— Духи, — невнятно повторил Джон, ожидая продолжения беседы. Поднял горячую чашку, отхлебнул горьковатого на вкус напитка, поставил обратно на полосатый ковер.
— Да.
Мастер Шицу — для непосвященного обычный старик, а для «видящего» — человек огромной, несмотря на изношенное тело, силы — кивнул:
— Мы молимся духам, точнее, одному — духу Жизни. Всему, что нас окружает, — благодарим за красоту, восхваляем творение Создателя, почитаем любое ее проявление. А что есть Жизнь? Жизнь есть Любовь. Его любовь к нам — Всевышнего.
— А как это соотносится с призраками?
Шицу смотрел с прищуром, с добрыми искорками на дне карих глаз:
— Собон-па знает, что, если долго и кропотливо что-либо намаливать, то оно набирает достаточно энергии для того, чтобы обрести физическую форму. И Любовь обрела. Выбрала себе тело женщины, назвалась Мирой и поселилась рядом с храмом, на холме.
— Мирой, значит.
— Да. И три раза в день мы возносим ей молитвы за помощь, за указующий перст, за проявление милосердия к слабым.
Любопытно. Значит, храмовники намолили себе нового бога — богиню. Что ж — не запрещено.
— Мира воплотилась в одиночестве?
— Никак нет. Как водится по закону мироздания: «У всего есть обратная сторона», и рядом с Мирой находится ее противоположность — Мор.
— Тоже бог?
— Дух, в котором отсутствует Любовь. Для баланса и равновесия.
— Занятно.
Интересно, как много их Начальник — Дрейк Дамиен-Ферно — знает об этой могучей парочке? И как вплелась их помощь в общую картину книги Судеб?
— Чем она занимается — ваша Мира?
— Живет, дышит, любит все вокруг. И еще видит, какой человек, проявив в себе любовь, мог бы не только сделаться лучше, но и помочь ближнему.
— И это она привела Белинду?
Имя девчонки из кельи он прочел у той в информационной составляющей ауры.
— Она. Гостья назвала имя богини, и мы пустили ее с радостью. И мы поможем ей во всем, о чем бы она нас ни попросила, — в пределах разумного, конечно, и если сие не противоречит нашим убеждениям.
— Разумеется.
Что ж, он, кажется, узнал на сегодня все, что хотел. Теперь Сиблингу предстоял прыжок домой, разговор с Начальником и далее ночь работы — все по графику…
— Хорошо, Мастер Шицу. Я выполнил Вашу просьбу — восстановил здоровье Вашей гостьи. Если еще что-то понадобится, дайте знать.
— Премного благодарен Вам от всех нас, сайбон-па.
Седовласый старец поклонился, и Джон вновь ощутил исходящую от тщедушного тела волну поклонения и уважения — совершенно другой коктейль чувств — не «вишенку».
— Мне пора.
— Чистой Вам дороги, помыслов и благодати в сердце.
— Спасибо. Доброй ночи, Мастер.
— Доброй, сайбон-па.
Нордейл. Уровень 14.
Дрейк так долго смотрел на объемную карту пространства холма Тин-До, состоящую из тысяч энергетических нитей, что даже Сиблинг устал. А ведь он тоже поначалу на нее прилежно смотрел, силясь сообразить, что именно привлекло столь пристальное внимание Начальника — карта и карта. Такая же, как все.
— Не видишь, Джонни?
Сиблинг резко вышел из транса, в который ввалился, рассматривая узлы и пересечения мерцающего в полутемном кабинете гористого пейзажа.
«Джонни» его называли только в том случае, если случай был действительно интересным, даже экстраординарным, иначе прозвучало бы «Джон».
— Э-э-э… — признавать, что он действительно не видел, не хотелось — все-таки ранг обязывал. Но этим вечером он почему-то никак не мог сфокусировать внимание на поставленной задаче. — Отличия… незначительные.
— Незначительные?
Заместитель Начальника, что случалось редко, отвел взгляд в сторону — в любом случае он принес важную информацию, а остальное решать не ему.
— Видишь, что они там намолили?
— Богов?
— Да Бог с ними — с Богами, — Дрейк Дамиен-Ферно улыбнулся произнесенной тавтологии и вновь указал на карту. Можно сказать, уткнулся в нее носом. — Они там изменили свойства пространственно-временной формулы. Медитациями и трехкратным ежедневным посылом энергии они заставили временную кривую изогнуться, и это привело…
Далее следовал набор из таких сложных терминов, что Джон вновь едва не впал в транс. Из длинной речи он вывел одно: каким-то образом монахи сумели сделать так, что течение времени над монастырем практически остановилось, несмотря на то, что оно, благодаря усилиям Дрейка, уже повсеместно стояло на Уровнях. То есть там оно замедлилось еще сильнее.
Теория относительности, блин.
— Они удлинили сутки. Наш день длится двадцать четыре часа, если судить по стрелкам часов, однако за их двадцать четыре часа можно успеть сделать гораздо больше. Пространство над холмом видоизменяется с той же скоростью, а вот временная петля вышла за пределы обычной траектории.
Когда Сиблинг вошел в кабинет Начальника с новостями, он был уверен, что речь пойдет о странных существах, которых из небытия создали Мастера, однако Дрейк всецело сосредоточился на другом, и имена Мора и Миры не звучали.
— А как же их Боги? Это опасно?
— Опасно? Нет, скорее, любопытно. Я уже заглянул в книгу Судеб, посмотрел на следы, которые оставляет за собой эта Мира, — она действительно выбирает объекты, обладающие потенциалом принять положительное решение и создать плюсовой кармический узел на линии собственной жизни, однако в силу обстоятельств неспособных принять нужное решение вовремя.
— Значит, Мор делает обратное?
— А вот здесь еще любопытней. Этот Мор — кем бы он ни был — влияет на людей противоположным образом, да. Но. То ли в силу той же любви к человечеству, о которой сам не подозревает, то ли из нежелания вредить поступкам Миры, он лишь ускоряет принятие негативных решений теми индивидуумами, которые и без него катились бы вниз по кривой.
— То есть он влияет, не влияя.
— Удивительно, но так.
— Любопытный Бог.
— Да. Занимательный.
— Значит, мы не будем ничего с этим делать?
— Не вижу причин.
— Не уничтожаем? Оставляем?
— Пока оставляем, как есть.
Именно это Сиблинг и желал услышать — вывод.
Все, на сегодня он свободен — добыл, доставил, рассказал.
— Тогда я пойду?
— Конечно. И смени уже этот серый халат с прорезями по бокам на обычную форму.
Глаза Начальника Комиссии потешались; Джон машинально похлопал себя по штанам и издал невнятный звук — черт, он отчего-то настолько растерял фокус, что даже не сменил храмовую одежду на привычный серебристый костюм. Все сидел, в промежутках между Дрейковой речью думал о том, чему именно он будет обучать бритую девчонку, если та все-таки продержится в Тин-До месяц. Примитивным ударам? Или трюкам посложнее? Хочется ему разочаровать ее, ткнув реалиями жизни по гордыне от отсутствия ее же способностей к боевому искусству, или же хочется еще раз ощутить вкус незнакомой энергии, мысленно прозванный «вишенкой»? Так и не придумал.
— Простите, шеф.
— С тебя еще десять минут отдыха на сегодня.
— Все сделаю.
Удивительно, но в этот момент Джон понял, что будет им рад.
Глава 7
Тин-До.
— Он сказал, что будет меня тренировать!
— Не будет!
— Будет!
— Он сказал «возможно».
— И это значит, что будет.
— Вот нифига это не значит!
Они препирались, как голодные хохлатые воробьи у единственной подмороженной ягоды рябины.
Лин безо всяких логических доводов хотелось верить в сказку, а Рим, во что бы то ни стало, хотелось несостоявшуюся еще сказку разрушить — где это видано, чтобы «мистер самый главный» снизошел не просто до новичка, а до какой-то залетной девки безо всяких навыков? Это вот если бы их — группу опытных учеников, прошедших хотя бы начальный курс, — а то ведь ее — какую-то, блин, Лин.
Рим упиралась в бронебойную упертость Белинды носорогом. Удивлялась, злилась, завидовала.
— Ты злишься, потому что не тебя.
— Я не злюсь! Я тебе логику говорю, дурья ты башка. Он просто не стал крушить твои иллюзии одним махом — мол, давай, сначала посмотрим, на что ты способна. Он хитрожопо смотивировал тебя попробовать. Попробовать! И ничего более.
— Да не стал бы он ничего говорить просто так. Вот увидишь! Он пришел, вылечил меня — вылечил голыми руками. Почему?
Вопрос «почему» для Рим являлся наиболее болезненным, и потому та лишь сильнее набычилась:
— Слышь, давай так, — согласилась она в конце концов язвительно. — Если ты продержишься месяц, и он проведет с тобой хоть одну тренировку, я самолично склонюсь и облобызаю твои грязные ступни.
— Они не грязные! — вскинулась Белинда, хотя совершенно не была уверена в чистоте своих подошв. — И не надо мне ничего… лобызать. Вот увидишь… сама все увидишь!
Но собеседница с татуировкой на голове уже затушила окурок об разрисованный черными точками горелого табака камень, демонстративно равнодушно развернулась и зашагала прочь.
«Ну и ладно! — мысленно орали ей вслед от окна. — Ну и сама все увидишь, дура набитая!»
Вернувшись в келью, Лин первым делом зачем-то помыла ноги.
До самого обеда она нервничала так, как не нервничала никогда в жизни.
А что, если Мастер сегодня не позовет ее «на ковер» и не задаст привычный вопрос — «чего ты хочешь?». А что, если позовет и задаст? Что будет, если она согласится? А если вдруг он скажет, что это невозможно — стать учеником-воином? Что, если для этого требуется нечто большее, нежели голое, шкворчащее, как мясо на раскаленной сковороде, желание задержаться в Тин-До во что бы то ни стало?
А если Рим права?
Рим ничего не знала о вчерашнем вечере. Ничего. Совершенно. Не ощущала исходящей от «друга-медведя» поддержки, не чувствовала комфорта, который вдруг снизошел на Белинду в его присутствии, не знала, каково это — спать, имея возможность перевернуться на бок — спать без боли, без пробуждений и просыпаться не от собственных болезненных стонов, а от того, что попросту наступило утро.