свое непрерывное движение, как белая акула. Крутить эти педали и ни при каких обстоятельствах не останавливаться.
Джек был хомячком в своей клетке, он был человеком, который бежал в колесе от себя самого. Хоть к нему и пришел материальный успех, но это самое меньшее, чего ему хотелось.
Не спрашивайте, откуда я все это знаю. Исписанные по ночам его дневники, нарисованные монстры и неразборчивые зачеркивания на полях характеризовали Джека как человека, ведущего эмоциональную борьбу внутри. Война, начавшаяся сорок лет назад, не останавливалась ни на секунду. В его голове так и слышны фразы, посвященные его отцу: «Я тебя ненавижу», но ненависть была направлена не на отца – он ненавидел себя, из-за того что так испугался мрака подвала, из-за того что обмочился и даже побоялся позвать на помощь, потому что страх сдавил ему горло и сжал крепкой хваткой голосовые связки. «Слабак, – усмехнулся я. – Джек, ты такой слабак. Ха-ха». Я ощутил приятное волнение, когда вспомнил историю этого парня, глядя, как тот, не закрывая рта, слушает умницу Сьюзан, выдающую очередную заученную фразу.
Солнечные лучи падают в серую дымку в конце Вацлавской площади. Преломляясь от концентрированного водяного пара, свет образует редкое природное явление – легкий туман в солнечную погоду. Видно, сама Вселенная подсказывает мне, что мои деяния правильные. Туристы продолжают ходить взад и вперед, бубня, шаркая ногами, жуя огромные сосиски и запивая теплым глинтвейном.
Я напрягся, посмотрев на свою следующую жертву – шестидесятидвухлетнюю женщину с затвердевшими, как воск, волосами фиолетового цвета. Ее зовут мадам Иода, она вдова известного испанского художника Пабло Амадо.
Правила
Иода была бойкой женщиной. Она четко знала, чего хочет, и легко могла это получить. В жесткой форме выдвигая свои правила, она самолично проверяла их исполнение. И чтобы не познакомиться с разъяренной стороной этой мадам, стоило постараться удовлетворить все ее желания, без компромиссов. Весь ее вид говорил, нет, кричал, что лучше с этой женщиной не вступать в перепалку.
Она четыре раза была замужем и имела трех детей от разных отцов. Последний брак принес Иоде целое состояние, ведь ей удалось выскочить за очень известного художника Пабло Амадо, продававшего свои работы за тысячи долларов. А после смерти цены на работы Амадо и вовсе взвинтились в сотни раз. Так в сорок семь она стала состоятельной женщиной.
На ее счету не было ни одного развода, все мужья уходили только в другой мир. Мир радости и небесного счастья. Фиолетоволосая женщина, как самка богомола, высасывала все соки из телец своих избранников. Она устраивала им марафонские дистанции, и единственным путем к свободе для этих бедолаг была могила. Эмоциональное давление и формирование чувства ничтожности у своих спутников были отличными инструментами в руках этой атомной бомбы.
Дама в мехах, стоящая сейчас у памятника князю Вацлаву, жестким взглядом порицала ранимую Сьюзан. В глазах Иоды сверкали языки пламени. Складывалось впечатление, что если закомплексованная экскурсоводка еще пять минут позволит себе говорить о памятнике, то Иода устроит ей чистилище на земле. Ведь по расписанию ровно в полдень они должны быть за обеденным столом, а стрелки на часах мадам уже приближались к двенадцати. Поза Иоды потихоньку приобретала черты тигра, затаившегося в кустах перед нападением на бедную антилопу, но антилопа не знала, с кем имеет дело, поэтому продолжала свой рассказ.
Потеряв отца в семь лет, Иода взяла на себя всю ответственность за свою младшую сестру. Их матери приходилось много работать, чтобы прокормить дочерей, поэтому она всегда пропадала на заводе. Маленькая Иода с любовью относилась к трехлетней Пеппе. Она кормила ее, убирала за ней и пожертвовала всем, что у нее было, ради комфорта и сытости сестры. Это продолжалось чуть больше года.