И, надо полагать, без нежных чувств.
Внимание его преосвященства архилектора, главы Инквизиции его величества, было обращено куда-то вдаль. Триста двадцать листков бумаги занимали почти половину изогнутой стены. По одному листку на каждое великое сердце нашего благородного Открытого Совета. Они тихо шелестели от ветра из огромных окон. Маленькие дрожащие бумажки, маленькие дрожащие голоса. На каждой было написано имя. Лорд такой, лорд сякой, лорд чего-то там. Большие люди и мелкие люди. Люди, чьё мнение по большому счету никого не интересовало, до тех пор, пока принц Рейнольт не свалился с постели в могилу.
На многих листках в углу виднелась капля цветного воска. На некоторых красовалось две, а то и три капли. Приверженцы. Как они проголосуют? Синий за лорда Брока, красный за лорда Ишера, чёрный за Маровию, белый за Сульта и так далее. Разумеется, всё может измениться, в зависимости от того, куда подует ветер. Под именами на листках теснились мелкие буквы надписей. С места Глокты их было не прочитать, но он знал, что там написано. Жена когда-то была шлюхой. Неравнодушен к молодым мужчинам. Слишком много пьёт. Убил слугу в гневе. Игровые долги, по которым не может расплатиться. Тайны. Слухи. Ложь. Инструменты этой благородной торговли. Триста двадцать имён, и столько же маленьких грязных историй, каждую из которых нужно разобрать, раскопать и пустить в дело. Политика. Поистине, работа для праведных.
Так зачем я это делаю? Зачем?
У архилектора были заботы поважнее.
— Брок по-прежнему впереди, — сурово пробубнил он, пристально глядя на дрожащие бумажки и сцепив за спиной руки в белых перчатках. — За пятьдесят голосов он может быть более-менее спокоен. Насколько это возможно в наши неспокойные времена. — Ишер немного отстаёт, за него сорок или чуть больше. Скальд, насколько нам известно, в последнее время несколько продвинулся. Неожиданно безжалостный человек. У него в руках почти вся делегация Старикланда, что даёт ему около тридцати голосов, и примерно столько же у Барезина. В нынешнем положении эти четверо — главные претенденты.
Но кто знает? Может, король проживет ещё год, и к тому времени, как придётся голосовать, мы все уже поубиваем друг друга. От этой мысли Глокте пришлось сдерживать ухмылку. Круг Лордов, набитый богато одетыми трупами — все великие аристократы Союза и двенадцать членов Закрытого Совета. И каждый убит ударом в спину от человека рядом. Уродливая правда власти…
— Вы уже говорили с Хайгеном? — резко бросил Сульт.
Гойл вскинул лысеющую голову и с явным раздражением усмехнулся, взглянув на Глокту.
— Лорд Хайген по-прежнему пребывает в иллюзиях о том, что он может стать нашим следующим королём, хотя он определённо контролирует не более дюжины мест. Он так занят сбором голосов, что у него нет времени выслушать наше предложение. Возможно, через неделю-другую он образумится. И тогда, вероятно, его можно будет склонить на нашу сторону, но я бы на это не ставил. Скорее он вступит в партию Ишера. Как я понимаю, эти двое всегда были близки.
— Рад за них, — прошипел Сульт. — Что с Ингелстадом?
Глокта поёрзал на своем сидении.
— Я предъявил ему наши требования весьма прямо, ваше преосвященство.
— Так мы можем рассчитывать на его голос?
Как это преподать?
— Не могу сказать со всей уверенностью. Верховный судья Маровия предъявил угрозы, почти идентичные нашим, посредством своего человека, Харлена Морроу.
— Морроу? Тот лизоблюд Хоффа?
— Похоже, он получил повышение. — Или понижение, как посмотреть.
— О нём можно позаботиться. — Выражение лица Гойла было весьма отвратительным. — Довольно просто…
— Нет! — отрезал Сульт. — Гойл, почему как только появляется проблема, вы хотите её убить! Сейчас мы должны вести себя осторожно и показать себя разумными людьми, открытыми к переговорам. — Он отошёл к окну, и яркий солнечный свет блеснул в огромном багровом камне архилекторского кольца. — А тем временем задачи управления страной полностью игнорируются. Налоги не собираются. Преступления остаются безнаказанными. Этот подонок, которого называют Дубильщиком, этот демагог и предатель, произносит речи перед публикой на деревенских ярмарках, открыто призывая к восстанию! Уже каждый день крестьяне оставляют свои фермы и становятся бандитами, совершают бессчётные грабежи и наносят урон. Хаос ширится, и у нас не хватает ресурсов положить этому конец. В Адуе осталось лишь два полка Личной Королевской, которых едва хватает для охраны порядка в городе. Кто знает, что если один из наших благородных лордов устанет от ожидания и решит прежде времени захватить корону? От них вполне можно такого ожидать!
— Скоро ли армия вернётся с Севера? — спросил Гойл.
— Маловероятно. Этот олух маршал Берр три месяца провозился за стенами Дунбрека, и дал Бетоду достаточно времени на перегруппировку за Белой рекой. Кто знает, когда он наконец закончит, если закончит вообще! — Уже несколько месяцев уничтожаем нашу собственную крепость. От такого даже хочется, чтобы на её строительство было потрачено меньше усилий.
— Двадцать пять голосов. — Архилектор хмуро посмотрел на шелестящие бумажки. — Двадцать пять, и восемнадцать у Маровии? Мы почти не продвигаемся! За каждый голос мы теряем где-то другой!
Гойл наклонился на стуле вперёд.
— Ваше преосвященство, быть может, настало время снова обратиться к нашему другу в Университете…
Архилектор яростно зашипел, и Гойл захлопнул рот. Глокта посмотрел на огромное окно, притворяясь, что не слышал ничего необычного. В пейзаже за окном доминировали шесть осыпающихся шпилей Университета. Но какую помощь можно там найти? Среди разложения и пыли, от этих старых идиотов-адептов?
Сульт не дал ему времени подумать об этом.
— С Хайгеном я поговорю сам. — Он ткнул пальцем в один из листков. — Гойл, напишите лорд-губернатору Миду и постарайтесь добиться его поддержки. Глокта, организуйте встречу с лордом Веттерлантом. Он ещё не определился. И вон отсюда, вы оба. — Сульт обернулся от своих листков с тайнами и посмотрел на Глокту своими жёсткими голубыми глазами. — Вон отсюда, и достаньте… мне… голоса!
Быть вождем
— Холодная ночка! — крикнул Ищейка. — И не скажешь, что уже лето!
Те трое посмотрели на него. Ближайший был стариком с седыми волосами и с побитым непогодой лицом. Сразу за ним мужик помоложе, у которого левая рука была отрублена по локоть. Третий — всего лишь мальчишка — стоял на дальнем конце причала и хмуро смотрел на тёмное море.
Подходя к ним Ищейка, изобразил сильную хромоту, подволакивал ногу и постанывал, будто бы от боли. Он доковылял до лампы, которая качалась на высоком шесте. Рядом с ней висел сигнальный колокол. Ищейка поднял кувшин, чтобы все могли его рассмотреть.
Старик ухмыльнулся и прислонил копьё к стене.
— У воды всегда холодно. — Он подошёл, потирая руки. — Хорошо, что у тебя есть, чем согреть нас, а?
— Ага. Удачно, как ни посмотри. — Ищейка вытащил пробку и плеснул в одну из кружек.
— Парень, да ты не стесняйся, а?
— Ладно, не буду. — Ищейка плеснул ещё. Мужику с одной рукой пришлось поставить копьё, чтобы взять свою кружку. Мальчишка подошёл последним и осторожно осмотрел Ищейку.
Старик пихнул его локтем.
— Парень, а ты уверен, что мать разрешает тебе пить?
— Да кому какое дело, что она скажет? — проворчал тот, пытаясь, чтобы его высокий голос звучал грубо.
Ищейка протянул ему кружку.
— Думаю, если ты достаточно взрослый, чтобы держать копьё, то и кружку удержишь.
— Я взрослый! — отрезал тот, выхватывая кружку из рук Ищейки, но его передёрнуло, когда он из неё пил. Ищейка вспомнил свою первую выпивку, как его сильно тошнило, и как он всё думал, из-за чего весь этот шум. От этих мыслей он улыбнулся сам себе. Парень, скорее всего, подумал, что над ним насмехаются. — Ты сам-то кто ваще?
Старик охнул.
— Не обращай на него внимания. Он ещё так молод, что думает, будто грубостью можно добиться уважения.
— Всё нормально, — сказал Ищейка, налил кружку себе и поставил кувшин на камни. Просто чтобы немного поразмыслить о том, что сказать, убедиться, что не совершил ошибок. — Меня зовут Крегг. — Когда-то он знал человека по имени Крегг, того убили в стычке в холмах. Ищейке этот Крегг не особо нравился, и он понятия не имел, почему это имя пришло на ум, но он решил, что одно имя ничем не хуже другого. Ищейка хлопнул себя по бедру. — Вот, проткнули в Дунбреке, до сих пор как следует не зажило. Для походов не годен. Видимо, мои дни в строю сочтены, так что вождь послал меня сюда, наблюдать с вами за водой. — Он посмотрел на море, которое плескалось и искрилось под луной, как что-то живое. — Но не могу сказать, что жалею. Если честно, я уже по горло сыт сражениями. — Последнее, по крайней мере, было правдой.
— Мне это знакомо, — сказал Однорукий, махая обрубком перед лицом Ищейки. — Как там дела?
— Нормально. Союз всё ещё снаружи за своими же стенами, пробуют всё подряд, чтобы попасть внутрь, а мы на другой стороне реки, ждём их. И так уже несколько недель.
— Слышал, некоторые парни переметнулись к Союзу. Слышал, старый Тридуба был там, убит в бою.
— Это был великий человек, Рудда Тридуба, — сказал старик, — великий.
— Ага. — Ищейка кивнул. — Точно.
— Но, слышал, Ищейка занял его место, — сказал Однорукий.
— Да ну?
— Так я слышал. Опасный гад, точно говорю. Огромный парень. Его зовут Ищейкой, потому что он одной бабе как-то раз сиську отгрыз.
Ищейка удивлённо моргнул.
— Да ты чё? Ну, я его никогда не видал.
— Я слышал, и Девять Смертей там был, — прошептал мальчишка, и глаза у него были такими большими, словно он говорил о призраке.
Двое других фыркнули на него.
— Девять Смертей помер, малец, туда и дорога этому злобному уёбку. — Однорукий содрогнулся. — Проклятье, ну у тебя и мысли!